Воины прекратили петь.

Каждый осознавал, что Рамзесу предстоит новое сражение: он должен успокоить Сехмет и предотвратить самое ужасное.

Рамзес спустился на землю, погладил своих лошадей и льва, остановился на ступенях храма, задумавшись. Облако расширялось и множилось на глазах, становясь десятком, сотней, скрывая солнечный свет. На землю спустились сумерки, как во время затмения.

Забыв об усталости и о предстоящих праздниках, Рамзес приготовился встретить Устрашающую. Только он один мог рассеять ее гнев.

Фараон открыл огромную, покрытую золотом кедровую дверь, вошел в пустой зал, где снял голубую корону. Затем он медленно прошел между колоннами первого зала, переступил порог таинственного зала и двинулся к наосу.

Именно здесь он увидел ее, светящуюся в полумраке.

Ее длинное белое платье, казалось, сияло подобно солнцу, аромат ритуального парика околдовывал душу, благородство ее поступи то же самое делало с камнями храма.

Голос Нефертари взвился, нежный, как мед. Она произнесла слова почтения и успокоения, которые с момента появления египетской цивилизации тайно превращали ярость Устрашающей в любовь. Рамзес возвел руки к статуе женщины с головой львицы и прочитал иероглифы, выгравированные на стенах.

С двойной короной на голове, со скипетром в правой руке Рамзес склонился перед благотворящей энергией, заключенной в статуе.

Когда царская чета вышла из храма, огромное солнце заполняло небо и бирюзовый город. Гроза прошла.

Сразу же после вручения наград храбрецам Рамзес зашел к Гомеру, греческому поэту, давно уже поселившемуся в Египте, чтобы здесь создавать великие произведения и здесь закончить свои дни. Его удобное жилище рядом с дворцом было окружено садом, в котором лимонное дерево, самое прекрасное украшение, радовало взгляд старика с длинной белой бородой. Как обычно, Гомер курил трубку, набитую листьями шалфея, головка трубки была сделана из большой раковины улитки, и пил из кубка вино, ароматизированное анисом и кориандром, когда царь Египта пришел к нему.

Поэт поднялся, опираясь на ореховый посох.

— Сидите, Гомер.

— Когда не будут больше приветствовать Фараона как положено, это будет означать конец цивилизации.

Оба заняли места на садовых скамьях.

— Был ли я прав, написав эти слова, Ваше Величество:

Сражаешься ли со рвением, или остаешься встороне, польза одинакова. Одинаковая честь уготована трусу и храбрецу. Неужели попусту мое сердце так страдало, попусту я рисковал жизнью в стольких конфликтах?

— Нет, Гомер.

— Итак, вы вернулись победителем.

— Хетты в очередной раз отступили. Египет не будет захвачен.

— Давайте праздновать радостное событие, Ваше Величество, я приказал принести замечательное вино.

Повар Гомера принес критскую амфору с узким горлышком, пропускающим лишь тонкую струйку вина, смешанного с морской водой, собранной в ночь летнего солнцестояния и выдержанной три года.

— Надпись о сражении при Кадете закончена, — вспомнил Гомер, — ваш личный писец Амени записал его под диктовку и передал скульпторам.

— Она будет высечена на папертях храмов, объявляя о победе порядка над хаосом.

— Увы! Ваше Величество, сражения все повторяются! Разве хаос не желает поглотить порядок?

— Именно по этой причине был установлен закон фараонов. Он один может упрочить царствование Маат.

— Самое главное, не изменяйте его, у меня есть желание долго и счастливо жить в этой стране.

Гектор, черно-белый кот Гомера, прыгнул на колени поэта.

— Восемьсот километров между вашей столицей и столицей хеттов. Достаточное ли это расстояние, чтобы удержать тьму вдалеке?

— Пока дыхание жизни воодушевляет меня, я буду заниматься этим.

— Война никогда не кончается. Еще не раз вам придется покинуть Египет.

Когда Рамзес распрощался с Гомером, он нашел Амени, ожидавшего его. Более бледный, чем обычно, осунувшийся, личный писец царя был таким худым, что, казалось, вот-вот сломается. За ухом была заложена кисточка, про которую он забыл.

— Я хотел бы с тобой посоветоваться, это срочно, Ваше Величество.

— Один из документов поставил тебя в тупик?

— Документ, нет...

— Ты дашь мне несколько минут, чтобы увидеть семью?

— Обычай предписывает тебе прежде провести определенное число церемоний... Но есть нечто более важное: «он» вернулся.

— Ты хочешь сказать...

— Да, Моисей.

— Он находится в Пи-Рамзесе?

— Я должен сказать тебе, что Серраманна не совершил ошибки, арестовав его. Если бы он оставил Моисея на свободе, правосудие было бы лишь пустым словом.

Моисей в тюрьме?

Это было необходимо.

— Приведи его немедленно ко мне.

— Невозможно, Ваше Величество; Фараон не может вмешиваться в дела правосудия, даже если обвиняется его друг.

— Мы располагаем доказательствами его невиновности!

— Этого недостаточно, чтобы пройти нормальную процедуру; если бы Фараон не был первым служителем Маат и правосудия, в этой стране воцарился бы беспорядок и смятение.

— Ты настоящий друг, Амени.

Ка, сын Рамзеса, переписывал знаменитый текст, который до него писали и переписывали поколения писцов:

В качестве наследников писцы, достигшиезнания, располагают книгами мудрости. Ихлюбимый сын — палитра для письма. Их книги — это их пирамиды, их кисточка — этоих ребенок, каменная табличка, покрытаяиероглифами — жена. Памятники исчезают,песок засыпает стелы, гробницы забываются,но имена писцов, которые увековечили мудрость, остаются, благодаря сиянию их произведений. Будь писцом и выгравируй следующую мысль в своем сердце: тем полезнее книга,чем крепче камень. Используй стены храмов;даже когда ты исчезнешь, твое имя, благодаря книге, переживет тебя на устах людей,оно будет более крепко и долговечно, чем сооруженный дом.

Подросток не во всем был согласен с автором этих слов; конечно, написанное проходит через эпохи, но не происходит ли то же самое с вечными жилищами и каменными святилищами, которые воздвигли мастера? Писец, автор этих строк, чрезмерно хвалил превосходство своего ремесла. Так Ка поклялся одновременно быть писцом и творцом, чтобы не ограничивать своего духа.

С того времени как отец подверг его испытанию, заставив противостоять смерти в образе кобры, старший сын Рамзеса очень повзрослел и окончательно отказался от детских игр. Какую привлекательность может иметь деревянная лошадка на колесиках по сравнению с математической задачей, поставленной писцом Ахмесом в захватывающем папирусе, предложенном Нефертари. Ахмес увязывал круг с квадратом, сторона которого представляла 8/9 своего диаметра, что позволяло достичь значения гармонии, основывающейся на числе 3,16[6]. Как только у него появится возможность, Ка будет изучать геометрию памятников, чтобы проникнуть в секреты строителей.

— Могу ли я прервать размышления юного господина? — спросил Меба.

Подросток не поднял головы.

— Если вы считаете, что это хорошо...

С некоторого времени помощник верховного сановника часто приходил побеседовать с Ка. Сын Фараона питал отвращение к его аристократической надменности и светским манерам, но он признавал его культуру и литературные познания.

— Еще за работой, юный господин?

— Не лучшее ли это средство укрепить душу?

— Это очень серьезный вопрос для такого молодого человека, как вы! И вы не ошибаетесь. Как писец и царский сын вы будете давать приказы десяткам слуг, вы избегнете тяжелых работ, ваши руки останутся нежными, вы будете жить в великолепном доме, а в ваших конюшнях будет много прекрасных лошадей. Вы каждый день будете менять блестящие одежды, ваши носилки будут удобны и вы будете иметь доверие Фараона.