«Я услышал крик Рика: „Хватай все и беги, беги, беги!“ Об этом же подумал и я, и, схватив наше оборудование, бесценный единственный экземпляр интервью, я ринулся из машины, прыгнул в троллейбус и был таков!» – завершает Кайзер описание памятного дня. Очень скоро журналисты выяснили, что авария отнюдь не была «подстроена» [208].

Вот так организовывались контакты Солженицына с представителями «свободного» мира. Последние прекрасно понимали, что злоупотребляют своим официальным положением, определенно занимаются отнюдь не похвальным делом. Впрочем, каждому свое. Мелкотравчатые газетчики выполняли посильные задания, а серьезные люди в Вашингтоне делали то, что по плечу только им.

ЦРУ бросает в бой стратегический резерв. На рубеже 1973 – 1974 годов на Западе печатается «Архипелаг». ЦРУ затевает оглушительную пропагандистскую кампанию.

Книга не имеет ни малейшего отношения к литературе, это очередной ход в «психологической войне». Солженицын с головой окунается в политику самого дурного пошиба, действуя как опытный провокатор. Опьяненный Нобелевской премией, он вознесся: «Вот когда я могу как бы на равных поговорить с правительством. Ничего тут зазорного нет: я приобрел позицию силы – и поговорю с нее. Ничего не уступлю сам, но предложу уступить им».

С неописуемой заносчивостью он выдвигает различные требования в трескучих заявлениях, печатающихся на Западе и передающихся по радио на русском языке в Советский Союз. Теперь он с гордостью признается, что давно наладил тесные контакты с «радиоголосами» на Западе. Что бы ни передавал им Солженицын, моментально включалось в радиопередачи на СССР.

Он из кожи лезет, чтобы мобилизовать, поднять Запад на антисоветскую кампанию. Неотступная мысль «у меня: как Запад сотряхнуть». Любыми путями подрывать Советский Союз изнутри, а тем временем антисоветская кампания будет набирать силу. Покончить с таким положением, когда «Запад перед ними едва ли не на коленях». Поток инсинуаций и клеветы Солженицына был поддержан реакционными органами печати и радио. Солженицын самодовольно подводил итоги: «Еще не успели высохнуть мои интервью и статья с горькими упреками Западу за слабость и бесчувственность, а уже и старели: Запад разволновался, расколыхался невиданно». Он даже находит, что развернувшаяся кампания по силе «была неожиданной для всех – и для самого Запада, давно не проявлявшего такой массовой настойчивости против страны коммунизма». Насчет «массовой» он, конечно, преувеличил, но действительно в дело были употреблены немалые пропагандистские и финансовые возможности, которыми располагают ЦРУ и другие западные спецслужбы.

Действия Солженицына имели своим логическим результатом то, что он был выдворен из пределов Советского Союза к тем, кто содержит его.

Солженицын погнал строки, торопил книги – втянуть без промедления Запад в острейшую конфронтацию с Советским Союзом, толкнуть его, и немедля, на крестовый, поход против коммунизма. «Господи! – восклицает он, оглядываясь на прошлое. – Сколько же вы упустили! Почему вели себя не так в годы второй мировой войны?»

Новые и новые упреки в адрес гитлеровской Германии. В третьем томе «Архипелага Гулаг», вышедшем в 1975 году, эта тема, уже проходившая по прежним писаниям сочинителя, достигает истерического накала. «И если бы пришельцы не были так безнадежно тупы и чванны, – сокрушается Солженицын, -… вряд ли нам пришлось праздновать двадцатипятилетие российского коммунизма». Иными словами, к 1942 году гитлеровская Германия победила бы СССР. Солженицын не добавляет очевидного – если бы в том славном и трагическом году, 1942-м, Красная Армия ценой бесчисленных жертв не удержала бы фронт, то сейчас некому было бы читать его пасквили, да едва ли и он сам мог держать в руке перо. При фашистском «новом порядке» ушло бы через трубы крематориев все грамотное человечество за исключением «расы господ» и обращенных в рабство. Г-н Солженицын едва ли был бы допущен даже в «фольксдойче».

В горячечном воображении, смешав все и вся, он кликушествует: «Населению СССР до 1941 года, естественно, рисовалось: приход иностранной армии – значит свержение коммунистического режима, никакого другого смысла для нас не могло быть в таком приходе. Ждали политической программы, освобождающей от большевизма». Смысл предельно ясен: вам бы, западным демократиям, объединиться с нацистами в едином походе против СССР, к удовольствию г-на Солженицына.

Солженицын призвал Запад принять позицию Катона – Советский Союз должен быть разрушен, а коль скоро разрядка противоречит этому намерению, ее нужно предать анафеме. Он самоуверенно объявил, что начиная с Великой Октябрьской социалистической революции Запад, и в первую очередь Соединенные Штаты, делал бесконечные ошибки, мирился с существованием Советского Союза вместо того, чтобы вооруженной рукой разгромить коммунизм. «Отказ поддержать царя, признание СССР в 1933 году, сотрудничество в войне против немцев, – сказал Солженицын в речи в отеле „Хилтон“ в Вашингтоне 30 июня 1975 года -… были безнравственными сделками» с коммунизмом.

Он не погнушался потревожить прах Ф. Рузвельта и У. Черчилля, чтобы охаять западных руководителей антигитлеровской коалиции за их политику сотрудничества с СССР, которая, как известно, была продиктована государственными интересами США и Англии. По его мнению, в их политике в годы второй мировой войны выступала «разительно очевидно их систематическая близорукость и даже глупость», проявившаяся в сотрудничестве с СССР, что особенно непростительно для США, уже имевших «на руках атомную бомбу». Вспоминая о второй половине сороковых годов, Солженицын признается, что со своими единомышленниками «мы высмеивали Черчилля и Рузвельта».

За что? Да за то, объясняет Солженицын – Смердяков, что они считались с Россией. И напрасно – «эта война вообще нам открыла, что хуже всего на земле быть русским». Так заявлено в первом томе «Архипелага», а во втором последовало уточнение: «Нет на свете нации более презренной, более покинутой, более чуждой и ненужной, чем русская». И это о нации, которой мир обязан Великим Октябрем и победным 1945 годом!

В марте 1976 года он поучал английских телезрителей при любезном содействии Би-би-си: «В пятидесятые годы, после окончания войны, мое поколение буквально молилось на Запад, как на солнце свободы, крепость духа, нашу надежду, нашего союзника. Мы все думали, что нам будет трудно освободиться, но Запад поможет нам восстать из рабствам [209]. Столь широковещательное заявление нуждается в уточнениях, кому это «нам» и что понимать под «поколением»? Их можно найти в третьем томе «Архипелага Гулаг»: «Как поколение Ромена Роллана было в молодости угнетено постоянным ожиданием войны, так наше арестантское поколение было угнетено ее отсутствием?». В то время «больше всего, конечно, волновали» недавних прислужников гитлеровцев и военных преступников за решеткой «сообщения из Кореи… Эти солдаты ООН особенно нас воодушевляли: что за знамя! – кого оно не объединит? Прообраз будущего всечеловечества!». А посему, ободренные тем, что экстремистам представлялось началом третьей мировой войны, эти подонки завывали из-за решетки: «Подождите, гады! Будет на вас Трумэн! Бросят вам атомную бомбу на голову!»

В том, что предатели, не довоевавшие вместе с нацистами, придерживались описанной точки зрения, да и стоят на ней по сей день, сомнений нет. НТС и Солженицын тому блистательный пример. Все они зовут к новому нашествию на СССР. Не кто другой, как тогдашний государственный секретарь США Киссинджер, лаконично определил суть солженицынских многословных призывов: «Если бы его взгляды стали национальной политикой Соединенных Штатов, то мы бы встали перед значительной угрозой военного конфликта» [210]. А вот что написал в «Вашингтон пост» Д. Крафт: «Для него (Солженицына) коммунизм – само воплощение зла… С этой точки зрения любые контакты между западным и коммунистическим миром зло… Но применение узколичной морали к международным отношениям не дает хорошей политики… Коль скоро взгляды Солженицына столь незначительно связаны с американской действительностью, восхваление его пребывания в стране звучит несколько зловеще» [211]. Некоторые советники президента Форда предупредили Белый дом: Солженицын «явно умственно неуравновешен».