На меня продолжает веять прекрасными легендами даже тогда, когда я со своими подопечными англо-французами оказываюсь на Курском вокзале с твердым намерением продвигаться в дебри непредсказуемой страны России и находить недостроенные заводы, перспективные для финансирования.

— Джулия, вы уверены, что это наш поезд?

Ужас в голосе Кристин был вполне нормален. Вагон, как говорится, отбили еще у Наполеона в 1812 году. Впрочем, даже в ту голодную и морозную зиму Наполеон едва ли решился бы отступать из Москвы в таком сооружении из ржавчины и сажи.

Созерцая вагон, Джордж продавливает улыбку сквозь очевидную нервозность на лице:

— Надеюсь, это будет наше самое страшное испытание в России! Когда мы вернемся домой, этот вагон станет прекрасной темой для рассказов друзьям. Твой чемодан, Кристин! Ваш чемодан, Джулия! Вперед! — джентельменство одержало в стойком британце победу над страхом.

Кристин юркнула в закопченную дверь и с облегчением перевела дух — ее серо-голубая шифоновая блузка осталась незапятнанной.

Джорджу было труднее подниматься с двумя чемоданами и его собственной спортивной сумкой. Однако в вагон он прошел почти победоносно лишь легонько чиркнув белоснежным манжетом по саже. Лицо Кристин было исполнено сострадания. Лицо Джорджа, исказившись вначале, приняло стоическое выражение.

Последней зашла я, символически закрывая для иностранцев путь к отступлению. Оказавшись в без пяти минут «столыпинском» вагоне, они были просто обречены проследовать на химический комбинат в город с многообещающим названием Дзержинск.

Часа через два страсти по вагону более-менее улеглись, и мы сели пить чай. Джордж кое-как застирал свой несчастный манжет, умудрившись не изгваздаться напрочь в туалете. Кристин же, зайдя в купе, молниеносно оказалась на нижней полке с поджатыми ногами, заранее обезопасив себя от всей нечистоты русского поезда. Думаю, что если бы проводница не соблазнила их на запоздалый файв-о-клок дымящимися, запотевшими стаканами с чаем, они и проехали бы всю дорогу в одной позе: Джордж — хмуро разглядывающим свой манжет, а Кристин — нервно поджимающей ноги. Однако во имя чаепития оба отошли и даже, приличия ради, заставили себя держаться непринужденно.

Кристин аккуратно, не снимая фольги, разломила плитку шоколада и положила на трясущийся столик для всеобщего угощения. В качестве ответной любезности я предложила пачку печенья.

— Нет-нет! — Кристин сделала очаровательную улыбку. — Я никогда не ем печенье в дороге — крошки незаметно забиваются в одежду.

Джордж прежде всего потянулся за салфеткой и со скромным достоинством прикрыл колени.

Кристин оторвала кусочек фольги, искусно прихватила ею дольку шоколада и стала понемногу откусывать. На пальцах ее ни на секунду не появились сладкие коричневые разводы. Трудно было представить, что к этой воплощенной французской утонченности вообще способна пристать хоть какая-нибудь соринка.

Оба они были очень чистые — и Кристин, и Джордж.

Если бы потребовалось охарактеризовать моих европейцев одним веским словом, я произнесла бы именно это. Можно было перебрать все их качества одно за другим, отмечая вежливость, сдержанность, воспитанность, а также вполне очевидные целеустремленность и уверенность в себе, но на язык просилось одно: «чистые»! Ярлык был повешен раз и навсегда.

Джордж аккуратно прихлебывал чай из стакана с подстаканником — чистая экзотика! Он уже приобрел характерный для пьющего горячее человека малиновый цвет лица, и вот-вот должен был последовать момент когда англичанин произнесет классическое «уфф», ослабит галстук и расстегнет рубашку. Момент не последовал. Бедняга Джордж был уже не на шутку красным, а шелковый узел незыблемо сидел между сахарно-белыми крыльями воротничка, удерживая хозяина в рамках этикета.

В рамках того же этикета Джордж не преминул завести светскую беседу:

— Знаете, Джулия, нам с Кристин недавно пришлось побывать в Индии, где мы тоже ездили по стране. К чести ваших поездов хочу сказать, что они лучше индийских — те намного грязнее.

— Вы знаете тот город, куда мы едем, Джулия? — интересовалась Кристин.

Я никогда не бывала в Дзержинске, но знала, что он стоит на Оке.

Стоило только вспомнить Мещеру Паустовского — и получился вдохновенный портрет городка в объятиях пушистых сосновых лап, и излучины величественной реки, теряющиеся в лесных просторах.

— Я имею в виду гостиницы и прочие удобства, — пояснила Кристин быстро растянув губы для улыбки, — вы сами знаете, как трудно бывает с этим в России.

Поезд громыхал и трясся во всю мочь — он спешил к заветной цели.

Мои иностранцы окончательно пришли в себя после первых дорожных впечатлений. Теперь они с полным достоинством представляли Европу на медвежьих просторах России: изысканная Кристин в волнах невесомой голубоватой ткани и безупречно отутюженный Джордж, чья голова увенчивала воротничок сорочки как монумент английскому аристократизму.

Был уже вечер, и оба заинтересованно выглядывали в окно, собирая последние за сегодняшний день впечатления от незнакомой страны.

Я почему-то вспомнила западную экранизацию «Анны Карениной». Поезд, везущий Анну из Москвы в Петербург, проносится через таежные леса; еловые лапы тянутся к окнам поезда, горизонт закрывают заснеженные горы. Что бы ни видели сейчас в окно Кристин и Джордж, виделось им, наверняка, подобие такого фильма.

Когда пейзаж окончательно ушел в темноту, Джордж по-английски непринужденно возобновил беседу:

— Говоря начистоту, Джулия, мы очень удачно выбрали момент для приезда в Россию. Ваша экономика сейчас напоминает… Видите ли, мы недавно были на импровизированном рынке рядом с огромным государственным супермаркетом.

— «ТСУМ», — подсказала Кристин.

— Да… Увы, это — не более, чем колоссальная полупустая коробка. Зато, на рынке — оживленнейшая торговля! Там страшный хаос, беспорядок, сумбур, — Джордж совершенно непроизвольно стал отряхивать от крошек печенья лацкан пиджака. — Когда вечером торговля прекращается, на месте рынка остаются горы мусора…

— Пуфф! Там просто море грязи — рваная бумага, раздавленные фрукты!

— И тот, кто рискнет войти в эту грязь первым, — энергично повел свою линию Джордж, — кто не побоится упорядочить это месиво, тот сделает хорошую игру.

В светлом облике Джорджа был минимум самодовольства и максимум деловитости. Он собирался добровольно взвалить на себя бремя белого человека.

В купе становилось все сумеречнее. Из темноты просвечивала решимость в глазах Кристин.

— Когда я увидела горы гнилых бананов на задворках прекрасного розового театра с колоннами, я сказала Джорджу; «За эту страну стоит только как следует взяться!» Стоит только расчистить место… Ай!

Поезд как-то особенно хорошо тряхнуло. Подразмякший внутри фольги шоколад не удержался в кончиках пальцев Кристин и выпал на светлую юбку.

Кристин повернулась ко мне с полным непониманием в глазах. Кажется, ей не до конца верилось в случившееся, иначе она сразу же смахнула бы с ткани «черную метку».

— На меня никогда раньше не падал шоколад, — медленно выговорила француженка.

«Лиха беда начало!» — совершенно бестактно захотелось сказать в ответ.

Дзержинское утро было донельзя приветливым и изо всех сил старалось угодить иностранным гостям. Солнце уже в самом начале дня пекло с усердием разогреваемой печки, небо сияло, и прямо к выходящим из вагона Кристин и Джорджу спешили пышные, как подносимый хлеб-соль, облака.

Иностранные визитеры синхронно прищурились и надели солнечные очки.

Меня уже одолевало множество суетных мыслей: сперва — такси, потом — не ошибиться с гостиницей (да забронированы ли места?), связаться с заводом лакокрасящих материалов, провести (пардон, перевести!) переговоры и даже, в какой-то мере, оказаться ответственной за их результат.

Но чудо, как по-дружески принимает нас город Дзержинск! Я еще только делаю шаг из вагона, а там уже распахивает объятия представитель завода.