Дьявольское воображение этого человека было неистощимо в изобретении разных хитростей. Вот уже сорок восемь часов, как он скрывался на берегах озера, поджидая случая, чтобы похитить хотя бы одного из жителей Нухурмура; несмотря на все самые тщательные поиски, он никак не мог найти входа в таинственное жилище, который был скрыт среди чащи кустов и карликовых пальм. Все исполнилось, как он желал, и будь он главным руководителем всех событий, он и тогда не мог бы лучше управлять ими.

Он один добился успеха там, где все шпионы и полиция вице-короля и губернатора Цейлона вынуждены были признать свое бессилие. Рам-Шудор, его зять, скоро должен был предать сэру Вильяму Броуну его смертельного врага, Сердара, которого он без всякого труда и без малейшей тени сопротивления завлек в ловкую западню: «Диана» сама станет под пушки броненосца первого разряда, ожидающего ее на рейде Пуант де Галль. Он же сам дня через два-три захватит Нана-Сагиба, не подвергаясь ни малейшей опасности. В Нухурмуре никого не оставалось больше, чтобы защищать принца, а от своих двух пленников он узнает, как пробраться к Нане, и захватит его там раньше, чем тот догадается о присутствии врагов. Для этого достаточно действовать, когда он будет спать. Начальник душителей надеялся не добром, так силой получить все необходимые ему сведения. Таким образом он отбивал у капитана Максуэлла почет и богатство, звание раджи и миллионную премию.

В двадцати километрах оттуда, в одном из горных отрогов находились знаменитые подземные храмы Карли, высеченные в скалах в эпоху, которая теряется во тьме доисторических времен. Бесчисленное множество подвалов, проходов и пещер, высеченных человеческими руками, окружают развалины храмов и в прежнее время служили убежищем кающимся и факирам; последние в течение долгих лет готовились в одиночестве к разным фокусам, которые они потом показывали толпе в дни религиозных торжеств.

Места эти, окруженные джунглями и девственными лесами, посещаются, по словам индусов, духами мертвых, которые, не найдя помилования на суде Индры, судьи ада, ждут в этих уединенных местах того часа, когда им разрешено будет начать в теле самых низких животных целый ряд переселений, предшествующих человеческому образу, который они потеряли за свои преступления. Здесь же блуждали каждую ночь ракшазы, наги, супарны, вампиры, которые заманивали путешественников в засаду и пожирали их.

Здесь, изгнанные из всех обитаемых центров, поселились туги, живя под защитою суеверия, удалявшего туземцев от этих проклятых мест. Они надеялись, что здесь никто не помешает им совершать их кровавые и таинственные мистерии приближающегося празднества пуджи.

Вот сюда-то и принесли Барбассона и Барнета. С них сняли веревки и бросили в одно из подземелий, куда можно было проникнуть через длинный коридор, высеченный в камне и такой узкий, что в нем можно было двигаться только гуськом; в конце он закладывался деревянными столбами, которые можно было снимать и класть по желанию в особенные, прилаженные к ним, выемки в скале. В других подземельях находились молодые жертвы, украденные тугами и предназначенные для жертвоприношения на алтарь богини. Это были обыкновенно молодые юноши и девочки от двенадцати до четырнадцати лет; взрослых мужчин и женщин они приносили в жертву только в тех случаях, когда не находили более молодых.

В продолжение всей дороги, пока носильщики несли их, Барбассон и Барнет не имели возможности обменяться ни единым словом, зато имели достаточно времени, чтобы оправиться от внезапного потрясения. С ними по приказанию Кишнаи должны были обращаться не как с пленниками, а потому им сейчас же принесли рису и курицу, разных фруктов, сладостей и малабарских пирожков, свежей воды, пальмового вина и старого аррака, т.е. рисовой водки, которою не следует пренебрегать, когда она хорошо приготовлена и стоит нетронутой в течение многих лет подряд. Настоящее туземное пиршество! Начальник тугов был себе на уме, поступая таким образом: он хотел их подкупить хорошим обращением. Их прежде всего освободили от веревок, что доставило им немалое удовольствие, потому что туземцы в своей поспешности так крепко стянули им руки и ноги, что они у них совершенно онемели.

— Ну-с, Барнет, — сказал Барбассон, когда они остались одни, — как ты находишь наше положение?

— Я нахожу, что идея наша идти удить рыбу в озере была превосходная.

— Ты, пожалуй, найдешь, что я причина всего этого?

— Нет, я только констатирую факт.

— Ты всегда констатируешь, ты… Если ты будешь говорить со мною таким тоном, то черт меня возьми, — чего он не замедлит, конечно, сделать, — если я еще раз заговорю с тобою… Выворачивайся тогда сам, как можешь.

— А ты?

— О! Меня не будет здесь завтра утром.

— Барбассон! Слушай, Барбассон! Ты вспыхиваешь, как порох. Тебе ничего нельзя сказать, ты тотчас начинаешь сердиться.

— Нет, я только констатирую.

— Ты сердишься… полно, Барбассончик!

— Ага! Теперь Барбассончик.

— Что же я тебе сказал, наконец?

— Ладно, не будем говорить об этом, если ты сожалеешь; какая польза в твоих объяснениях? Ты знаешь, в чьих руках мы находимся?

— Да, нас похитили проклятые туги.

— Подозреваешь ты их намерения?

— Это вполне ясно, они хотят отдать нас англичанам.

— Нас? У тебя достаточно тщеславия для янки.

— Но миллион…

— Предложен за поимку Сердара и Нана-Сагиба; что касается нас, мой бедный Боб, то англичане не дадут и тридцати пяти су за нашу шкуру.

— Ты прав, быть может.

— Тут нет «может быть»… Я прав.

— Зачем же они взяли нас, а не их?

— Но, прусская ты голова…

— Благодарю.

— Не за что, я хотел сказать «глупая голова»… Так вот-с, трехэтажный Боб, — потому, что двумя защитниками в Нухурмуре будет меньше, и затем потому, что этот негодяй Кишная хочет узнать, каким образом туда попадают. Вот тебе и все хитрости.

— Должен сознаться, что твой ум гибче моего и…

— Тс! Идут! Если это Кишная, то ты, ради Бога, молчи, дай мне самому хорошенько повертеть его, ты ведь натворишь одних только глупостей. Если ты будешь слушать меня, мы сегодня же ночью удерем отсюда.

Он не успел больше прибавить ни слова; в отверстии коридора показался индус и тотчас же вошел в подземелье. Пленники не сразу узнали Кишнаю при слабом мерцающем свете коптившей лампы.

— Привет вам, чужестранные властители, — сказал он слащавым голосом, приближаясь к ним.

— Властители! Властители! — пробормотал про себя Барнет. — Болтай, лицемер! Не знаю, что удерживает меня, чтобы раздавить тебя, как клопа.

— Что говорит твой друг? — спросил индус Барбассона.

— Он говорит; да пошлет Небо долгие дни, затканные миром, счастьем и благоденствием, сыну твоего отца.

— Да низведет то же и Кали на тебя, — отвечал Кишная. — Догадываются ли чужестранцы-властители, зачем я пригласил их посетить меня здесь?

— Пригласил… Пригласил! — проворчал Барнет, еле переваривший это слово.

— Твой друг снова сказал что-то? — спросил туг.

— Он говорит, что давно уже желал познакомиться с тобою.

— Мы виделись уже на Цейлоне.

— Да, но не так коротко… Тем не менее он сохранил воспоминание о тебе.

Барнет задыхался, но он обещал молчать, а потому воздерживался, так как и без того много уже сказал.

— Раз вы так настроены, мы, значит, сговоримся вами. Я немногого буду просить у вас. Я хотел бы лишь посетить Нана-Сагиба в Нухурмуре, а так как принц меня не знает, мне пришла счастливая мысль, что оба вы проведете меня к нему.

— Лучшего ты не мог придумать, мы — его друзья, — отвечал ему в тон провансалец. — Желаешь, чтобы мы представили тебя Сердару?