— Бог мой, что с тобой, Нариндра?

— Мы погибли, — пробормотал Нариндра, еле держась на ногах, так сильно было овладевшее им волнение, — сигнал, посланный мною вам с берега…

— Ну?.. Успокойся и говори!

— Я слышал… шум… в кустах вдоль озера… и я спрятался, крикнув два раза, как макак… чтобы на всякий случай предупредить вас… А минут через пять мимо меня прошил знакомый мне факир, друг Кишнаи, начальника душителей. Своей ужасной худобой он так походит на Тота-Ведду, что можно ошибиться; за ним шли две ручных пантеры, которых он показывает любопытным жителям деревень. Они весело прыгали кругом него, а он говорил им: «Тише, Нера! Тише, Сита! Добрые мои животные, надо спешить. Хороший день заработали мы сегодня». И он шел все дальше по направлению к равнине.

Нариндра, к которому мало-помалу вернулось его хладнокровие, кончил рассказ без всяких остановок.

— Одурачены! Одурачены этим подлым негодяем Кишнаей; он один в мире способен задумать, подготовить и выполнить такой ловкий маневр!..

— В таком случае ничего больше не остается, как бежать из Нухурмура. Шансы Барбассона-отца подымаются… берегись веревки, мой бедный Барнет! — жалобным тоном сказал марселец.

Он был способен шутить даже на эшафоте.

— Нет еще, — сказал Сердар, ударив себя по лбу, — я думаю, напротив, что мы спасены. Слушайте! Не подлежит никакому сомнению, с моей стороны, по крайней мере, что ложный Тота-Ведда был подослан Кишнаей. Эти люди, как вы знаете, готовы за несколько су нанести себе самые ужасные раны, изуродовать себя и броситься под колеса колесницы, на которой во время бывших празднеств возят Шиву и Вишну; они, так сказать, питают абсолютное презрение к жизни и страданиям. Не останавливаясь на некоторых более темных для нас обстоятельствах, как появление двух пантер на зов своего хозяина, обстоятельство, во время которого мог легко сыграть свою роль роковой случай, упомянутый недавно, надо обратить внимание на тот важный факт, что факир не знает и не может указать входа в пещеру со стороны озера; я, к счастью, сам завязывал ему глаза и отвечаю за то, что он ничего не видел. Будьте уверены, что Кишная и приверженцы его не посмеют никогда спуститься в долину под огнем наших карабинов и захватить нас. Шотландцы могут, конечно, сделать это с помощью крепостных лестниц, если им прикажут спуститься, но начальник душителей пожелает сохранить для себя честь поимки и не передаст им о своем открытии…

— Клянусь бородой Барбассонов, — воскликнул провансалец. — Сердар, вы выше всех нас… Вы все растете в моих глазах! Сюда, к нам, дети юга, достаточно говорить в полслова.

— Я желал бы знать…

— Что, я отгадал?

— Верно… И если вы отгадали, то можно держать какие угодно пари, что наши предположения сбудутся.

— Так вот, Сердар, нет ничего легче, как дополнить ваше рассуждение. Кишная, не считая возможным спуститься в долину, пожурит факира за то, что он не остался подольше с нами, чтобы узнать, где находится таинственный вход, через который его провели с завязанными глазами; тогда весьма возможно, что мнимый Тота-Ведда осмелится вернуться той же дорогой, какою вышел, как будто бы уходил только погулять со своими пантерами. Я вполне уверен, что так все произойдет. Разве только Кишная дурак и не пожелает воспользоваться неожиданным случаем, давшим ему возможность провести шпиона в самые пещеры… Вы сами сказали, Сердар, что мы спасены, а потому бьюсь об заклад, что ни один из душителей в мире не найдет среди сотни долин на вершине горы ту, в которой находится вход в пещеры.

Сердар сиял… Его мысль именно передал Барбассон так ясно и точно, что он хотел уже выразить ему свое удивление его проницательностью, когда появился Сами, совсем испуганный и расстроенный.

— Сагиб, — сказал он Сердару, — я не знал, что там происходит, но мне кажется, кто-то стучит по стене со стороны долины, и Ауджали несколько минут уже кричит, как сумасшедший.

— Это Тота, черт возьми! — воскликнул торжествующий Барбассон, — кто же кроме него мог пробраться в долину… Ловкий парень этот Кишная, он хочет воспользоваться этим случаем… Большой ум вредит, говорят в моей стране.

— Открыть? — спросил Сами.

— Отчего же нет! Чем мы рискуем? — воскликнул провансалец.

Все присутствующие окаменели от удивления при таком быстром обороте дел, хотя все случившееся было вполне естественно. Ничего не могло быть логичнее того заключения, что Тота поспешил за своими пантерами, испуганными криком слона, и что Кишная не удовольствовался теми неполными сведениями, которые он принес, зная хорошо противников, с которыми ему приходилось бороться. В последнем случае немедленное возвращение Тота-Ведды было лучшим средством для удаления всяких подозрений. Начальник тугов тем менее должен был колебаться, отправляя его обратно, что лично он ничем не рисковал в этом деле, а, напротив, в случае успеха выигрывал все. Он не мог даже сомневаться в успехе ввиду дружеского приема, сделанного туземцу, тем более что не знал, как изменилось положение после сообщения, сделанного Нариндрой. Во всем этом не было даже никакого странного стечения обстоятельств; факты всегда совмещаются и всегда вытекают один из другого, как и понятия. Сердар и Барбассон рассуждали сообразно логике событий.

После минутного колебания Сердар сделал знак Сами, и последний, поспешив в коридор, повернул камень не без некоторого волнения, охватившего и всех жителей Нухурмура. В ту же минуту Тота-Ведда — это был он — оросился большими прыжками через отверстие и, добежав до Сердара, упал к его ногам. Пантеры его не посмели следовать за ним и остались снаружи. Сами закрыл на всякий случай вход; он не хотел, чтобы кошки эти явились на помощь своему хозяину. Сердар дал знать друзьям едва заметным знаком, как важно, чтобы они предоставили вести разговор ему одному.

— Ну-с, мой милый Ури, вот ты и вернулся, — сказал он туземцу, гладя его ласково по руке, как это он делал накануне. И он нарочно обратился к нему на канарском наречии, на котором Тота, как слышал Нариндра, говорил со своими пантерами.

— Ури! Ури! — повторял Тота с таким прекрасно разыгранным видом невинности, что все невольно любовались совершенством, с каким он исполнял свою роль.

— Злой, — продолжал Сердар, — оставить своих друзей, не предупредив их об этом! Неужели же тебе не понравилась кухня Барнета? А ведь он вчера превзошел самого себя.

— Ури! Ури! Ури! — отвечал факир с полным равнодушием животного.

Сердар подумал, что, разговаривая долго таким образом, они не подвинутся ни на шаг вперед; он чувствовал, как кровь у него кипела в жилах, и сдерживал себя, чтобы не слишком резко перейти к самому делу. С другой стороны, он с нетерпением ждал, когда какое-нибудь судорожное, едва заметное движение на лице хитрого мошенника покажет, что он не ошибался. Слова, слышанные Нариндрой, были, само собою разумеется, самым подавляющим из доказательств, но во всей наружности этого тощего существа было столько естественного, неподдельного, все черты лица его дышали такой наивной радостью, когда он снова увидел своего вчерашнего друга, что Сердар невольно спрашивал себя, не был ли Нариндра игрушкой заблуждения.

Он хотел испробовать еще одну последнюю попытку, прежде чем прибегать к принудительным мерам, к которым он не питал особенного доверия. Принуждение мало действует на факиров, привыкших считать пустяком всякую физическую боль и лишения, и нет примера, чтобы таким путем добились чего-нибудь от этих людей, раз они дали клятву молчать.

Самое лучшее было поразить чем-нибудь, получить хотя бы самое ничтожное указание, а затем подействовать на него с помощью одного из тех предрассудков касты или религии, которые имеют такое сильное влияние на индусов. Сердар остановился на этом решении, с тем чтобы в случае неуспеха лишить свободы ложного Тота-Ведду и поставить его в невозможность вредить. Сделав вид, что он без всякого особенного внимания смотрит на него, чтобы не возбудить его подозрений, но в то же время не теряя из виду его лица, он продолжал по-прежнему дружески говорить с ним.