СПК «Качкашурское» Красногорского района, имея 1600 коров и 600 свиней, при долге 948 тысяч рублей было выставлено на торги всего за 500 тысяч.
– Районная власть не только пустила на самотёк процесс банкротства перспективного хозяйства, но и не приняла участие в торгах, хотя в соответствии с федеральным законодательством муниципалитет имеет на таких торгах преимущество перед другими покупателями, – возмущался глава республики Александр Волков. – Стыдно за такую власть, которая пассивно смотрит, как нечистые на руку люди растаскивают вполне дееспособные хозяйства. Иначе как попустительством я такую деятельность назвать не могу. Как вы будете смотреть в глаза работникам этих хозяйств, что скажете в своё оправдание?
Не реаниматор, а могильщик
Увы, сказать было нечего не только районным или региональным властям, но и центральным.
– Можно ли помочь крестьянам, которые в результате преобразования хозяйств лишились земли и имущественного пая? Пока мы не выиграли ни один суд, – признавался бывший министр сельского хозяйства, ныне депутат Госдумы Геннадий Кулик. И пояснял: – Там большие деньги на кону. Причём во многих случаях неблаговидную роль играют прокуроры. Кроме того, я не знаю ни одного случая банкротства, который бы привёл к финансовому оздоровлению предприятия. Как правило, это передел собственности и захват земли. Надо делать поправки к закону о банкротстве и вернуться к закону о финансовом оздоровлении.
Вернулись. Но кардинально ничего не изменили. После принятия нового закона ещё хуже стало. Но об этом чуть ниже.
Неблаговидную роль играют и конкурсные управляющие. Назначаемые извне, подотчётные лишь своей вертикали, они игнорируют интересы населения и местной власти. В лучшем случае оставят на столе главы местного самоуправления телефон, по которому никто не отвечает, и адрес в виде номера абонементного ящика. Всё! На практике такой управляющий, скорее, не реаниматор, а могильщик, конкурсное же управление откровенно цинично и проводится не в целях оздоровления, а в целях максимального выкачивания денег.
Внедряя банкротство, как систему управления экономикой, власти, как и в реформировании других сфер бытия, пытались слепо перенести на нашу почву западный механизм, не просчитывая, как это у нас заработает. Действительно, с 1999 года резко пошла вверх динамика банкротств, в чём поначалу усматривались даже позитивные явления – ускорение перераспределения собственности от неэффективных собственников к эффективным. Но потом стало ясно, что банкротили не тех, кто лежал на боку и встать уже не мог, а тех, у кого оставались хоть какие-то активы. И захватчики были заинтересованы не в развитии бизнеса, а в выводе ликвидных активов предприятия и фактически в его ликвидации.
– Банкротства сельхозпредприятий в том виде, в котором они существуют, это разбой среди бела дня, говорит президент Республики Удмуртия Александр Волков, – а правоохранительные органы разводят руками: мол, всё по закону, виноватых нет. Если откровенно, то это больше похоже на диверсию. Признаться, я не знаю ни одного предприятия, прошедшего через банкротство, которое бы оздоровилось и получило новое развитие. Как правило, имущество его покупается за копейки, затем распродаётся, а жители, для которых это предприятие порой единственная организация, где можно работать, остаются ни с чем. Однако, к моему удивлению, многие это воспринимают спокойно – вроде как всё в рамках закона. Но ведь это неправильно! Во-первых, хочешь быть собственником – заработай эту собственность, получи её по реальной стоимости. А во-вторых, предприниматель не должен в погоне за наживой забывать о судьбах людей, живущих на селе, которые остаются без средств к существованию и без надежд на будущее. Я считаю, что процедура банкротства в её сегодняшнем виде ничего хорошего российскому, в том числе и удмуртскому, селу не принесла .
...Кстати, Удмуртия пыталась предупредить такие рейдерские захваты. Муниципальным властям и органам местного самоуправления было поручено отслеживать ситуацию и по возможности опережать события. В практику вошло присоединение должников к сильным предприятиям. Если опередить события не удавалось, рекомендовали местным властям выкупать на торгах имущество банкротов и создавать на этой базе муниципальные сельскохозяйственные предприятия. По поручению Александра Волкова в Министерстве сельского хозяйства и продовольствия республики была создана рабочая группа, в которую вошли опытные специалисты из разных областей – юристы, экономисты, призванные предупреждать захват. Совместно с Удмуртским центром сельскохозяйственного консультирования выполнялась программа реформирования предприятий, находящихся в стадии глубокого финансового кризиса. За семь лет в ней приняли участие 44 предприятия, это позволило сохранить на селе четыре тысячи рабочих мест и создать дополнительно ещё 500.
В числе спасённых от банкротства оказался и бывший колхоз «Русь», к которому уже присматривались известные в республике спекулянты, разорившие не один сельхозкооператив.
Но своих собственных возможностей в борьбе с рейдерством республике было мало. Требовалось изменение законодательной базы, а это могла сделать только Государственная Дума. Тем более что в целом по России ситуация была ещё более драматичной, чем в Удмуртии.
У прокуратуры «руки коротки»
Судите сами. Из 23 000 крестьянских хозяйств, которые ещё продолжали дышать, в 2005 году было обанкрочено более двух тысяч, в 2006 году – шесть, далее по нарастающей. Разорение, как правило, шло либо через покупку инвесторами контрольного пакета акций и изменение Устава, дающее право новым хозяевам продавать имущество и выводить из оборота земли сельскохозяйственного назначения. Либо через процедуру банкротства, что тоже давало право людям с толстыми кошельками и тонкой совестью скупать за бесценок, а затем распродавать материальные ресурсы банкротов.
С принятием в 2002 году нового Закона «О несостоятельности (банкротстве)» ситуация ещё более усугубилась. Вместо принципа неоплатности был введён принцип неплатёжеспособности. То есть будь у тебя имущества хоть на миллиард, но если ты в течение трёх месяцев не отдал долг в 101 тысячу рублей, это уже являлось основанием для возбуждения процедуры банкротства.
Сельчан, работа которых сезонна и у которых деньги появляются лишь по осени, когда выращен урожай, поставили в один ряд со всеми. И сельское хозяйство попало в ловушку. Суть её была в следующем. Сезонное кредитование производилось не живыми деньгами, а товарными кредитами. Товары, главным образом масла и горючее, навязывались крестьянам по ценам, в 2–3 раза превышающим рыночные. После уборки урожая при гашении кредита продукцией чиновники опять же назначали такие закупочные цены, которые не обеспечивали доходность, достаточную для погашения кредита. По этой схеме в целом по стране было обанкрочено около 10 тысяч колхозов и совхозов, в результате чего брошенными оказались 13 тысяч сел и посёлков.
У пригородных хозяйств, расположившихся вокруг мегаполисов, была иная беда – земля, на которую претендовали уже не предприниматели-одиночки, а крупные олигархические структуры. На слушаньях по земле в Совете Федерации Сергей Федотов, член общественной организации «Совет инициативных групп в защиту прав собственности земли», рассказывал:
– В 2003 году в Московскую область пришла группа мощных московских банков, предварительно распределив территорию между собой. Мошеннически собрали свидетельства на землю у половины земельных дольщиков Подмосковья, а это 700 тысяч человек. Об этом знают прокуратура, полиция, Роснедвижимость, но ничего не предпринимают. Работники прокуратуры признаются: «У нас руки коротки» . За Московской областью и остальные субъекты Федерации, создав процедуру скупки земель, выбросили на рынок огромное количество чёрного нала – десятки миллиардов рублей – и фактически завладели землями сельхозназначения, а также сельхозпредприятиями. Учитывая то, что крестьяне своих паёв земельных и имущественных не продавали, рейдеры зарегистрировали право на землю и недвижимость по подложным документам.
