— Оно синтетическое, я уверена.

Тамара не помнила о нем почти ничего, поэтому Данло вкратце рассказал об ахимсе и объяснил, что считает выращивание животных тканей в пластиковых чанах профанацией естественной жизни.

— Съешь все сама, пожалуйста, — сказал он в заключение.

— Но хлеб-то ты можешь съесть, — настаивала Тамара, протягивая ему черный ломтик.

— Я поем завтра. — Данло думал о предстоящем визите к Констанцио. Хотя они не договаривались, он был уверен, что Констанцио накормит его, чтобы придать ему сил перед грядущими операциями. — Кушай, пожалуйста.

Больше Тамару уговаривать не пришлось. Несмотря на голод, ела она изящно, не позволяя ни единой крошке упасть на лед. Кроме того, она считала жестоким есть на виду у голодных людей и прятала бутерброд, когда кто-нибудь проезжал мимо, будь то червячник, хариджан или аутист.

Джонатан и Андреас тем временем затеяли на улице игру в догонялки, а Данло беседовал с Пилар о необычайно сильных холодах. При этом он поглядывал на Тамару. Ему нравилось смотреть на мерную работу ее челюстей и ловкие движения рук. Она находила явное удовольствие в таком простом занятии, как еда, и казалась бесконечно благодарной за то, что живет. Взгляд, которым она провожала смеющегося, носящегося по улице Джонатана, сиял и грел, как солнце в день ложной зимы. В этом взгляде читались надежда, гордость, свирепая готовность защищать — и еще кое-что. Тамара любила жизнь, любила любовь и в глубине души всегда боялась все это потерять. Это было ее тайной. Данло видел: случись что-нибудь с Джонатаном — и она не захочет больше жить.

Он преклонялся перед блеском и всеохватностью ее любви.

От нее у него щипало в глазах, саднило в горле, и сердце разгоняло по телу волны красной, пульсирующей боли.

Тамара, Тамара. У нас есть сын.

Тамара доела наконец, и Пилар, поклонившись Данло, сказала:

— Становится холодно — нам пора. Рада была познакомиться с вами, Данло с Квейткеля. Всего вам хорошего.

— И вам тоже, и вашему сыну, — ответил Данло, вернув ей поклон.

Андреас прервал игру и подкатил к матери. Пока мальчишки толкались, пытаясь повалить друг дружку на лед, Тамара сказала Пилар:

— Спасибо, что присмотрела за Джонатаном. Что тебе дать за бутерброды?

— Ты сама третьего дня брала к себе Андреаса — забыла? И кормила его целых два раза.

— Всего лишь курмашом. За мясо червячники должны были взять гораздо больше.

— Я ведь тебе говорила, что в конце концов все будет стоить одинаково.

— Вот. — Тамара достала из кармана платиновую цепь, которую ей дал астриер. — Сегодня у меня был хороший день — возьми, пожалуйста.

Глаза у Пилар загорелись при виде красивой вещицы.

— Нет, не могу, — тем не менее сказала она. — Это стоит гораздо дороже, чем пара бутербродов.

— Через пару дней уже не будет стоить. Ты верно говоришь — в конце концов все уравняется.

— Нет, Тамара, я правда не могу.

— Можешь и должна. Бери.

Тамара ласково разжав пальцы Пилар, вложила ей в руку цепь, и та сдалась, уступив ее воле.

— Спасибо тебе. — Пилар еще раз поклонилась, обняла за плечи Андреаса, и оба укатили прочь.

— Я люблю Пилар, — сказала Тамара. — В то жуткое время, когда я потеряла память и едва сознавала, кто я есть, она заботилась обо мне.

— Я рад, — ответил Данло. — Она показалась мне человеком, которого легко полюбить.

Тамара, кивнув, привлекла к себе Джонатана.

— Хочешь проводить нас? Нам с тобой надо поговорить, а на улице холодно — надо увести Джонатана домой.

— Очень хочу. Вы далеко живете?

— Нет, всего в нескольких кварталах отсюда.

Она подняла свой коврик и арфу. Данло вызвался помочь, и она вручила ему мех, а куда более тяжелый футляр с арфой оставила себе. Она была сильной женщиной и без труда несла его в одной руке, ведя другой Джонатана. Данло держался чуть позади. Они миновали улицу Десяти Тысяч Баров и свернули на маленькую ледянку, где стояли жилые дома из темного камня. В воздухе пахло чесноком и поджаренным хлебом; рестораны все позакрывались, но у многих, видимо, еще остались запасы, и теперь они, заперев двери, стряпали себе ужин. Данло чувствовал и другие запахи: аромат Тамариных волос, едкие молекулы, выделяемые речевыми органами инопланетных Подруг Человека, но всего гуще был запах страха.

Страх чувствовался повсюду — не только в обильной кислой испарине под ветхими шубами. Он проявлялся в спешке, с которой конькобежцы проскакивали темные переулки; в том, как червячники сторонились кашляющих аутистов и хариджан с впалыми животами; в том, как люди избегали смотреть в глаза друг другу. Данло обрадовался, когда Тамара открыла дверь в подъезд. Они поднялись по истертым ступенькам и прошли по коридору, освещенному радужными шарами. Данло одобрил чистоту в подъезде и игру теплых красок на стенах.

Еще приятнее было войти в квартиру и остаться втроем, избавившись от леденящего холода улицы.

— Ботинки надо снять, — предупредил Джонатан, когда они все ступили на большой холщовый половик. — У нас такое правило.

Нагнувшись, чтобы развязать шнурки, Данло огляделся.

Жилище Тамары и Джонатана размерами почти не превышало его снежную хижину. Комнат было всего две: каминная, где они находились, и смежная, застланная шкурами комнатка, едва ли заслуживающая названия спальни. Каминная тоже не заслуживала своего титула, поскольку в ней не было ни камина, ни плазменной печки. Данло помнил, как любила Тамара танцевать обнаженной перед огнем — как она, должно быть, скучает теперь по жару пламени, лижущему кожу.

Здесь, впрочем, имелся радиатор, и квартира достаточно хорошо отапливалась горячей водой из подземных источников города. Теплу сопутствовал уют, который Тамара создала с помощью множества ковров, комнатных цветов и рисунков Джонатана. Напротив двери помещалась электрическая плитка, где Тамара, по ее словам, варила в удачные дни курмаш или кипятила чай.

— Хочешь чаю? — спросила она, вешая шубу Данло на сушилку. — Я приберегла летнемирский зеленый — как раз для такого случая.

Данло уселся, поджав ноги, на ковер, а Тамара стала готовить чай. Джонатан тихо шмыгнул в спаленку и вернулся с двумя самыми ценными своими сокровищами: в одной руке простая флейта из черного осколочника с пятью дырочками, в другой черная клариевая модель легкого корабля двухфутовой длины. Флейту он положил на ковер и стал показывать Данло, где помещаются в легком корабле ракеты и двигатели пространства-времени.