Однажды Элена заметила, что выражение лица незнакомца — полукрестьянина, полусолдата в продырявленной одежде (каждый раз, когда Элена видела эти дыры, у нее возникало желание заштопать их, чтобы сквозь них не проникал холодный морской воздух) — вдруг изменилось. Здоровье сеньоры Суарес Алдай день ото дня становилось все хуже, и незадолго до смерти (правда, никто не знал, что она вскоре умрет) она попросила Элену вместо романов и стихов почитать ей Евангелие. Элена начала читать. И вот тут-то она и заметила, что каждый раз, когда она произносила слово "Хесус"[1] (а произносила она его часто), лицо мужчины искажалось болью и страданием, как если бы это слово ранило его. На десятый или одиннадцатый раз он, наверное, уже не выдержал, потому что фигура его, и без того нечетко очерченная, хотя вполне различимая, стала таять, растворяться в воздухе и наконец совсем исчезла — намного раньше, чем Элена закончила читать.
Элена подумала, что он, возможно, атеист, оголтелый безбожник. И чтобы проверить, так ли это, через несколько дней убедила сеньору послушать нашумевший роман «Энрикильо» доминиканского писателя, имя которого было Мануэль де Хесус Гальван. А перед тем как начать читать роман, рассказала об авторе, стараясь как можно чаще упоминать его полное имя. И опять всякий раз при упоминании имени «Хесус» глаза незнакомца выражали смятение и ужас. Тогда-то Элена и заподозрила то, чего раньше и представить себе не могла. Читая книгу, она вставила туда придуманный ею коротенький диалог, в котором Энрикильо якобы обращался к своему подчиненному с такими словами: "Ты, Хесус, гуахиро[2]" Призрак в ужасе зажал уши ладонями. Элена прекратила игру, и мужчина пришел в себя.
Прошло три дня, прежде чем Элена устроила решающее испытание. Сеньора слабела, но отказывалась лежать в постели, предпочитая оставаться в своем кресле, словно оно было символом ее здоровья, охраняло ее от смерти. И Элена Вера решила почитать ей «Книгу» Марко Поло. То есть сказала, что хочет почитать эту книгу, а на самом деле она собиралась прочитать лишь пролог и биографию знаменитого путешественника. Читая жизнеописание Марко Поло, она добавила к нему такую фразу: "Этот великий искатель приключений побывал, в числе прочих мест, в Китае и Мекке". Загорелое, обветренное лицо мужчины внезапно побледнело, и в мгновение ока, без постепенного перехода, его фигура исчезла, словно бледность стерла ее, сделала прозрачной, невидимой даже для Элены. И тогда она окончательно уверилась, что ее слушателем был не кто иной, как Эмилиано Сапата, убитый в возрасте тридцати с небольшим лет человеком, выдававшим себя за его сподвижника. Имя его было Хесус Гуахардо, а прозвище — Чинамека.[3] Элена испытала гордость оттого, что ей оказывал честь своими посещениями изрешеченный предательскими пулями призрак такого человека, как Сапата.
А на следующее утро сеньора Суарес Алдай умерла. Элена осталась в доме, но первое время была настолько подавлена и растеряна, что ей было не до чтения. Да и предлога для этого у нее больше не было. Призрак не возвращался. С одной стороны, Элена объясняла посещения Салаты желанием получить образование, чего при жизни ему наверняка сделать не удалось, и тем, что на его долю выпало так много суровой правды, что после смерти он захотел отдохнуть, слушая красивые вымыслы. С другой стороны, она опасалась, что его появления были все же связаны только с сеньорой — любовь к такому человеку, как Салата, требовала соблюдения особых мер предосторожности, и тайну ее нужно было хранить до самой смерти.
И все же она решила снова читать вслух, чтобы привлечь, вернуть его. И читать не только романы и стихи, но также исторические и естественнонаучные трактаты. Несколько дней он не показывался — как знать, возможно, призраки тоже переживают траур: у них для этого гораздо больше оснований. Или, если слова могут причинять боль и призракам, он просто больше не доверял Элене. И все же через некоторое время он появился вновь — может быть, его заинтересовали новые темы. Слушал он все с тем же сосредоточенным вниманием, хотя теперь уже не стоял, облокотясь на спинку кресла, а удобно устраивался в этом самом кресле, вешая на его спинку свою шляпу и иногда даже закидывая ногу на ногу и откинув руку с дымящейся сигарой — словно патриарх, каким он никогда не был при жизни.
Девушка (которая становилась все старше и старше) оберегала свою тайну. С каждым днем она проникалась все большим доверием к своему слушателю и говорила с ним все более откровенно. Правда, ответа она никогда не слышала — призраки не всегда могут и не всегда хотят говорить. Доверие ее все росло и росло, а годы все шли и шли. Она тщательно избегала упоминания имени Хесус в каком бы то ни было контексте, следила за тем, чтобы ни одно слово не вызвало ассоциаций с именем Гуахардо, исключила из своего лексикона названия Китай и Мекка. Но вот наступил день, когда ее слушатель не появился. Не появился он и на следующий день, и через неделю, и через несколько недель.
Девушка, которая была уже почти старушкой, сначала по-матерински забеспокоилась, не стряслось ли с ним чего, словно позабыв, что беды случаются лишь у смертных, а с иными ничего стрястись не может. Но потом опомнилась — и пришла в отчаяние.
Она просиживала целые вечера, глядя на пустое кресло и с болью в голосе вопрошала пустоту, бросала в нее упреки и проклинала прошедшее, в которое, как она полагала, вернулся ее слушатель. "За что? — спрашивала она. — Что я такого сделала? Какую ошибку совершила?" А потом лихорадочно искала новые книги, способные вызвать у герильеро[4] интерес, заставить его вернуться. Она пробовала читать новые трактаты и новые романы, доставала последние рассказы о приключениях Шерлока Холмса — на лиризм и мастерство их автора она возлагала особые надежды. Каждый вечер она читала вслух и с замиранием сердца ждала, что ее слушатель вот-вот появится.
Прошло несколько месяцев, и однажды она обнаружила, что закладка в романе Диккенса, который она тогда читала, лежит не там, где была ею оставлена, а совершенно на другой странице. Она внимательно прочла отмеченную страницу, и сердце ее пронзила боль, которой не избежать никому, даже тому, чья жизнь однообразна и не отмечена никакими событиями. Там была фраза: "И она постарела, и лицо ее покрылось морщинами, а голос стал глухим и утратил былую прелесть". Дон Алехандро-де-ла-Крус пишет, что старушка возмутилась, словно отвергнутая жена, но не сдалась, не отступилась, а с глубоким упреком сказала в пустоту: "Ты несправедлив. А когда-то ты боролся за справедливость. По крайней мере так говорят о тебе теперь. Ты не стареешь и хочешь слушать прелестные юные голоса, смотреть на свежие нежные лица. Ты не думай, я тебя понимаю — ты молод и уже останешься таким навсегда. И, наверное, тебе на многое не хватило времени, ты был многого лишен. Но я столько лет учила и развлекала тебя! Я многому тебя научила. Возможно, научила даже читать. Как же ты можешь оставлять мне такие оскорбительные послания в книгах, которыми я всегда делилась с тобой? Подумай о том, что, когда умерла сеньора, я могла бы продолжать читать про себя, но я этого не сделала. Я могла бы покинуть Веракрус, но я его не покинула. Я понимаю, что ты можешь отправиться на поиски новых голосов. Ты никогда ничего у меня не просил и ничем мне не обязан, как и я ничем не обязана тебе. Но ты знаешь, что такое благодарность, Эмилиано, — она впервые назвала его по имени, даже не зная, слышит ли он ее. — Я прошу тебя приходить хотя бы раз в неделю послушать меня. Пожалуйста, наберись терпения. Я знаю, что голос мой уже не так прекрасен и не доставляет тебе удовольствия. Но ведь он уже не принесет мне новой любви. Я буду очень стараться, буду читать как можно лучше. Приходи, потому что теперь я стара и теперь я нуждаюсь в твоем присутствии. Мне будет трудно не видеть больше твоей продырявленной одежды. Бедный Эмилиано! Как в тебя стреляли!"
