Осберт дружелюбно рассмеялся, закутываясь в желтую мантию.

– Да, вы, конечно, правы. И все же как было бы чудесно – хотя бы на некоторое время.

– Что ж, некоторое время мы и наслаждаемся солнечным светом, – отозвался дьякон, складывая вещи и собираясь уходить. – Такая пора называется лето.

Осберт с улыбкой кивнул, затем поднял руку.

– Я слышал, епископу Даунхоллу нездоровится. Пожалуйста, передайте ему мое пожелание скорейшего выздоровления.

Брови дьякона высоко взлетели над темными глазами. Гримаса недоверия исказила его вытянутое сумрачное лицо. Впрочем, ответил он вежливо:

– Конечно, советник. Прошу простить меня – мне нужно идти. Осберт проследил за удаляющейся фигурой священника; когда дверь за ним закрылась, он повернулся влево.

– Итак, Геллатли, с чем ты пришел?

Из тени выскользнули двое в серых повседневных одеждах гильдийцев. Один из них, телосложением напоминавший кузнеца, поклонился Осберту. Второй мужчина, обладатель блестящих черных волос, был выше и моложе своего спутника. Он остался позади; молча скрестив руки на груди, он предоставил Геллатли возможность рассказывать.

– К сожалению, господин, нам удалось узнать очень немного. Если что-то и происходит, то в глубочайшей тайне. – Геллатли пожал могучими плечами. – Нэш придерживается иной точки зрения, но я сомневаюсь, что мы сможем собрать что-то определенное до весны.

– До весны! – нахмурился Осберт. Жестом приказав подчиненным следовать за собой, советник пересек часовню и оказался у двери в противоположном конце зала. – Ты представляешь, что скажет проктор, если я передам ему это? Во имя богов, Геллатли, да Вогн убьет тебя на месте, если ты ничего не найдешь. Я не приму никаких отговорок, слышишь?

– Да, господин, – проворчал Геллатли; Осберт повернулся и посмотрел ему в лицо.

– И я не желаю больше слышать о твоем неудовольствии по поводу короля. Меня не волнует, Геллатли, что ты его ненавидишь. Не забывай: мы по-прежнему служим Селару.

Гильдиец выпятил челюсть.

– Меня всегда учили, что священное назначение Гильдии – служить богам.

– Слушай, ты, прекрати эти семантические разглагольствования, или я сам тебя высеку! – оборвал его Осберт; его хорошее настроение мгновенно улетучилось. – Мне не нужны люди, которые не выполняют моих приказов. Любишь ты короля или нет, дело касается будущего Люсары; хорошо бы, чтобы ты об этом помнил.

Нэш положил руку на плечо Геллатли, предупреждая дальнейшие возражения. С достоинством поклонившись, он произнес:

– Мы не забываем этого, господин советник. Мой друг просто беспокоится о безопасности Люсары, потому и говорит так. Он не хотел быть непочтительным.

Глаза Осберта сузились; он перевел взгляд на второго гильдийца. Нэшу можно доверять, а вот Геллатли становится проблемой. Возможно, пора его заменить. Осберт кивнул.

– Позаботься о том, чтобы так оно и было. Я хочу от вас еще кое-чего. Ожье из Майенны. Он собирается на зиму остаться при дворе. Селар формально разрешил это. Но вы должны знать – король предпочел бы, чтобы Ожье оказался где-нибудь в другом месте, но – по собственному желанию. Король не может отослать его прочь.

Геллатли кивнул.

– И что вы хотите, чтобы мы сделали?

– Проявите фантазию, если она у вас есть! – рявкнул Осберт. – Понаблюдайте за ним, узнайте как можно больше о его истинных намерениях. Доложите мне обо всем через два дня. Я должен знать, как можно избавиться от посланника. Но будьте осторожны, предупреждаю вас. Я был прежде знаком с Ожье – он не дурак. Если он обнаружит, что за ним следят, он не преминет этим воспользоваться.

Гилъдийцы покорно поклонились; Осберт повернулся к двери. Ему была назначена встреча с Вогном, и он не хотел опаздывать.

Годфри вернулся в базилику; несколько минут он раскладывал утварь, принесенную из часовни Гильдии. Он не торопился – еще оставалось время до того момента, когда появятся остальные; отец Джон наверняка прикажет подать обед в кабинет Хильдерика. Годфри успеет переодеться и явиться к Хильдерику раньше, чем начнут собираться первые гости.

Дьякон поставил блюдо и потир в шкаф в ризнице и запер дверцы ключом, висящим у него на поясе.

Годфри зажег от принесенной с собой маленькой свечки две свечи, чтобы разогнать надвигающиеся сумерки, и поставил их на стол для облачений. Он уже собирался снять с себя расшитую епитрахиль, когда в дверь тихонько постучали.

– Войдите. – Годфри в ожидании повернулся к двери, но ничего не произошло. – Кто там?

Дверь открылась, и в комнату вошла женщина, закутанная в темный плащ, скрывавший ее лицо. Она сделала шаг вперед, чтобы можно было закрыть за собой дверь, и застыла, в молчании сложив руки под накидкой.

Терпение Годфри было на исходе, он глубоко вздохнул и произнес:

– Чем я могу помочь вам, дочь моя? Капюшон приглушал голос женщины.

– Я хотела бы исповедаться, святой отец. – Посетительница выпростала руку и откинула капюшон. Когда она подняла голову, Годфри упал на колени.

– Ваше величество! Я не мог и подумать! Но почему вы…

– Простите меня, отец мой, – прошептала Розалинда, нерешительно делая еще шаг вперед. – У меня очень мало времени: меня скоро хватятся. Вы – единственный, кому я могу доверять.

– Но разве ваш духовник не обязан помочь вам?

Розалинда покачала головой. Она взглянула на дверь, и дьякон, поняв намек, поднялся, обошел королеву и задвинул засов. В глазах Розалинды мелькнула благодарная улыбка, но то, как она стиснула руки, говорило о волнении. Королева несколько раз прошлась по комнате, затем вновь остановилась перед дьяконом. Не нужно было быть священником, чтобы заметить, насколько она глубоко встревожена.

– Я видела на вас епитрахиль. – Розалинда замялась. – Могу я попросить… можете ли вы выслушать мою исповедь без нее?

– Конечно. Епитрахиль просто символизирует тайну исповеди.

– А если я не хочу, чтобы моя исповедь осталась в тайне? Она пыталась поймать его взгляд. Чего она хочет? Может быть, это ловушка, расставленная королем? Нет, Розалинда – пленница Селара, но не пешка в его игре.

Годфри медленно кивнул и пересек комнату. Он остановился перед королевой, нетерпение его исчезло.

– Я сохраню вашу исповедь в тайне настолько, насколько вы этого захотите. Если вы пожелаете, чтобы я что-то обсудил со своими братьями, – вам достаточно лишь сказать об этом.

– Да, я хочу, чтобы было именно так, – с чувством произнесла Розалинда. – Я боюсь, что…

Розалинда умолкла; Годфри взял ее руки в свои, пытаясь успокоить:

– Расскажите мне обо всем, дочь моя. Что вас тревожит?

– Я… Извините меня, святой отец, но это так трудно. Я не знаю, правильно ли поступаю, обращаясь к вам с подобными вещами. Если только король узнает… – Она вновь умолкла и тяжело вздохнула. Когда наконец она заговорила, ее голос звучал твердо, как у человека, принявшего определенное решение. – Я услышала нечто, святой отец, о чем вам необходимо знать, но выводы, которые я сделала, наполняют меня страхом. Надеюсь, я ошибаюсь.

Вчера я случайно оказалась рядом во время некоего разговора; он непосредственно касался церкви.

– Чей разговор?

– Вогна и… короля.

Годфри почувствовал, что ему не хватает воздуха. Подобное признание Розалинды было изменой с ее стороны – и с его тоже, раз он его слушал. Но дьякон не остановил королеву. Ей было нелегко решиться прийти сюда.

– И что вы услышали?

– В благодарность за что-то король согласился поддержать Вогна в его новом начинании. Проктор… собирается забрать приюты из-под попечительства церкви. Он заявил, что заботиться о больных – дело Гильдии, а священники тут ни при чем. Вогн был настроен очень решительно, отец мой, и это пугает меня. Если они…

– Если Гильдия наложит руку на приюты, они станут недоступны бедным – у тех нет денег, чтобы платить гильдийцам. Да, я понимаю. Кроме того, при этом Гильдия захватит немало церковных земель. – Годфри отвернулся, у него голова шла кругом. Куда подевались братские отношения, издревле связывавшие Гильдию и церковь? На протяжении тысячи лет они трудились рука об руку во имя общего блага. А теперь, похоже, Вогн хочет пожертвовать этими древними узами ради собственных целей. Ужасно!