Я снова отвлекся, пардон. В последнее время частенько общался с Валерьянкой, видать, заразился от него вирусом словоблудия.
Итак, продолжим, а вернее, закончим рукопись скорее, пока не закончились запасы чернил.
Мы знали, что баба Глаша «качает мазу» в районе, иначе говоря, «пальцует», однако я, например, не ожидал, что авторитет «русской Ванги» столь велик. Павел куда-то сбегал, Петр куда-то смотался – и через полчаса после гибели старосты в избушке «ясновидящей» стало тесно от ментов, врачей и административных шишек села Мальцевка. Через час меня уже везли в Сидоринск, в больницу, а оттуда в Мальцевку мчались опять же менты, врачи и разнообразные шишкари, в том числе и бандитский предводитель Бубликов-старший и какой-то крутой урка по кличке «Батя».
Федору и Фокину обеспечили связь с Москвой, обеспечили и свидетелей, подписавшихся под протоколом, согласно которому староста погиб в результате неудачного падения со стула. Ну а лично мне была обеспечена помощь самых квалифицированных районных эскулапов, палата «суперлюкс», любовь и забота.
Мне предлагали отправку в Москву, в столичное лечебное заведение, но я отказался. Фигушки где-либо, хоть в Москве, хоть в Швейцарии, за мной будут так ухаживать, причем на халяву, что особенно приятно и отнюдь не маловажно. Единственное, что напрягало, – визитеры. Все местные бароны, графы, герцоги, баронессы и кардиналы, особенно «серые» кардиналы, – все спешили засвидетельствовать мне свое почтение. Из троицы героев я один остался в провинции. Витька и Федор умчались в Златоглавую и Первопрестольную. Завтра они возвращаются: Фокин вместе со съемочной группой, Федор в компании военных и высших милицейских чинов. Завтра я выписываюсь. А мог бы, кстати, и неделю назад – ребро давно не беспокоит. Завтра в Еритнице состоятся съемки «Большого репортажа», в котором я приму участие в качестве одного из ключевых персонажей.
Про то, что я пишу сценарий «Большого репортажа», – вранье. Меж тем я сумел убедить Валерьянку, что занят, очень занят написанием сценария. И даже придумал ответ на его вполне резонное: «Как же режиссер успеет прочесть столько страниц рукописного текста за несколько часов до съемки?» Я ответил: «Режиссер на основе моих текстов сочиняет закадровый комментарий во время студийного монтажа отснятого материала. Зато Витька Фокин обещал по дружбе оформить аванс из расчета объема рукописи, ферштейн?»
Дверь открылась и закрылась спустя секунду за худой спиной психиатра Валерьянки.
– Игнат Кириллович, вы кончили?
– «Кончают» во время соития, и то не всегда, а я закончил, Михаил Валерьянович.
– Прервитесь на минутку, бога ради! Не терпится нарушить врачебную тайну и рассказать вам о пациенте, заглянувшем сегодня днем ко мне в кабинет с презабавной проблематикой...
На самом деле Сергач начал писать исключительно ради того, чтобы привилегированного пациента, якобы занятого серьезным делом, перестали навязчиво развлекать врачи и служащие провинциальной больницы. Бароны и кардиналы районного масштаба считали своим долгом навестить Сергача, и, глядя на них, больничный персонал посчитал обязательным бороться не только с недугом пациента, но и со скукой, непременной соседкой каждого болящего. Первые дни лежки Игнат редко оставался одиноким в одиночной палате «люкс». Визиты посторонних его доставали, но внимание медработников забавляло. Ему нравилось беседовать о жизни с пожилым, много повидавшим главным врачом, нравилось пить коньяк с заведующим терапевтическим отделением, играть в шахматы с ведущим хирургом, флиртовать с медсестричками. Даже бесконечные монологи старого знакомого Валерьянки его поначалу не утомляли. Но все приедается, и Сергач придумал для себя «серьезное занятие» и сразу стал хозяином своего времени, добился права на одиночество, никого не обижая. Теперь Сергача развлекали, лишь когда он сам этого хотел, лишь когда позволял себя отвлечь от якобы серьезного и важного дела.
Сначала Игнат рисовал чертиков золотым пером и нещадно мял дорогую бумагу. Рисование быстро надоело, Сергач попробовал сочинять стихи. Застрял на рифме к слову «доллар» и подумал: «А почему бы не восстановить уничтоженные старостой записи? Например, легенду о матери оборотней?» Подумал еще и решил заняться описанием полной хроники событий с момента прибытия троицы москвичей в Мальцевку. Занялся и увлекся, втянулся в процесс. Жалко, читатель у рукописи будет один-одинешенек, но зато на редкость благодарный. Кроме Архивариуса, проверенного неоднократно и надежного на все сто, вряд ли Игнат даст кому-нибудь на читку листочки с крайне нежелательной для огласки правдой о смерти старосты и разгадкой тайны «русской Ванги», которую обещано не разглашать. Разве что сам, когда-нибудь в старости, перечитает собственные записи. Или прочитает их будущей жене. Ежели, конечно, Сергач, с его способностью ввязываться во всякого рода сомнительные авантюры, доживет до старости и, разумеется, если он, с его невезением на любовном фронте, когда-либо решится снова предложить руку и сердце прекрасной, или не очень, даме. Не столь важно, какая она будет, с какими проблемами, главное, чтоб не походила на первую жену-стерву и на нынешнюю все еще невесту-суку.
М-да, а ведь циничная московская сука до сих пор считает его своим женихом. Фокин пару дней назад звонил из столицы, Сергач бегом бежал к телефону в кабинете главврача, чтоб услышать радостный голос Витьки: «Игнат! Тебя по всему городу девушка разыскивает! Активная такая, настырная. В милицию обращалась, всех твоих дружков и подружек разыскала, методом исключения вышла, мать ее, на меня, а я сказал ей, где ты... Испугался?.. Не бойся, брат! В каком городе, не сказал, на всякий случай! Сказал, что ты в провинциальной больнице отдыхаешь с пустяковой травмой, сказал, что в провинцию ты вынужден был срочно уехать по неотложному делу, и сказал, чтоб скоро смотрела тебя по телевизору. Алло, Игнат!.. Алло!.. Ты молчишь или связь оборвалась? Алло!..»
– ...Игнат Кириллович? Алле, вы меня слышите? Игнат Кириллович, вы задумались или вам нездоровится?
– Я задумался. О сценарии... Ладненько, Михаил Валерьяныч, о'кей. Нарушайте врачебную тайну, рассказывайте, чего не терпится. Только, умоляю, коротко и без преамбул.
– Вы правы, иногда я бываю слишком многословен. Я иногда отвлекаюсь, сбиваюсь с мысли и ничего не могу поделать со своими недостатками. Я постараюсь быть кратким. Я, как бы точнее выразиться...
– Михал Валерьяныч, я же просил!
– Да-да, вы правы, я отвлекся. Это от избытка впечатлений. Ко мне сегодня заглянул впечатляющий пациент! Наш, из Сидоринска, средней руки купец, вернулся из столицы. Шурин его дяди работает у вас в Москве, в центре репродукции человека. Шурин дяди устроил по-родственному купчику полное обсле...
– Погодите. Родственник вашего сегодняшнего пациента работает в московском центре репродукции, да? Я правильно понял?
– Он работает там по административной части. Шурин его дяди по линии отца. В нашем захолустье, знаете ли, родственные связи сохраняют и чтут. Случается, и родственники в седьмом колене...
– Михал Валерьяныч! Опять?
– Вы правы. Я опять потерял нить, опять отвлекся. Это от избытка...
– Вы остановились на том, что сидоринского торгаша в Москве на халяву обследовали в центре репродукции. Дальше что?
– Не совсем на халяву, минимум он оплатил, он человек не из бедных, в отличие от...
– Я понял. Итак, его обследовали, и чего?
– Он оказался бесплоден! Пришел ко мне с жалобами на импотенцию. Впервые наблюдаю такой случай за многолетнюю...
– Погодите! К вам впервые обратился импотент, да?
– Нет! Он не страдал импотенцией до обследования в Москве. Он собирался жениться, и, поговаривают, его невеста на втором месяце беременности. Он обследовался, и выяснилось, что от его семени невозможно забеременеть. Как следствие – потеря всякого влечения к...
– Стоп! – Игнат резво соскочил с кровати, хлопнул в ладоши. – Браво! Отличный сюжет! Мужик собирается жениться, невеста беременна, жениха случайно обследуют, и оказывается, что он никак не может быть отцом будущего ребенка! Отлично! Все просто и замечательно! А я дурак! Дурак я!