Все дружно на нее зашипели. И вправду Ульва своими воплями наводила еще большую тоску. Тоже мне Кассандра деревенского масштаба, блин!
— Тебя, пожалуй, не растерзают! — буркнула я. — Соплей многовато… Что ты вопишь: съедят, растерзают?! Если бы это был настоящий оборотень, он не складывал бы вас аккуратно в кладовку, а растерзал бы на месте. Нет, я склонна думать, что все это — дело рук маньяка.
— Кого? — раздался почтительный шепот.
— Ну дегенерата припадочного… Ой, то есть сумасшедшего человека.
София энергично закивала:
— Я тоже так думаю! Это дело рук безумца, поэтому нам просто необходимо выбраться отсюда.
Я промолчала, но внутренне подивилась. Неужели эта стая подбитых уток три месяца меня ждала, чтобы начать действовать? Да если бы меня вдруг схватили и запихнули в вонючий погреб без права переписки и общения с родственниками да еще в компании с кучей придурковатых баб, ох, чтоб я сделала! Хотя, в принципе, все так и вышло. Я сижу ведь в погребе, без права переписки… с фантастическим планом спасения, который легко может провалиться. Но все равно, я еще что-нибудь придумаю. Вопрос в том, сколько у меня времени. На помощь извне я абсолютно не рассчитывала. Джеральда, муженька моего задолбанного, уж, наверное, отправили в Англию. Слава богу! На Улу рассчитывать было нечего. Небось летает где-нибудь, переживает, орет дурным голосом, как мартовский кот на скользкой крыше, а сделать ничего не может. Ну уж пусть у меня лучше такой Помощник будет, чем вообще никакого, как у Джеральда (хотя теперь у него Мэри Джейн, но это сомнительная радость).
Вообще ощущалась острая нехватка рыцаря на белом коне и желательно с автоматом. Нет, конечно, я знала, что к двадцатому веку их поистребляли всякие там суфражистки и чересчур самостоятельные бабы, но я не думала, что их истребление началось так рано. Шестнадцатый век, а на горизонте ни одного мало-мальски впечатляющего склада коллекционного металлолома верхом на арабском скакуне турецкого ширпотреба. Ау! Я здесь и меня можно спасти!… Нет ответа. Я пригорюнилась, подперла шеку ладошкой. Ну точь-в-точь Василиса Прекрасная в ожидании какого-нибудь красного молодца, который, вместо того чтобы к ней ехать, свернул налево.
София, видно, думала о чем-то схожем, потому что вздохнула и произнесла:
— Эх, если б мой отец знал, где я. Тот мерзавец, что нас похитил, горько пожалел бы об этом. Отец убил бы его!
Я заинтересовалась:
— Что, твой папа владеет восточными единоборствами? Четыре пояса и кровавое кимоно? Или денег много?
Из всего, что я ляпнула, София поняла только последний вопрос и гордо выпятила грудь:
— Мой отец очень могущественный человек. Ему подвластно почти все. Ему ничего не стоит снарядить целый отряд на мои поиски. Не сомневаюсь, что именно это он и сделал.
— А как зовут твоего отца?
— Как? — ужаснулась София. — Ты не знаешь его имени?! Он один из самых влиятельных людей в Швеции! Ты же ведь тоже вращаешься в свете.
— Э… я долго путешествовала, — промямлила я. — Только недавно вернулась. Так как же его зовут?
— Барон Рюккель, конечно! — обиделась София. — Если я баронесса Рюккель, то несложно догадаться, как зовут моего отца. Я очень люблю его. Правда, о его существовании я узнала совсем недавно…
Все заинтересовались и подползли ближе к Софии. Похоже, нас ожидала интригующая история из жизни высшего общества. Ну а поскольку, как известно, девушкам из этого самого общества трудно избежать одиночества, София прямо-таки возжелала порадовать нас историей своей жизни:
— До совершеннолетия я воспитывалась в монастыре. Я совсем не знала, кто мои родители, однако настоятельница сказала мне, что за мое обучение и проживание внесен щедрый залог. Правда, настоятельница почему-то думала, что мои родители незнатного происхождения, и всегда подчеркивала это. Каково же было ее удивление, когда в день моего совершеннолетия к монастырю подкатила богатая карета с баронской короной на дверце! — София победно оглядела нас. — Оттуда вышел мой отец и сказал, что приехал за мной. С тех пор я ни в чем не знала отказа. В столице у нас шикарный особняк, и отец не жалеет средств на наряды и балы…
Дальше я ее не слушала. В моей резко поумневшей голове вдруг зашевелилась вторая МЫСЛЬ. Я сидела, как мышь под метлой, боясь даже шевельнуться, чтобы не спугнуть редкую гостью. Меж тем колесики в моем мозгу медленно крутились, сопоставляли, прикидывали…
Тем временем судьбоносный вечер лениво и равнодушно приперся-таки в нашу вонючую темницу. Девицы взволнованно закопошились, готовясь, наверное, к вселенской битве воинствующих деревенских амазонок с придурочными псевдооборотнями. Я проводила последний инструктаж:
— Значит, так, когда я крикну: “Девки, навались!”, — кинетесь и навалитесь на то, что будет размазано по полу. Хотя я надеюсь обойтись без жертв… И смотрите, не перепутайте ничего и не размажьте меня по полу, как масло на бутерброде в столовой общепита!
Что такое столовая общепита, девахи явно не знали, но решили, что я страшно выругалась, и клятвенно пообещали быть осмотрительными.
Решающий момент наконец настал. Рядом с дырой послышалось какое-то сопение и возня, крышка приоткрылась, и вниз поползла чугунная кастрюля гигантских размеров на веревке. Все было выдержано в традициях лучших приключенческих фильмов. Когда кастрюля поравнялась с моими шаловливыми ручонками, я осторожно схватилась за нее и внезапно резко дернула на себя… Раздался грохот, и в дыру со свистом свалилось тело. Я успела вовремя отскочить и завопила страшно:
— Девки, налетай!… навались, то есть!
Что тут было!!! Страшная кодла немытых баб с всклокоченными волосами вылетела из своего угла как стадо феминизированных канюков и придавила упавшую тушку круче парового катка. Когда вся эта куча-мала чересчур активизировалась и хотела предать тушку страшному суду Клары Цеткин, я прикрикнула:
— Ладно, помяли мужика и хватит. Потом дам поиграться, как используем его по назначению!
— Прямо по назначению? — Бабы не верили своему счастью.
— Конечно, выведаем у него все про похитителя нашего, душегуба… А вы что подумали?
— А-а. — несколько разочаровались бабы и сползли с несчастной тушки.
Мы связали отключенного тюремщика всем, чем могли. Особенно свирепствовала Барбру, которая, как я уже говорила, сидела тут дольше всех. Она порывалась связать его остатками своего белья и вязаными чулками, три месяца не стиранными. Мы с трудом ее отговорили от этой великолепной затеи. Мужик-то нам живой был нужен и в своем уме… Зато я разрешила бабам нашлепать его по щекам, чтобы привести в чувство. Когда несчастный стал похож на гибрид баклажана и боксерской груши, он понял, что в его интересах было воскреснуть:
— Что случилось? — прошепелявил он. (Кажется, Лизбет или Инга выковыряли у него зуб на память). — Что вы со мной сделали?
— Мы еще не то сделаем, собака ты вшивая! — Это все Барбру со своими грязными панталонами.
Барбру уняли. Я приступила к допросу, предварительно ощупав мужика на предмет целости и сохранности. Из повреждений: нехватка трех зубов (елы-палы, а их-то когда успели вытащить?!), синее лицо, как картина “голубого” периода Пикассо (голубого в смысле цвета), и множество синяков и ссадин на теле. В целом без переломов и вывихов. То, что надо!
— Значит так, холопья душонка, отвечай как на духу, зачем нас тут держат?
Этот камикадзе попытался выпендриваться. Наверное, голова у него была сильно повреждена:
— Ничего я вам не скажу! Немедленно меня развяжите!
Я прямо-таки офонарела от такой свободолюбивой заявы и крикнула:
— Барбру, газы!!!
Счастливая девка возникла рядом со страшной миной, угрожающе тряся своим бельишком и чулками. Я философски заметила:
— До солдатских портянок далеко, но на крайний случай сгодятся… Так ты будешь говорить, макака, или умрешь смертью храбрых?
От лицезрения стоячих узорчатых чулок Барбру мужик чуть не скопытился и покорно закивал:
