Совершенно несомненно, что вообще вся эта пьеска, вплоть до мельчайших деталей, навеяна Салтыкову его рязанскими впечатлениями и близким общением с местным дворянством по обязанностям тогдашней его службы. Об одной из мелких подробностей этой пьесы можно узнать, например, из письма Салтыкова к В. П. Безобразову из Рязани от 23 июня; 1858 года, т. е. через дватри месяца после появления Салтыкова на посту рязанского вице-губернатора. Рассказывая в этом письме о заседании дворянского собрания, Салтыков описывает, как при обсуждении вопроса об освобождении крестьян один отставной военный «долго крепился и молчал, но под конец не выдержал и выразился так: — Отлично, господа. Все это хорошо. Только я вам вот что скажу: хоть вы пятьсот рублей штрафу положите, а уж я по мордасам их колотить всетаки буду (historique)» [127]. В пьеске «Соглашение» выведен отставной капитан Постукин, который все время сосет чубук, мнет губами и молчит, но под занавес разражается тирадой на тему об освобождении крестьян: «Согласен! дда! я согласен! Только уж того… по мордасам… бббуду! Ххоть ммиллион штрафу… а ббббуду!». С этих пор «исторический» рязанский помещик, отставной капитан, стал не раз появляться на страницах салтыковских фельетонов ближайших двух годов: периодически проходит он через «Скрежет зубовный», через «Литераторовобывателей» и другие очерки 1860–1861 гг. и завершает свой жизненный путь в «Клевете». В этом последнем очерке капитан Постукин молчит, стискивает в руке чубук, и лишь перед смертью собирает своих челядинцев и говорит им: «Ну, подлецы, прощайте! По крайней мере, не при мне…». Последние слова показывают, что этот эпизодический герой отправляется в небытие еще до 19 февраля 1861 года [128].

Вторая из «Недавних комедий», а именно «Погоня за счастьем», по форме является точным повторением сцены «Просители» из «Губернских очерков», почему и должна считаться тесно примыкающей к последним; примыкает она к ним, впрочем, не только по форме, но и по основному сюжету искания мест просителями у губернатора. Это искание мест о пьеске «Погоня за счастьем» позволяет довольно точно определить время написания пьески: по разным признакам можно с уверенностью утверждать, что пьеска эта написана летом 1361 года и лишь напечатана годом позднее [129]. В пьеске идет речь об искателях «новых мест»; искатели эти гурьбою осаждают губернатора Зубатова. Об этих новых местах говорят все просители в губернаторской приемной, интересуясь вопросом, «сколько по здешнему уезду этих новых мест роздано». Губернатор Зубатов отклоняет все эти прошения, заявляя, что закон требует на эти новые места людей, кончивших курс в высших учебных заведениях и являющихся помещиками здешней губернии. Именно такие требования Положение 19 февраля 1861 года предъявляло к мировым посредникам, штат которых и набирался губернаторами весною этого года. А тот факт, что именно в это же время Салтыков набросал эту свою пьеску, может быть подтвержден тем обстоятельством, что в ней в качестве рекомендующих губернатору кандидатов именуются «Матрена Ивановна» и «статский советник Стрекоза». Как раз эти имена Салтыков иронически называл в известной нам статье «Об ответственности мировых посредников», напечатанной в апреле 1861 года, в которой писал: «не дремлет Матрена Ивановна, не дремлет статский советник Стрекоза — и та, и другой неустанно строчат рекомендательные письма». Кто такая была Матрена Ивановна, об этом уже было сказано выше; быть может, здесь уместно напомнить, что статский советник Стрекоза появился еще в «Губернских очерках» и прошел до самого конца художественной деятельности Салтыкова, как несомненный псевдоним по созвучию видных либеральных бюрократов царствования Александра II: А. А. Абаза и Н. С. Абаза — оба были известны Салтыкову, а первый из них играл довольно видную роль в истории освобождения крестьян. Отметим кстати, что в пьеске «Погоня за счастьем» впервые упоминается и «маленький князек Соломенные Ножки», с этих пор не раз встречающийся в произведениях Салтыкова начала шестидесятых годов. Рязанское или тверское происхождение живого оригинала этого князька не представляет ни малейшего сомнения.

Перечисленными произведениями 1857–1861 гг. исчерпываются все очерки и сцены Салтыкова, которые могли составить четвертый том «Губернских очерков», если бы Салтыков к концу этого времени совсем не отказался от него. Мы видели, что к 1861 году относится только одно из этих произведений («Погоня за счастьем»), в то время как все остальные написаны непосредственно вслед за «Губернскими очерками» в течение 1857–1859 гг. Но уже к началу 1858 года Салтыков подошел к другому замыслу, непосредственно связанному с первым, и стал набрасывать очерки для предполагавшейся им «Книги об умирающих», главная работа над которой относится к 1859 году. Еще и в следующем году Салтыков писал очерки, которые как бы предназначались для продолжения если не «крутогорского», то во всяком случае «семиозерского» цикла — по имени губернского города Семиозерска, заменившего впоследствии собою Крутогорск. Скоро Крутогорск заменится городом Глуповым, который с этих пор твердо войдет в линию творчества Салтыкова и летописцем которого Салтыков впоследствии сделается в гениальной «Истории одного города». Но все это еще впереди; пока же, в 1860 году, Салтыков писал такие очерки, как «Наш дружеский хлам», и по форме, и по стилю, и по темам, в по лицам тесно связанные с былым крутогорским циклом. Отказавшись от мысли заключить этот цикл последним, четвертым томом, Салтыков разместил все эти очерки в сборниках «Сатир в прозе» и «Невинных рассказов», изданных в 1853 году. То же самое случилось и с очерками, сперва предназначавшимися для «Книги об умирающих», к знакомству с которой мы теперь и переходим.

В эпилоге к «Губернским очеркам» перед глазами автора проходила символическая похоронная процессия, и на вопрос его — «но кого же хоронят? кого же хоронят?» — один из героев очерков полуиронически отвечал автору и читателям: «— Прошлые времена хоронят!». Эту тему Салтыков и положил в основу задуманной им «Книги об умирающих», в которой должна была пройти перед читателями целая галлерея или физически или духовно умирающих «героев» прошлых времен — времен Николаевского режима и крепостного права. «Смерть Пазухина», примыкающая к «Губернским очеркам» и даже отнесенная к ним в рукописной пометке самим автором, недаром называлась сперва просто «Смерть», а потом — «Царство Смерти». Эта пьеса одинаково могла войти и в четвертый том «Губернских очерков», и в задуманную «Книгу об умирающих».

Салтыков впервые напечатал «Два отрывка из книги об умирающих» в мартовском номере «Русского Вестника» за 1855 год; и не случайно первым из этих отрывков была «Смерть Живновского», одного из видных действующих лиц и «Губернских очерков» и «Смерти Пазухина». Заглавие «Смерть Живновского» осталось только в черновой рукописи, в то время как в журнальном тексте очерк этот обозначен только цифрой I. Мы сейчас увидим, что Салтыков неоднократно менял свои планы относительно начала «Книги об умирающих» и делал первым вступительным очерком то «Смерть Живновского», то «Гегемониева», то «Госпожу Падейкову». Кстати сказать, из всех этих трех очерков только «Смерть Живновского», связывающая «Губернские очерки» с «Книгой об умирающих», осталась не включенной Салтыковым ни в один из сборников его произведений и доселе неизвестна читателям его собрания сочинений.

Открывая этим очерком в «Русском Вестнике» печатание первых отрывков из новой задуманной книги, Салтыков сопроводил их следующим примечанием от автора: «Под названием „Книги об умирающих“ автор предположил написать целый ряд рассказов, сцен, переписок и т. д., в которых действуют люди, ставшие вследствие известных причин в разлад с общим строем воззрений и убеждений. Здесь предлагаются два отрывка, представляющие крайние границы этой галлереи: начало и конец ее». Таким образом видно, что «началом галлереи» должна была служить «Смерть Живновского» — отставного подпоручика, хорошо известного читателям еще по «Губернским очеркам». Живновский уже пятнадцать лет мотался по Крутогорску на побегушках у купцов и помещиков — и наконец «сломился под тяжестью свой собственной деятельности». Монологи умирающего Живновского и составляют содержание всего очерка, вторым действующим лицом которого является ухаживающий за ним во время болезни тоже знакомый читателям «Губернских очерков» Рогожкин. Встречаются еще имена Топоркова и Поползновейкиной, с ссылкою автора на «Губернские очерки» и в частности на рассказ «Обманутый подпоручик». Таким образом, открывающий «Книгу об умирающих» рассказ сам автор тесно связывает со своим крутогорским циклом. «Книга об умирающих» должна была стать как бы «пятым томом» «Губернских очерков».