Бледный от ярости капитан кусал себе усы и отводил душу невероятнейшей руганью.

Жеан же спокойно говорил товарищам:

— Раньше, чем через полчаса, они не опомнятся. Пора!

Четверка спустилась в подземелье. Взяв один сундук, приятели оторвали у него крышку, выломали одну стенку и отнесли наверх. Затем пришла очередь трех бочонков с порохом. У них выбили днище, а сундук перевернули и накрыли им бочонки. От сундука до люка устроили желобок; туда насыпали порох, а сверху положили доску.

Сундук маскировал мину, доска — фитиль. Потом друзья забрали свои мушкеты и вновь спустились вниз. Крышкой от сундука они прикрыли отверстие люка, так что теперь и его не видно. Все готово. Гренгай, Эскаргас и Каркань остались в погребе, а Жеан, ожидавший скорого развития событий, — наверху.

Обещание десяти тысяч ливров в награду все же подействовало на людей Кончини. Алчность — лучшая пища для смекалки! Кое-кто из бандитов заметил, что с левой стороны выстрелов не было. Может быть, это ловушка — а может, там действительно нет бойниц. Посовещавшись, они подошли поближе и убедились, что оттуда ничего не угрожает.

Еще кто-то вспомнил, как Жеан кидался каменными глыбами. Значит, не крепко держатся — можно выворотить. Брави бросились на площадку эшафота, ожидая, что в них вот-вот выпалят снизу. Но нет! Никто им не помешал; по площадке можно было спокойно ходить. Догадки подтвердились: она оказалась полуразрушенной.

Теперь всем стало понятно, как добраться до грозной четверки. Три-четыре наймита побежали за инструментом, а затем пиками и кирками принялись разносить площадку, стараясь как можно меньше шуметь, чтобы осажденные ничего не услышали.

Менее чем через час после того, как люди Кончини догадались подняться по лестнице, уже семнадцать человек, собравшись на площадке, усердно, но медленно (из осторожности) разбирали камни.

Жеан стоял внизу и все слышал. Со злой усмешкой он прошептал:

— Идите сюда, все идите… набивайтесь, сколько влезет… как набьетесь, так вулкан и загрохочет! Провались все к дьяволу! А если и я провалюсь, так вместе с вами!

Кончини и его свита, стоя в недоступном для пуль месте под самой стеной, с нетерпением наблюдали за работой.

Капитан заметил, что делают подручные итальянца, и не стал им мешать. У него был свой замысел, достойный отважного честного воина.

Он расставил людей полукругом в недосягаемом для выстрелов месте, а сам вдвоем с лейтенантом смело направился прямо к двери. Шпаги они из ножен не вынимали — капитан, впрочем, нес петарду, собираясь подорвать дверь.

Капитан с лейтенантом уже давно были на расстоянии выстрела от старого эшафота и удивлялись, почему мятежники подпускают их так близко. Вот уже и брошенный таран — шагах в десяти от двери, не дальше. Не без тревоги офицеры размышляли: что за ловушка кроется за видимым бездействием противника? Но шли они все так же уверенно, бесстрастно и бесстрашно. Глядя на них, с десяток солдат решились разделить их судьбу и пошли следом.

До двери оставалось шагов пять. Внезапно она отворилась и на пороге явился Жеан. Он тоже не извлек шпагу из ножен.

Так неожиданно, непредвиденно, невероятно было его появление, что капитан с лейтенантом застыли как вкопанные. Солдаты тоже остановились — примерно там, где лежало бревно. Назревало нечто необычайное — это было ясно всем. Клевреты Кончини прервали свою работу на эшафоте и молча, тревожно, внимательно уставились вниз. Дрожавший от гнева Кончини и его дворяне также подошли ближе к двери.

Жеан Храбрый, сняв шляпу, вежливо поклонился капитану и лейтенанту. В этом непринужденном поклоне, как и во всей позе бретера, было столько высокого благородства и вместе с тем — столько юношеского изящества, что офицеры, также сняв шляпы, невольно раскланялись церемонно, как в Луврской зале.

Жеан, не надевая шляпы, спросил:

— Что вам угодно, господа?

Голос его был совершенно спокоен, лицо — как каменное.

Такой вопрос, да еще заданный таким тоном, после всего, что здесь произошло, обескуражил было капитана, но ненадолго.

— Именем короля, сударь, вы арестованы! — сурово провозгласил он. — Прошу вашу шпагу.

И он, протянув руку, сделал два шага вперед.

— Арестуйте его! — вскричал Кончини, не в силах больше сдерживаться. — Арестуйте же, преисподней ради!

Жеан даже не взглянул на итальянца — словно его тут и не было. Он поднял руку и с той же убийственной учтивостью возразил:

— Секунду, сударь, прошу вас!

Будь в его движении враждебность, капитан не раздумывая кинулся бы хватать храбреца. Но тот был столь пренебрежительно спокоен, что офицер вновь поневоле застыл на месте.

— К чертовой матери! — взревел Кончини. — Сколько можно возиться с этим босяком! Взять его за шиворот — и все тут!

И он в ярости удалился, знаком позвав за собой своих дворян, чтобы встать по другую сторону эшафота и гневно крикнуть оттуда:

— Работайте, да поживей!

Люди на площадке наверху повиновались и больше не обращали внимания на происходящее.

Жеан в это время говорил капитану:

— Итак, сударь, вы хотите арестовать меня?

— Поверьте, сударь, — столь же учтиво сказал капитан, — я весьма сожалею, ибо вижу вашу отвагу, но приказ есть приказ.

Жеан высокомерно поклонился и важно произнес, с трудом сдерживая волнение:

— В таком случае, вам придется пройти за мной внутрь. Дверь я запру, но высадить ее будет несложно. Даю слово не стрелять в ваших людей. Выломав дверь, вы попадете под эшафот. Так вот, милостивый государь, — выслушайте, к чему я клоню. Предупреждаю вас честно: тот, кто войдет туда, живым не выйдет! Я закончил.

И Жеан проворно закрыл за собой дверь. Капитан еще не успел опомниться от столь удивительного предупреждения. Он немного постоял перед запертой дверью, качая головой и бормоча себе под нос:

— Каков храбрец, черт подери! И какой любезный человек! Жаль, право, жаль!

Затем он невозмутимо обернулся к своим людям и подал знак.

Те снова схватили таран и трижды сильно ударили в дверь. Она разлетелась в щепки, и солдаты поспешили внутрь.

— Стойте! — хладнокровно произнес капитан, загородив им дорогу. — Похоже, там можно без головы остаться. Я иду один.

И он вошел один.

Внутри никого не было.

«Так, так! — подумал капитан. — Понимаю! Сбежали через какой-то подземный ход!»

Но помнил капитан и о том, что сказал ему сейчас Жеан, а потому внимательно осмотрел все кругом. Не прошло и полсекунды, как он увидел крышку над люком, доску и сундук, скрывавший порох.

— Бьюсь об заклад, — решил капитан, — что под досками лаз. Туда-то они и скрылись.

Он шагнул к сундуку. В тот же миг с потолка свалился огромный камень — это люди Кончини продолбили наконец площадку эшафота. Раздался крик:

— Вон они, под сундуком!

Упавшая глыба сдвинула доску, что лежала между люком и сундуком. Капитан увидел, что под ней быстро змеится струйка пламени.

Он все понял и разом отпрянул к двери со страшным криком:

— Ложись! Порох!

К несчастью, в дверях стояло несколько солдат, решивших поглазеть, что происходит. Капитан натолкнулся на них.

В ту же секунду сундук со страшной силой подбросило в воздух, сноп огня взметнулся к потолку. Раздался оглушительный взрыв. Сверху посыпались огромные камни, стены здания затряслись.

А затем к небу поднялся целый пламенный столб! Ввысь полетели камни, бревна, человеческие тела — и вот на землю посыпался чудовищный град: каменные обломки, окровавленные куски плоти, лоскуты мундиров…

Послышались крики боли… вопли ужаса…

С того момента, как за Жеаном закрылся люк, прошло не более тридцати секунд.

На площадке и под сводом эшафота находились капитан, несколько солдат, не послушавшие его приказа, и семнадцать бандитов Кончини. Из всех них чудом остались в живых человека четыре, и те от ужаса чуть не сошли с ума. Все прочие — молодые, сильные, смелые люди — обратились в кучки кровавого месива, разбросанного по площади перед аббатством. И не только на площади, но и в монастыре и даже внизу под горой долго еще искали оторванные руки и ноги…