Слова эти он произнес очень естественно, так как эти мысли давно бродили у него в голове. Особенно после того, как он получил королевский подарок от Наны Сахиба.
Но в ту минуту Барбассон думал о другом. Вид старого врага, виновного в смерти Барнета, вернул ему всю энергию, и ради мести он вновь превратился в авантюриста прежних дней.
Тхаг не верил своим ушам.
– Как, – спросил он с удивлением, – разве не вы были комендантом Нухурмура во время отсутствия Сердара?
Барбассон чувствовал, что от его ответа будет зависеть решение Кищнаи, так как пока хитрый туземец не делал ни шагу, чтобы двинуться к выходу.
– Я комендант! – воскликнул он с самым добродушным видом. – А кем я командовал бы? Бог мой! Я никогда не держал ружья в руках. Меня здесь зовут так ради шутки… командовал тот, другой.
– Кто другой?
– Да Барнет, твердый, как сталь! Плохо приходилось от него душителям и англичанам. Как, вы разве не знали Барнета, правой руки Сердара?
– Он с ним, без сомнения?
– Нет, он умер! – отвечал провансалец с волнением.
Последние сомнения тхага исчезли. Чем рисковал он с таким безобидным человеком? С другой стороны, его можно будет заставить разговориться и разузнать от него кое-что о Нане Сахибе и Нухурмуре.
– Идемте, сахиб, я следую за вами, – сказал Кишная, приняв окончательное решение.
Молнией сверкнула радость в глазах Барбассона, но, к счастью, он находился впереди, и тхаг ничего не заметил. Через несколько минут они пришли к озеру, и наступил критический момент. В маленьком заливе стояла та самая лодка, с помощью которой Кишная год тому назад заманил в плен своего нынешнего спутника и Барнета. Барбассон боялся, как бы тхаг, при виде лодки не вспомнил о том, что было, и… не узнал бы его. Но за это время Барбассон так растолстел и к тому же так оброс бородою, что сделался неузнаваемым…
Кишная подошел к тому месту, где стояла лодка, не проявив ни малейшего признака, который мог бы оправдать опасения его спутника. Барбассон прыгнул в лодку, и тхаг после некоторого колебания последовал его примеру.
– Я думал, мы будем ловить рыбу с берега, – тем не менее сказал он.
– О! Мы далеко не поедем, – отвечал провансалец, – мы найдем рыбу получше вон у того островка, который вы видите в двухстах метрах отсюда.
Не прошло и пяти минут, как лодка пристала к островку, причалив около единственного дерева, как бы нарочно выросшего тут, чтобы рыболовы могли укрыться под его тенью.
Барбассон приготовил удочку своему спутнику и показал, как ею надо пользоваться. Теперь, когда добыча была у него в руках, ему захотелось поиграть с нею, как кошка с мышкой. Кроме того, Барбассону очень хотелось приготовить блюдо из рыбы, пойманной начальником тхагов.
– Это будут первые и последние рыбы, которые он поймает, – прошептал провансалец со зловещим видом.
Когда он вспоминал ужасную смерть Барнета, то мог сравниться жестокостью с самими людоедами.
Несмотря на то, что тхаг был новичком, рыбы было так много и наживка так хорошо приготовлена, – бобы, полусваренные в воде с добавкой терпентинного масла, – что каждая закинутая удочка приносила рыбу.
Скоро Кишная заявил, что он получает поистине королевское наслаждение и отныне является фанатичным поклонником рыбной ловли.
– Ладно! Скоро ты будешь ловить рыбу в Ахеронте[87], – сказал по-французски провансалец, не упускавший случая вставить одну из своих редких классических реминисценций.
Рыбная ловля шла отлично, и радость наполняла их сердца, хотя и по разным причинам. Они беседовали как старые друзья.
Кишная расспрашивал своего спутника о Сердаре и Нане Сахибе, об их подвигах, об их жизни в Нухурмуре, о борьбе, которую они вели. Любопытство его было неистощимо. Со своей стороны, Барбассон очень любезно отвечал на все его вопросы.
«Осужденному на смерть ни в чем не отказывают», – думал он про себя.
Вслух же он рассказывал о разных приключениях, о которых будто бы слышал и в которых принимал участие Кишная. Через час такого разговора Барбассон подумал, что пора кончать. Тхаг наполнил уже половину корзины, приготовленной для рыбы.
Они разговаривали в это время о Барнете, и провансалец, бросив взгляд в направлении дерева, чтобы убедиться, все ли в порядке, решил воспользоваться этой темой.
– Все, что вы мне рассказываете о Барнете, совершенно необыкновенно, – только что сказал ему тхаг.
– О, это еще ничего, – отвечал Барбассон, – а с какой добротой и человечностью он отправлял на тот свет своих самых заклятых врагов и делал это таким образом, что они даже и не подозревали об этом… а сами-то, наверное, с удовольствием бы мучили его.
– Вы меня удивляете.
– Все было так, как я вам говорю… Хотите в доказательство я расскажу вам одну историю?
– Хорошо… Все это мне очень интересно, а вы так прекрасно рассказываете.
– Вы будете довольны… Эта история вас позабавит намного больше других.
– Я уже не сомневаюсь.
– Представьте себе, – начал Барбассон, устанавливая удочку, чтобы ничто не мешало его движениям, – один из самых жестоких врагов его попал ему в руки. Негодяй уже считал себя погибшим и дрожал всем телом. Убить человека в таком состоянии было не в характере Барнета. Сердце у него было очень нежное. «Если бы я попал к тебе в руки, – сказал он пленнику, – ты резал бы меня на мелкие кусочки и заставил бы мучиться два-три дня, а я тебя прощаю».
– Какое величие души!
– Подождите конца! Тот не верил своим ушам. «Помиримся и будем друзьями, – продолжал Барнет, – и чтобы скрепить наше перемирие, пойдем и позавтракаем вместе».
Во время завтрака царило самое сердечное согласие. Негодяй, считавший себя спасенным, обнимал колени своего великодушного врага. Барнет, одним словом, обращался с ним так хорошо, что тот сказал, будто лучше этого дня у него не было еще в жизни.
За десертом и после кофе, – о, Барнет умел угощать, – оба отправились покататься на лодке. Во время этой водной прогулки Барнет, объясняя новому другу, каким образом моряки обращаются с парусами и как перевязывают их, взял веревку из кармана и соединил обе руки своего нового друга вот так…
Барбассон небрежно взял руки Кишнаи и положил их одна на другую, как бы демонстрируя свои слова.
– Он обвязал их веревкой, – продолжал он свой рассказ, – и сделал узел, «мертвый узел», потому что его нельзя развязать.
И провансалец проделал эту операцию с руками тхага, которые тот доверчиво ему подставил.
– Попробуйте сами, легко ли развязать.
– Верно, – сказал Кишная после тщетных усилий освободить руки. – Трудно придумать более надежный узел. Вы научите меня потом?
– Разумеется, но слушайте конец. Лодка остановилась у берега под деревом, почти как здесь. Барнет взял веревку, которая висела на дереве, со скользящей петлей на конце и накинул на шею новому другу…
Барбассон взял спрятанную среди листвы веревку, кончавшуюся затяжной петлей, и накинул ее на шею тхага.
– Что вы делаете, – сказал Кишная, начинавший пугаться, – мне не нужно этого показывать, я пойму и так.
– Подождите конца, – невозмутимо продолжал Барбассон.
– Снимите сначала эту петлю, которая может задушить меня при малейшем движении.
– Не двигайтесь с места, и вы ничем не рискуете. Но дайте мне закончить свою историю… Как только Барнет накинул петлю, как я вам показал, он оттолкнул лодку от берега, и враг его, само собой разумеется, повис, даже не осознав этого. Итак, не думаете ли вы, что Барнет поступил бы человечнее, если бы заставил мучиться своего пленника, или подвергая его пытке, или принуждая смотреть, как он будет приготовлять все для повешения?
– Поведение его, конечно, изумительно, – отвечал Кишная, все еще не понимавший в чем дело. – Но развяжите меня, ведь ваш рассказ закончен.
Вместо ответа Барбассон откинулся на планшир лодки и разразился безумным смехом. Тхаг все еще смотрел на это как на шутку, но тем не менее побледнел и боялся сдвинуться с места.
