«Это неверно, — говорит Е. Н. Федотова. — Книги Николая Александровича расходятся очень хорошо среди русских, и много есть людей, кот<орых> Николая Александровича даже не знает, а они многое получают от него. Хотя бы я, напр<имер>. Ведь не кто другой, как Н<иколай> А<лександро-вич>, определил мое направление своей статьей в «Проблемах идеализма»^[180], и если б судьба случайно не столкнула нас здесь, за границей, то он бы и не знал об этом влиянии. А таких, как я, много, и вот для них и нужно писать». И она рассказывает Ни о пути своего развития, [а я веду Карганову показать ваш дом.]

84//85

После ужина чтение «Мертвых душ».

Я, сравнивая Гоголя с Диккенсом, говорю: «Диккенс, описывая своих героев, смотрит на них как-то ласково, снисходительно, а Гоголь — холодно, сухо и насмешливо».

Суббота, 9 февраля

Утром письмо от Флоранс. У ее мужа удар. Парализована вся правая сторона. Бедная Флоранс, такая измученная, и вот новое страдание. Ее муж — больной деспот, но все же она к нему привязана и жалеет его.

Начала читать Тареева^[181] (Евангелие) и статью в «Esprit» «Origines du monachisme»* De Becker'a^[182], а более легкое чтение — Proust'a.

Яркий солнечный день, но очень холодно. Ни работает дома. Ему из Испании опять предложение издать «Достоевского», а из Англии — «Судьбу человека в современном мире»^[183].

Интересная беседа: Ни, я и сестра о книге Кирхегарда «Crainte et tremblement»**^[184].

Окончила статью De Becker'a о монашестве. Не думаю, чтоб эта статья понравилась Риму. «Не вливают новое вино в мехи старые». В этом трагедия всего нового, желающего влить себя в старое или хотя бы приспособить себя к нему.

Воскресенье, 10 февраля

Мороз, ветер утих, и я после завтрака иду гулять в лес. Ни приглашен к M-r Gillouin^[185]. Это тот, кот<орый> писал о нем восторженную статью в «Nouv<elles> Littéraires». Никого сегодня не звали, т. к. Ни не дома, но к 5 ч. приходит М. А. Каллаш, а затем П. К. Иванов и остаются до вечера.

Ни возвращается к ужину и рассказывает о собрании у Gillouin. Было 60 человек, смесь разных направлений и партий. Разговоры шли по группам. Ни больше с Dugrain — председ<ателем> общества «Vérité»^[186]. Типичный французский прием.

Вечером М. А. Каллаш рассказывает о своем духовнике в Москве — покойном о. Алексее Мечёве^[187], о его прозорливости. Ни знал его, был перед изгнанием, и он благословил его образком, кот<орый> Ни всегда хранит.

* «Происхождение монашества» (фр.).

** «Страх и трепет» (фр.).

85//86

Понедельник, 11 февраля

После морозов сразу мокрый осенний день. Хотела погулять, но грязь в нашем садике, а в город выходить неохота.

В доме тихо. Ни работает над книгой о коммунизме, заказанной ему в Англии. Такие тихие дни способствуют созерцанию, углублению. И странно думать, что так близко от тебя громадный Париж с его напряженно мятущейся жизнью... Я люблю этот контраст, люблю издали знать эту жизнь, не входя, как бы обходя ее. Люблю и Париж за то, что в нем, как в фокусе, отражено все: и светлое и темное, что есть в мире. От меня зависит, что брать, а что отбрасывать.

Вторник, 12 февраля

Coup de théâtre!* Письмо от В. Н. Ильина к Ни. «Дорогой Н. А. (!?), это я написал статью о Вас в "Возрождении", а затем объяснение: сделал это потому, что "не мог вынести того, чтобы такая "красавица душа", такой "аристократ духа", как Вы, мог соблазниться Белинским, Чернышев<ским> и подобными им плебеями"». И вот он, В. Н. Ильин, взял на себя суд над этой «красавицей» подобно тому, как Шатов судил Ставрогина, дав ему пощечину. [Затем идут вопли, стенания, раздирания, страдания, что разорвал с Н. А. и всеми нами. А подпись — «горячо любящий и преданный».

Что это: бред или новый шантаж? Что бы то ни было, а ничего, кроме омерзения, ни его поступок, ни покаяние вызвать не могут.]

Первое, что сказал Ни, прочитав этот документ, было: «Кто, однако, дал ему право судить меня?»^[188]

[Если б так поступил какой-нибудь взбалмошный мальчишка, думаю я, но ведь это человек уже немолодой, христианин, образованный (окончил два высших уч<ебных> заведения^[189]) и ныне проф<ессор> литургики в Богословской Академии^[190]!]

Был у Ни Брэнстэд^[191] — приглашать в «Свободную Трибуну»^[192]. Еще одна говорильня! Эти говорильни здесь вздымаются и лопаются, как мыльные пузыри, но, видно, люди нуждаются в том, чтобы выявлять свою энергию, хотя бы в словах.

*Неожиданность (фр.)

86//87

Ни, конечно, обещал когда-нибудь выступить. Он никогда и никому не может отказать, «чтоб не обидеть».

Идем на лекцию Ни ^[193].

Среда, 13 февраля

Ни получил сегодня письмо от Монбризона^[194], в кот<ором> он возмущается статьей Ильина] и говорит: «Get article plain de haïne et des mensonges excite en moi les sentiments guerriers»*. Это говорит француз, но ни один из русских ничего подобного Ни не написал. По поводу этого письма М<онбризона> Ни говорит: «Я живу за границей уже скоро 12 лет, и за это время ни один русский не написал обо мне доброго слова, а ругали многие: П. Струве^[195], Мережковский^[196], К. Зайцев^[197], И. Ильин^[198], а в России похвалил только один Розанов^[199], остальные или молчали, или тоже ругали. За границей же только и слышу похвалы, интерес, внимание».

Сегодня письмо от издателя Stock с предложением издать книгу "[200]Судьба человека".

Говорили о книгах Пруста, кот<орые> я окончила («Temps perdu» и «Temps retrouvé»**).

После чтения у меня впечатление, что это писатель, кот<орый> живет лицом назад, а не вперед. Весь смысл жизни у него в прошлом, в воспоминании, в переживании того, что было. Горизонт замкнут, нет прорыва. И люди для него интересны лишь поскольку они были, а не есть. Пруст жаждет все восстановить, воскресить, но зачем? В чем видит он смысл воскресенья того, что было? На это он не отвечает.

Погода такая мерзкая, что я отменяю визит к M-me Pascal (увы! уже третий раз).

Пятница, 15 февраля

Говорим с Ни о Кирхегарде. «Почему для него вера выше любви?» — спрашиваю я.