Все удавалось в тот год Анохину, и снова казалось ему, что он крепко схватил Бога за бороду, частенько ловил себя на том, что любуется собой в душе, когда мгновенно, легко, без колебаний принимает важнейшие решения, снова говорил друзьям, что случай, судьба никакой роли не играют в жизни человека, что все только в его собственных руках: надо действовать, действовать и всего добьешься, все получится.

Каким интересным, насыщенным было то время! Ни дня покоя, ни часа отдыха! Удивительный год! А сколько сделано! Вспоминает сейчас Анохин и удивляется: неужто все это уложилось в один год? Да, за один год удалось организовать, поставить на ноги новое издательство «Москва». Создать на пустом месте и так, что о нем заговорили. Он начал строить свою типографию, купил дом в Кисловодске, три склада ломились от бумаги, купил и привез ангар под склад, выходят журналы и газета, действуют малые предприятия. Но это было по замыслу Анохина всего лишь начало, фундамент дела, развернуться он надеялся в следующем году. В тот год он был счастлив как никогда. К нему всегда была очередь в кабинет, несмотря на то, что дела решал он быстро, четко. Дома, по вечерам, телефон не умолкал ни на минуту. Галя раздражалась, сердилась, называла свою квартиру телефонной станцией. Ему звонили из других городов, забывая, что в Москве три часа ночи. В Союзе писателей, в ЦДЛ Анохин ни на секунду не оставался один. Едва он входил туда, как его сразу же окружали писатели, и начинались вопросы, просьбы, предложения. Такая жизнь ему понравилась, пришлась по душе.

Да, начало было энергичным, мощным, красивым, а кончилось все крахом! Крахом еще более стремительным, чем рождение издательства. Анохин не почувствовал, не увидел начало разложения, исток будущего краха. Не заметил лишь потому, как понимает теперь, что по отношению к людям — романтик. Он всегда был занят делом, некогда было приглядываться, вникать в причины поступков окружающих людей. Своими заместителями и заведующими редакциями в издательство «Москва» он взял своих друзей по литературе, и они-то, не понимая многих его действий — а объяснять им у него времени не было, — когда посчитали, что издательство встало на ноги, решили убрать его, написали письмо в Секретариат с требованием переизбрать директора. Анохин вызвал ревизионную комиссию, и, когда полностью отчитался перед Секретариатом, сам подал заявление на расчет, решил уйти в «Беседу», где руководителем считался Николай Дугин, но все решения принимал Дмитрий.

Анохин предложил Дугину собрать учредителей и сложить с себя полномочия президента, чтобы его, Дмитрия, снова избрали им.

— Не спеши! — ответил Дугин, усмехаясь. — Я подумаю, слагать с себя эти полномочия или не слагать!

— Почему так? — опешил Анохин.

— Главным редактором я могу тебя взять в «Беседу», а о президентстве забудь.

Анохин ушел от него ошеломленный. В шоке. Что делать, не знал, решил успокоиться, обдумать свое положение, а потом что-то предпринимать. Чтобы никто не узнал, в какое положение он попал, уехал из Москвы. Взял путевку в Дом творчества, в Ялту.

Утром и днем в Ялте Дима дописывал роман, а вечером они с Галей гуляли по набережной, по весеннему парку с цветущими деревьями, где запах моря смешивался с запахом цветов. Дима молчалив был, думал, думал, но думал он не о героях своего романа, а о том, как вернуть себе «Глагол» и «Беседу», отобрать у своего друга Дугина, которому он сам их передал. Вспоминалось, как советовал Дугин ему идти директором в «Москву». Николай знал, что Костя Куприянов не сможет по своему характеру быть руководителем, а значит, председателем Правления «Глагола» будет он, Дугин. А теперь он стал президентом акционерного общества, у которого вот-вот должны появиться огромные деньги. И переизбрать его по Уставу невозможно, ведь у «Глагола» пятьдесят процентов акций, которыми распоряжается Дугин как директор, плюс небольшой процент собственных акций как частного лица. Он один мог решать все вопросы, несмотря на то, что ни к открытию «Глагола», ни к открытию «Беседы» никакого отношения не имел и в делах «Беседы» совершенно не принимал участия.

Из Ялты Анохин обзвонил все малые предприятия и магазины, которые распространяли абонементы, чтобы они не перечисляли деньги в «Беседу», притормозили немного. Все они, особенно малые предприятия, работали лично с ним, с Анохиным. Он им давал деньги на развитие, а Дугин для них ничего не значил.

В первый же день в Москве они встретились втроем на даче у Кости. И сразу же, не спрашивая, как идут дела, Анохин объявил с радостным уверенным лицом, хотя внутри его все трепетало:

— Все, ребята, блудный сын возвращается! Все силы и время теперь буду отдавать «Глаголу» и «Беседе». Возвращаюсь в председатели кооператива «Глагол», давайте избирать, голосовать. Галя, как вы понимаете, передала свой голос мне, так что у нас голоса равные.

— А зачем тебе "Глагол"? — спросил удивленно Костя. — «Беседу» поднимать надо, она проваливается.

— Не, ребята, сначала мне надо вернуться в «Глагол».

Костя искренне не понимал, что ключ от обеих фирм в руках председателя правления «Глагола». Он сопротивлялся, категорически не хотел принимать какого-либо решения по кооперативу. Дугин молчал. Изредка бросал реплики в поддержку Кости. Анохин не мог открыто защищаться, высказать все, что думает, поэтому лавировал, требовал избрать его председателем правления кооператива без всяких объяснений. Ведь это он создавал его… Два часа бился, потом пошел на последнее средство, на последний вариант, заявил, поднимаясь:

— Хорошо. В таком случае мы с Галей выходим из «Глагола». Пришлем независимую комиссию, они посчитают имущество, и мы заберем свои части. И в «Беседу» я возвращаться не буду, позову всех сотрудников оттуда, кто пойдет со мной, откроем новое акционерное общество и будем действовать.

— Погоди, чего ты разошелся! — испугался Костя. — Если тебе так надо, давай голосовать. Я за то, чтобы ты был председателем Правления «Глагола»!

— А ты? — с усмешкой глянул на Дугина Анохин.

— Я воздержался, — спрятал тот глаза и застенчиво улыбнулся, но в улыбке его мелькнула яростная ненависть.

И снова началась суета, снова закрутилась издательская машина. Книги в «Беседе» выходили одна за другой. Почти все крупнейшие писатели сотрудничали с издательством.

Чтобы уходить от непомерных налогов, Анохин открывал новые малые предприятия, которые по закону два года были освобождены от налогов, и через них пускал все денежные потоки. Директором одного из таких предприятий он поставил Костю Куприянова. И вскоре узнал, что он вместе с главным бухгалтером перевел в эту фирму и присвоил сто двадцать тысяч долларов за полгода. Ошарашенный таким открытием Анохин позвал Андрея, заперся с ним в кабинете и показал документы. Долго молчали они, убитые, не зная, что предпринять. Если бы Костя не был родным братом Андрея и давним другом Дмитрия, то сразу бы передали документы в прокуратуру. А тут как быть? Анохин понимал, что суровое решение Андрею принимать сложнее, потому предложил выгнать Костю с его фирмой из здания, и пусть он работает как хочет…

Думая о прошлом, Дмитрий временами возвращался в действительность, прислушивался, не заснула ли Светлана, и снова уходил в себя. Светлана вдруг тихонько подняла голову, взглянула на него снизу вверх.

— Спи, спи! — прошептал он и прикоснулся пальцем к теплому кончику ее носа.

— А ты не спишь? Тебя все время гнетет что-то? Я вижу…

— Тихо, тихо! — притворно приказал он. — Спи! — И добавил, вздохнув: — Все у меня хорошо…

— Ну да, чуть отвернешься, так сразу глаза тускнеют, меркнут…

— Какая наблюдательная! Востроглазое мое лекарство! Все разговорчики в сторону, накажу! Завтра рано подниму! — нарочито строго приказал и зашептал нежно на ухо: — Прижмись ко мне крепче и ближе! Не жил я — блуждал средь живых… О, сон мой! Я новое вижу в бреду поцелуев твоих!