Одна дверь, и только одна, открывается в золотое будущее, которое мне снилось, вспомнил Данло, но другая мысль тут же выросла в нем с чистотой и завершенностью снежного кристалла: Нет, дверей бесконечно много, и открываются они в бесконечные возможности.
Его взгляд упал на раскатившиеся по полу белые и черные шахматные фигуры. Где-то далеко звучали взрывы, и ветер задувал в трещины главных дверей собора. Это верно: дверей во вселенной много, и за каждой открываются целые галактики — так человеку может в одной песчинке открыться целый мир. Данло, глядя на костяную чешуйку, отколовшуюся от одной из фигур, пересекал пространство и время. Он чувствовал в себе полную, холодную уверенность, которую дает только знание. Такие прозрения уже не раз посещали его, непрошенные и неподвластные ему. Теперь он обнаружил, что способен видеть то или иное по собственной воле.
Он был как прекрасный тигр, способный появиться как по волшебству за любым из тысяч деревьев в лесу; как пилот, наконец осиливший Великую Теорему и получивший возможность путешествовать среди звезд, как угодно ему. Сознательное ясновидение, обретенное им, изумляло его и наполняло дикой радостью. Это было все равно что заблудиться в космосе и вдруг увидеть одну знакомую звезду, которая помогает мгновенно вспомнить расположение тысячи других. Все равно что открыть окно в мультиплекс, ожидая найти неизведанные пространства, и обнаружить, что даже наихудший хаос подчиняется математике. Его сознание распространялось по звездным каналам, как фронт световой волны, и он дивился логике, заложенной внутри логики этого волшебного зрения, блестящим узорам, тайному порядку, мерцающей взаимосвязанности всего сущего.
Страшная красота.
Он снова увидел, как большая голубая звезда близ Райзель Люс превратилась в сверхновую. Увидел, как к ней подошел корабль с ивиомилами Бертрама Джаспари — ближе к Звезде Невернеса подойти они не смели. Затем произошел ужасающий взрыв, выбросивший в космос фотоны, гаммалучи и языки голубого пламени. Световой шар, излучаясь на всех частотах от инфракрасной до ультрафиолетовой, двинулся через галактику со скоростью около двухсот тысяч миль в секунду.
Именно этот убийственный свет уничтожил солидную долю флота рингистов. Бардо, обнаружив сверхновую всего за несколько секунд до того, почти мгновенно внес поправки в свой план, предусматривавший окружение численно превосходящего врага. Использовав Пятый, Шестой и Восьмой отряды как приманку, он завлек десятки рингистских звеньев в обожженные светом пространства Райзель Люс. Те корабли, что не сгорели сразу в огне сверхновой, уничтожили командиры Одиннадцатого и Двенадцатого отрядов Кристобль Смелый и Алезар Эстареи, ударив по шестнадцати узлам, через которые рингисты пытались выйти в реальное пространство.
Через какие-нибудь сотни секунд все правое крыло рингистов начало рассыпаться, как песок на ветру. Хаос захватил и центр, где находился Сальмалин Благоразумный. Главный Пилот на своей “Альфе-Омеге” оказался невольным свидетелем того, как его звенья одно за другим падают в огонь сотен звезд или рассеиваются в мультиплексе.
Ужас, вызванный этим побоищем, охватил остатки флота рингистов, как лесной пожар. Пилоты, за редким исключением, ударились в панику и начали сдаваться пилотам Бардо поодиночке, десятками и сотнями. Видя, что битва проиграна, Сальмалин Благоразумный, верный своему прозвищу, приказал командирам своих звеньев прекратить бой (насколько это было возможно технически). А затем, при резком белом свете Райзель Люс, сдал весь свой флот Бардо.
Рингисты потерпели полное поражение. В тот день они потеряли многие тысячи кораблей и пилотов, включая Нитару Таль, Кадира Мудрого и Саломе ви Майю Хастари на “Золотом мотыльке”. Но и пилотов Содружества тоже погибло немало. Данло, перемещаясь в пространстве и времени от корабля к кораблю и от звезды к звезде со скоростью, бесконечно превышающей скорость фотона, видел лица всех убитых — их озарял тот свет, что живет внутри света. Ему хотелось помолиться за каждого из них, за Палому Младшую и Ивара Рея на “Божьем пламени”, за великую Веронику Меньшик, Аларка Утрадесского и Шерборна с Темной Луны, с которым столько лет жил в одной комнате Дома Погибели и даже сны видел общие.
ЯнисХелаку, Сулла Ашторет, шанти, безмолвно молился он.
Шерборн с Темной Луны, ми алашария ля, шанти, шанти.
Он видел все это, и передвигался в космосе, и молился в один и тот же момент, глядя в лиловые глаза Малаклипса.
Затем он вернулся в реальное время и заплакал, потрясенный трагическими событиями этого дня. Трупы Ханумана, Ярослава Бульбы и десяти тысяч пилотов лежали на полу, изувеченные, обожженные. Он плакал по своим братьям и сестрам, по отцам и матерям Человека, по Малаклипсу с Кваллара, которому вскоре тоже придется умереть от его руки.
Нет. Никогда не убивай без крайней необходимости, подумал он. И еще: В конечном счете мы сами выбираем свое будущее.
Свет радужных шаров играл на окровавленном ноже Малаклипса. Малаклипс сделал еще один шаг к Данло.
Малаклипс Красное Кольцо, ми алашария ля, шанти, шанти…
И Малаклипс, увидев сострадание в глазах Данло, замер на месте, как один тигр перед другим. Одним быстрым взглядом он окинул разбросанные шахматные фигуры, опрокинутую кибернетику, тело Ханумана ли Тоша и струящиеся болью глаза Данло. Он увидел слезы, проступившие на их горящей синеве, и начал производить в уме лихорадочные расчеты.
Он походил на цефика, разгадывающего секреты чужой души, а еще больше — на артизана, собирающего соборные витражи из кусочков цветного стекла. Вскоре его лицо осветилось внезапным пониманием, и он сказал:
— Ведь ты не Мэллори Рингесс, правда?
— Признаться, нет, — с грустной улыбкой ответил Данло.
— Ты Данло ви Соли Рингесс.
— И не он тоже, — покачал головой Данло.
— Данло ви Соли Рингесс, единственный в истории человек, который, еще будучи ребенком, победил воина-поэта. Я уверен, что тебя зовут так.
— Нет. — Даило, глядя сквозь пелену слез, показал на тело Ханумана. — Данло умер. Вот он лежит.
