Она опустила голову.
— А потом? — тихо спросил Ястреб.
— Что потом?... — Женщина встрепенулась. — ...Потом меня снова повезли куда-то на машине, выволокли и потащили по лестнице... Сначала держали меня на лестнице, потом ввели в квартиру... Повязку не сняли... Потом я услышала какой-то шум, и тот, который меня держал, изо всех сил толкнул. Я упала. Но руки-то были теперь свободны, и я сорвала повязку. На полу лежал человек, весь в крови... Еще раньше, в машине, я поняла из их разговоров, что мы едем искать Костю. Тот, что сидел за рулем, так и сказал: «Пассатижи помогли адрес Кости вытянуть!» Я увидела кровь, убитого и пистолет на полу рядом с собой и еще двух дерущихся мужиков... Не знаю... Не знаю, как я смогла это сделать... Я схватила пистолет, выстрелила...
Раиса Сергеевна разрыдалась шумно, по-бабьи, с короткими подвываниями и причитаниями.
— Успокойтесь, бога ради, Раиса Сергеевна. Мы — друзья, мы поможем. — Акеле действительно стало жаль ее. Всю жизнь он стыдился своей матери, такой обезличенной и непритязательной, словно она была не живым человеком, а жалкой тенью человека. Эта, напротив, была удивительно живой, яркой и чувственной. И тут повезло этому прохиндею Косте! Ему бы, Антоше Шопову, такую маму!
— Вот, возьмите! — Раиса Сергеевна вынула из кармана плаща правую руку. Пистолет она держала неумело, обхватив всеми пятью пальцами ствол. — Возьмите! Я стреляла из этого... Я и в вас чуть не выстрелила, я вас так сразу испугалась...
— Раиса Сергеевна, — Акела осторожно принял из ее рук оружие, — у вас есть ключи от дачи?
— Ключи под крыльцом, с правой стороны, в щелочке... — Она все еще плакала, но уже менее азартно.
— Кречет, отопри дверь, пройдем в дом. А ты, Ястреб, займись Скворцовым.
— Понял. — Ястреб неуловимо быстро, без взмаха ударил Виктора кулаком в живот.
— Ой! Что вы делаете?! — всплеснула руками Раиса Сергеевна. — Оставьте его в покое, он ни в чем не виноват! Он такая же жертва, как и я! Он лежал в той квартире связанный, избитый...
— В какой еще квартире? — не понял Акела.
— Ну я же вам рассказывала! В той, второй квартире, куда меня привезли и где я... где я выстрелила... Я стреляла два раза, я была сначала как во сне, потом... потом... знаете, как бывает, когда выпьешь снотворное и проснешься ночью... Голова будто в скафандре... Я убила тех двоих... Остальные поубивали друг друга сами... Еще жил только один, всего лишь один, но... но он был сильно ранен. Я кинулась к нему, закричала: «Где мой сын?!.» А он пошел в комнату... Идет, шатается, кровь из раны капает... Ужас! Просто ужас!... «Вот, — сказал, — вот лежит Костя...» А это был Витя! Витя, мальчик, которого вы сейчас ударили, лежал там связанный, избитый на полу, и эти... эти изверги были уверены, что он мой сын, мой Костя!...
— Как такое могло случиться? — нахмурился Акела. Он ей поверил. Врать изощренно может жена, обманывать, «водить вокруг пальца» — любовница, но мать, по глубокому убеждению Акелы, не может быть неискренней, когда дело касается ее сына! Если сын виновен, она кинется в ноги, будет умолять простить ребенка (даже если у этого ребенка уже седая борода и лысина во всю макушку), она не станет лукавить, разыгрывать заранее спланированную роль, лицедействовать...
Иные уроды считают себя неотразимыми красавцами, другие простаки убеждены в собственной изощренной хитрости... Антон Александрович Шопов продолжал простодушно верить в собственную психологическую прозорливость. Эта его неистребимая вера стоила уже жизни Мышонку, она же позволила Рыси надежно замаскировать от нежеланных взглядов острые, смертельно опасные коготки.
— Раиса Сергеевна, успокойтесь, объясните...
— Витя сам вам все расскажет и все объяснит. Я не в силах больше говорить, я больной человек, у меня болит сердце, я выплакаться должна... Будьте любезны, дайте мне мою сумочку из машины, в ней валидол...
— Ястреб, посмотри в машине!
— Сейчас. — Ястреб открыл дверцу «Жигулей». — Акела, здесь на заднем сиденье пакет целлофановый... с инструментами, про которые она рассказывала... Ага... вот и сумка...
— Акела! — крикнул Кречет с крыльца. — Ключ нашел, двери открыл! Идите сюда, в дом!
До дачного крыльца Скворцова пришлось нести. Ударив его, Ястреб задел ушибленный утром бок, и теперь Виктору было никак не разогнуться, любое движение отдавалось острой болью в ребрах. В доме, в промерзшем за зиму холодном скрипучем кресле ему чуть полегчало. Кречет сбегал к джипу, принес плоскую стеклянную фляжку «Мартеля». Виктор сделал глоток благородного напитка, прокашлялся и смог наконец говорить.
Он слово в слово повторил ту же самую историю, которую по дороге рассказывал Раисе Сергеевне, всю, с самого начала, с момента первой встречи с Мышонком. Акела мрачнел, слушая однозначно правдивый рассказ. Такое не сочинишь, похожие коллизии, основанные на случайных совпадениях и мелочных несоответствиях, мог складно придумывать лишь англичанин по фамилии Шекспир (и то сейчас многие ученые сомневаются в существовании великого драматурга как отдельно взятой конкретной личности, подозревают, что его так называемые комедии и трагедии ошибок есть плод коллективного творчества группы авторов, объединенных единым псевдонимом). Концы с концами в рассказе Виктора сходились издевательски идеально. Все, что знал Акела, получало подтверждение, все, в чем заблуждался, опровергалось бесстрастными фактами. Выходило, что Скворцов — жертва, невинно пострадавший человек, чудом избежавший смерти, а негодяй Костя сделал свое черное дело и неким загадочным образом сразу же вышел из круга, из того пресловутого замкнутого круга, внутри которого гонялись друг за другом множество людей, уверенных, что бегут по следам Кости и вот-вот поймают его ускользающий хвост, уже мелькнувший призраком за ближайшим поворотом.
— М-да... — Акела почесал затылок. — Интересная история... Кречет, дай-ка еще сигареточку... Раиса Сергеевна, у меня к вам вопрос по существу дела.
— Спрашивайте. — Женщина сидела, откинувшись на спинку старого диванчика. Пока Виктор рассказывал, она высосала три таблетки валидола и сейчас положила под язык четвертую.
— Раиса Сергеевна, почему вы повезли Скворцова на дачу?
— Когда они везли меня в машине, с повязкой, я услышала такую реплику... Вообще-то они говорили на странном диалекте, и я мало что поняла, но отчетливо расслышала слово «дача», и... я надеялась... сама не знаю, на что надеялась, наверное, на чудо... Простите, Витя, я меньше всего в тот момент думала о вас, я сама только-только обрела свободу, помните, в каком я была состоянии? Не женщина, а гренадер в юбке... Сейчас вот сломалась...
— Скворцов, ты говорил, что вчера видел Костю с красивой бабой, так, да? — спросил Ястреб, многозначительно взглянув в глаза Акеле.
Акела поймал его взгляд, секунду они смотрели в глаза друг другу, а потом разом вскочили с мест, быстрее чем Виктор успел ответить.
— Дурак! — Акела треснул себя кулаком по лбу. — Какой же я дурак! Болван! Кретин!... Раиса Сергеевна, вы знаете, где живет любовница вашего сына?
— Знаю, а что? — Раиса Сергеевна пожала плечами.
— А то, что мы срочно едем в Москву! Кречет! Поведешь «Жигули», а остальные в джип, бегом!
Уже в джипе, отдышавшись от суеты, связанной со спешным отъездом, Акела попросил Раису Сергеевну рассказать все, буквально все, вплоть до мельчайших деталей, что ей известно о подруге сына. И она рассказала все, что знала, а знала она ничтожно мало — место жительства девушки и место работы (все это Акела мог узнать и без нее).
— Витя, ты что-то базарил про дурной пьяный разговор в ресторане, да? — спросил Акела.
— Да, — кивнул Виктор. — Екатерина трепалась про девицу Кости и каким-то образом связывала ее со всякой чертовщиной.
— Напрягись, Витя, вспомни, что конкретно говорила... ээээ... Екатерина?
— Уже пробовал, напрягался, даже почти что вспомнил. Но... я могу, конечно, еще раз попытаться, но, сами понимаете, никаких гарантий...
