– Оставьте ее, – пробормотала г-жа Бош. – Вы, чего доброго, еще вцепитесь друг дружке в волосы. Говорю вам, нет ничего серьезного. Это не она.

В ту минуту, как молодая женщина вешала последнюю штуку белья, у дверей прачечной послышался смех.

– Тут двое пузырей спрашивают свою мамашу! – крикнул Шарль.

Все женщины обернулись. Жервеза узнала Клода и Этьенна. Заметив мать, они побежали к ней по лужам, постукивая о каменные плиты каблуками своих деревянных башмаков. Клод, старший, держал за руку маленького брата. Прачки ободряли ласковыми восклицаниями детей, которые немножко робели, хотя и улыбались. Наконец, они остановились перед матерью, не выпуская друг друга и задрав кверху свои белокурые головки.

– Вас прислал папа? – спросила Жервеза.

Но тут, нагнувшись завязать башмаки Этьенна, она заметила ключ от комнаты, с медным номером, болтавшийся на пальце Клода.

– Как, ты принес ключ! – сказала она с удивлением. – Зачем?

Ребенок, заметив ключ, о котором совсем забыл, по-видимому, сообразил что-то и воскликнул звонким голосом:

– Нана уехал!

– Он пошел за завтраком и велел вам сходить за мной сюда?

Клод посмотрел на брата, не зная, что сказать, потом выпалил разом.

– Нана уехал… Он вскочил с постели, уложил все пожитки в чемодан и отнес его на извозчика… Он уехал.

Жервеза, сидевшая на корточках, медленно выпрямилась, побледнев, прижимая руки то к щекам, то к вискам, точно чувствовала, что ее голова готова лопнуть. Она не могла найти слова и только повторяла машинально:

– Ах, Боже мой!.. Ах, Боже мой!.. Ах, Боже мой!..

Между тем г-жа Бош в свою очередь принялась расспрашивать ребенка, в восторге от того, что ей пришлось играть роль в такой истории.

– Послушай, голубчик, расскажи-ка хорошенько… Это он замкнул дверь и велел вам принести сюда ключ, да?

И, понизив голос, прибавила на ухо Клоду:

– А была какая-нибудь дама на извозчике?

Ребенок снова смутился. Потом повторил свою историю с торжествующим видом:

– Он вскочил с кровати, уложил все пожитки в чемодан, он уехал…

Затем, видя, что г-жа Бош не обращает на него внимания, он потянул брата к крану. Оба стали забавляться, выпуская воду.

Жервеза не могла плакать. Она задыхалась, опираясь на лохань, стискивая лицо руками. По временам дрожь пробегала по ее телу; у нее вырывался вздох, и она сильнее прижимала кулаки к глазам, точно желая исчезнуть в темноте. Ей казалось, что она надает в какую-то черную яму.

– Полно, душечка, перестаньте, – пробормотала г-жа Бош.

– Если б вы знали, если б вы знали! – отвечала, наконец, Жервеза чуть слышно. – Он заставил меня сегодня утром заложить мою шаль и рубашки, чтобы достать денег на извозчика…

Она заплакала. Воспоминание об этом закладе вызвало у нее рыдания, собиравшиеся в горле.

Этот заклад казался ей самым безобразным и горьким фактом в ее несчастии. Слезы текли по ее подбородку, и она даже не вспомнила о носовом платке.

– Будьте рассудительны, успокойтесь, на вас смотрят, – повторяла г-жа Бош, суетившаяся вокруг нее. – Можно ли так огорчаться из-за мужчины!.. Так вы его любили, а, милочка? Сейчас вы сами разнесли его… А теперь вот плачете, надрываетесь… Бог мой, как мы, женщины, глупы!

Потом прибавила тоном материнской нежности:

– Такая хорошенькая, молоденькая женщина, как вы! Ну, не безобразие ли это… Теперь можно вам все рассказать, не правда ли? Помните, когда я остановилась перед вашим окошком, я ведь уже подозревала… Вообразите, сегодня ночью, когда вернулась Адель, я услыхала вместе с ее шагами мужские шаги. Мне захотелось узнать, в чем дело; я выглянула на лестницу. Мужчина уже поднялся во второй этаж, однако я узнала сюртук господина Лантье. Бош, который был на дежурстве сегодня, видел, как он уходил утром. Конечно, он был с Аделью. У Виржини есть теперь господин, к которому она ходит два раза в неделю. Во всяком случае, это неприлично; у них одна комната и спальня, и я решительно не понимаю, где могла спать Виржини.

Она приостановилась на мгновение и, оглянувшись, продолжала своим грубым глухим голосом:

– Она смеется над вашими слезами, эта бессердечная. Даю голову на отсечение, что ее стирка только предлог. Она помогла им сойтись и пришла сюда, чтобы рассказать им, как это на вас подействует.

Жервеза, отняв руки от лица, взглянула. Когда она увидела Виржини, шептавшуюся с тремя-четырьмя другими женщинами, поглядывая на нее, безумный гнев овладел ею. Вытянув руки, шаря по полу, дрожа всеми членами, она сделала несколько шагов вперед и, наткнувшись на шайку с водой, с размаху выплеснула ее в Виржини.

– Ах ты, кобыла! – воскликнула та.

Она успела отскочить, и только ботинки ее были вымочены. Между тем вся прачечная, которую давно уже волновали слезы молодой женщины, столпилась поближе к ссорившимся, чтобы видеть баталию. Прачки, доедавшие свой хлеб, взбирались на лоханки. Другие, с мыльными руками, протискивались ближе. Образовался круг.

– Ах ты, кобыла! – повторяла Виржини. – Да она белены объелась, полоумная!

Жервеза, готовая броситься, стиснув зубы, с искаженным лицом, ничего не отвечала, еще не привыкнув ссориться по-парижски. Виржини продолжала:

– Какая, подумаешь! Ей надоела провинция, она ведь с двенадцати лет валяется на соломе с солдатами, там и ногу оставила, на родине…

Послышался смех. Виржини, ободренная успехом, приблизилась на два шага, выпрямляя свою высокую талию и продолжая еще громче:

– Ну-ка, подойди, я с тобой разделаюсь!.. Чего лезешь!.. Да разве я ее не знаю эту шкуру! Пусть только полезет, я ей покажу, вот увидите! О, что ей от меня нужно… Говори, рыжая, что я тебе сделала?

– Нечего толковать, – пробормотала Жервеза. – Вы сами знаете… Моего мужа видели вчера… Лучше замолчите, а то я вас задушу!

– Ее мужа! Вишь, какая сладкая… Мужа этой дамы! Точно у таких калек бывают мужья!.. Я не виновата, что он тебя бросил. Я его не крала. Пусть меня обыщут… Ты сама его доехала, вот что! Он был слишком хорош для тебя… Был ли у него ошейник, по крайней мере? Не видал ли кто мужа этой дамы!.. Будет выдана награда!..

Смех возобновился. Жервеза только повторяла почти неслышным голосом:

– Вы сами знаете, вы сами знаете… Это ваша сестра, я ее задушу, вашу сестру!..

– Да, попробуй сцепиться с моей сестрой, – отвечала Виржини насмешливо. – А, так это моя сестра? Очень может быть: моя сестра не тебе чета… Да мне-то какое дело! Могу я стирать свое белье спокойно? Оставь меня в покое, слышишь, не лезь!

Но после нескольких ударов вальком, она вернулась к Жервезе, возбужденная, опьяненная бранью. Три раза она останавливалась и начинала снова:

– Ну, да, это моя сестра. Что? Слышала, довольна теперь?… Они обожают друг друга! Стоит посмотреть, как они милуются!.. Он тебя бросил с твоими ублюдками. Один ведь от жандарма, правда? А трех других ты выкинула, чтобы не было лишней обузы… Это твой Лантье нам рассказывал. Да, рассказывал хорошие вещи, и надоела же ты ему!

– Шлюха! шлюха! шлюха! – рычала Жервеза вне себя, дрожа от бешенства.

Она повернулась, снова пошарила по полу, и не найдя ничего, кроме маленькой лохани, окатила Виржини водой с синькой.

– Кляча! Ты испортила мне платье, – закричала та. Ее плечо и левая рука окрасились в синий цвет. – Погоди ж ты, тварь!

Она в свою очередь схватила шайку и выплеснула ее в Жервезу. Началась отчаянная баталия. Обе метались между лоханками, хватали шайки с водой, окачивали друг друга, ругаясь во все горло. Теперь и Жервеза отвечала:

– Вот тебе, гадость!.. Что, получила! Умой свою…

– А, падаль! Вот тебе баня! Вымойся хоть раз в жизни!

– Да, да, я тебя вымочу, треска!

– Получи еще! Прополощи свои зубы…

Они стали наполнять шайки у кранов. И в ожидании, пока те наполнятся, продолжали свою грязную ругань. Первые шайки, плохо направленные, проливались мимо. Но мало-помалу ссорщицы наловчились. Виржини первая получила целый душ; вода, окатив ей шею, побежала по спине и горлу, потекла из-под платья. Не успела она еще опомниться, как новая шайка окатила ее сбоку; вода так и шлепнулась ей в левую щеку, вымочив шиньон, который развернулся, как шнурок. Жервеза получила первый душ в ноги; вода наполнила ей башмаки, окатила икры. Две другие шайки вымочили ее до бедер. Вскоре нельзя было разобрать, на чьей стороне перевес. Обе были мокры с головы до ног, в платьях, прилипавших к телу, похудевшие, костлявые, дрожащие; вода струилась с них, как с зонтиков во время дождя.