Кабинет этот находился на первом этаже. Как читатели помнят, сюда привел когда-то шевалье де Пардальяна маршал де Монморанси, а потом Жан покинул Лувр, выпрыгнув из окна кабинета и перемахнув через ров. Ров проходил как раз под окнами кабинета, сразу за ним начинался песчаный берег Сены, заросший прекрасными тополями, гордо вздымавшими ввысь свои зеленые ветви.

Оказавшись в кабинете, Карл немного успокоился. Он уже немного отдышался; за дверью по-прежнему продолжалась резня. Вдруг в коридоре раздались чьи-то быстрые шаги, и дверь отворилась. В кабинет влетели двое измученных мужчин в разодранной одежде. Их преследовала толпа — не менее пятидесяти разъяренных фанатиков.

Карл вскочил: спасаясь от убийц, к нему в кабинет вбежали два вождя гугенотской партии. Перед Карлом стояли король Генрих Наваррский и юный принц Конде.

— Огонь! Огонь по еретикам! — завопил кто-то в толпе.

Карл инстинктивно встал на линии огня, загородив гугенотов от преследователей. Свора убийц остановилась на пороге кабинета; лица их были черны от пороха; глаза налиты кровью. Глухой ропот прокатился по толпе…

— Назад! — крикнул Карл.

— Это же еретики! Если уж король защищает гугенотов…

— Кто это сказал? — заорал Карл. — Кто осмеливается так разговаривать в моем присутствии?

На секунду в Карле пробудилось королевское величие, которого ему всегда так не хватало. Свора попятилась. Король захлопнул дверь кабинета. Его трясло от гнева.

— Невероятно! — воскликнул Карл, ударив кулаком по столу. — Значит, во Франции есть власть, противостоящая королевской!

— Да, сир! — произнес Конде. — Это власть…

— Молчи! Молчи! — крикнул ему Беарнец.

Но принц Конде сохранял спокойствие. Он бесстрашно взглянул на короля и, скрестив руки на груди, продолжал:

— Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы умолять о пощаде. И короля Наваррского я привел сюда лишь затем, чтобы он потребовал у французского государя ответа за кровь наших братьев! Говорите же, сир, иначе, клянусь Богом, буду говорить я!

— Вот задира! — сказал Генрих Наваррский с неким подобием улыбки. — Лучше поблагодари кузена Карла: он спас нас.

Конде отвернулся от Беарнца.

Карл остекленевшими глазами взирал на обоих и вертел в руках платок, время от времени промокая им лоб. Его била дрожь. К нему вновь подступало безумие, то самое безумие, что гнало его по лестницам Лувра. Но теперь король словно заразился от толпы жаждой крови. Глаза его запылали зловещим огнем. А в Лувре все чаще гремели выстрелы, все громче звучали душераздирающие стоны и пронзительные вопли.

Над Парижем стоял оглушительный гул: ревели колокола, орали убийцы, вопили жертвы.

— Сир, сир! — воззвал к королю Конде. — Разве у вас нет сердца?! Остановите же эту резню.

— Замолчите! — закричал Карл и заскрежетал зубами. — Убивают тех, кто хотел убить меня! Это вы во всем виноваты! Лицемеры, предатели! Вы извратили веру наших отцов, разрушили Святую церковь! Нас спасет месса, слышите?!

— Месса?! — вспылил Конде. — Глупая комедия!

— Что он говорит? — возмутился Карл. — Богохульство! Погоди!

Король кинулся к аркебузе, которую поднес ему Крюсе. Оружие было заряжено.

— Ты погубишь нас! — прошептал Генрих Наваррский Конде.

— Отрекись! — потребовал король, наведя аркебузу на принца Конде.

Но вдруг Карл передумал (Бог знает, что делалось в его безумной голове) и, повернувшись, прицелился в Генриха. И опять король затрясся от дикого, сумасшедшего хохота.

— Отрекись! — твердил Карл.

— Черт возьми! — воскликнул Генрих, нарочно утрируя свой гасконский акцент, который всегда забавлял Карла. — Кузен, вы хотите, чтобы я отрекся от жизни? Право, жаль… Прощайте тогда наши милые охотничьи приключения!

— Я хочу, чтобы ты стал добрым католиком! Пусть это кончится раз и навсегда… Все на мессу — и никаких разговоров!

— На мессу? — переспросил Генрих Наваррский.

— Да! Выбирай! Месса или смерть!

— Что тут выбирать, кузен! Разумеется, месса! Я готов хоть сейчас отправиться в храм!

— А ты? — спросил Карл, поворачиваясь к Конде.

— А я, сир, выбираю смерть.

Карл выстрелил, и Генрих Наваррский испуганно вскрикнул. Но дым рассеялся, и Конде предстал перед ними живой и невредимый. Он по-прежнему был совершенно спокоен. У Карла так дрожали руки, что пуля пролетела в двух футах над головой принца.

— Сир! Клянусь, через три дня он перейдет в католичество! — заверил короля Генрих Наваррский.

Но Карл его не слышал, да уже, пожалуй, и не видел. У него началось сильнейшее головокружение. Безумие волной захлестнуло его. Он совсем потерял рассудок от ужаса, от вида трупов, от угрызений совести. Запах крови все больше мутил его разум. Карл выкрикнул проклятие, схватил аркебузу за дуло и начал прикладом разбивать окно. Разлетелись стекла, сломалась рама, и перед королем в кровавом тумане предстала его столица…

Карл отбросил аркебузу, перегнулся через подоконник и стал всматриваться в открывшуюся перед ним картину. На берегах Сены — так же, как и по всему Парижу — шла чудовищная охота на людей. Взрослые и дети мчались, словно загнанные звери. То один, то другой падал, сраженный выстрелом аркебузы. Некоторые опускались на колени, оборачиваясь к преследователям, и молили о пощаде. Но священники, метавшиеся в толпе, твердили своим прихожанам:

— Убивайте! Убивайте!

И те убивали…

— Убивать! — прошептал Карл. — Но ради чего? Ах да… заговор Гизов… Месса…

И страшные слова все громче звучали у него в голове:

— Убивайте! Надо убивать! Кровь! Кровь!

Король был опьянен этим зрелищем. Он трясся и медленно поводил головой из стороны в сторону. Он хохотал, хотя ощущал, что нервы его сейчас лопнут от этого хохота. Карл был ужасен — безумие переходило в бешенство.

Вдруг, судорожно вцепившись в подоконник, король издал жуткий волчий вой. И с его побелевших уст сорвались жуткие слова. Он хрипло прокричал:

— Убивайте! Убивайте! Убивайте!

Потом он кинулся к стене и схватил аркебузу: на стене висело штук десять… И все заряженные… Кто и когда зарядил оружие? Карл выстрелил, схватил вторую аркебузу и снова выстрелил. Он палил во всех подряд — в мужчин, в женщин, детей — в каждого, кто пробегал под окном.

Наконец король разрядил все аркебузы и опять перегнулся через подоконник — обезумевший, страшный… На его губах кипела пена, глаза вылезли из орбит, волосы встали дыбом. И Карл завыл протяжно и ужасно:

— Убивайте! Убивайте! Убивайте!

Внезапно он откинулся назад, упал и скорчился, открыв рот и вцепившись пальцами в ковер. Отвратительную и жалкую картину увидели принц Конде и Генрих Наваррский.

Человек, заходясь в рыдании, катался по ковру, бился головой об пол, раздирал себе грудь ногтями. Плач несчастного безумца прерывался хриплыми, отчаянными воплями:

— Убивайте! Убивайте!

И этот жалкий человек был королем Франции!

Конде сжал кулаки и поднял их к небу, словно посылая страшное проклятие; потом принц выскочил из кабинета.

Он шагал прямо, не разбирая дороги, не пытаясь укрыться от пули. Похоже, он сам искал смерти. Случайно Конде набрел на пустую лестницу и, поднявшись по ней, двинулся по коридору, где было относительно тихо.

Молодой принц шел, и слезы лились из его глаз. Вскоре он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание от пережитых страданий и тревог. Конде остановился у окна, распахнул створки и глубоко вздохнул.

Окно выходило на просторный парадный двор. Но то, что он увидел там, потрясло его до глубины души. Конде попытался отодвинуться от окна, но ноги не слушались. Он так и стоял, будто завороженный, не в силах оторвать глаз от того ужасного спектакля, что разворачивался внизу. Рассудок любого нормального человека должен был отторгнуть подобное зрелище; это настолько превосходило все самые дикие фантазии воспаленного ума, что Конде счел происходившее внизу кошмарным сном.

Во дворе валялись сотни две трупов, застывших в самых странных позах. Большинство покойников было полуодето. Смерть пришла ночью, когда несчастные гугеноты спали.