У гавани, давшей название этому городу, была своя, особая жизнь. Почти пустые и сонные днем, с заходом солнца портовые улочки и переулки пробуждались и наполнялись шумной и разношерстной публикой. Смех, ругань, крики не умолкали на них до самого рассвета. Кого здесь только не было! Собирая зевак, лихо жонглировали горящими факелами уличные циркачи. То и дело хлопали двери в скупочных лавках, открытых ночь напролет. Матросы, приносившие сюда редкие и диковинные вещицы, знали, что получат лишь половину, а то и треть настоящей стоимости своего товара. Где-нибудь в городе они смогли бы выручить больше. Но многих ли остановит здравый смысл, если вокруг столько соблазнов, а в карманах нет даже мелкой монеты? Получив вожделенные деньги, матрос не особо терзался выбором. Если дружки не волокли его в таверну напиться в честь схода на берег, он становился добычей какой-нибудь продажной милашки. В увеселительных заведениях можно было найти женщин на любой вкус и темперамент; те же, что в изобилии фланировали по улицам, ловили в основном уже порядком захмелевших матросов и уводили их в свои грязные норы. Ближе к полуночи в портовых тавернах яблоку негде было упасть. В душных залах, пропахших испарениями десятков тел, собирались все, кто торопился за одну ночь поглотить как можно больше радостей жизни. Некоторые являлись сюда принаряженными, иные — голыми до пояса, едва сменившись с вахты. Редкие корабли имели постоянную команду, поэтому никто особо не держался за свое место на палубе или вантах. Обычно матросы гуляли и бражничали до тех пор, пока не кончались деньги, после чего шли к вербовщикам и нанимались на другое судно.
Практически все портовые таверны имели скандальную репутацию и слыли местами, небезопасными для чистой публики. Но «Трехпалая чайка» занимала свое, особое положение как самая буйная таверна Портовой улицы. Она находилась почти у самой кромки залива, соседствуя с причалами. Неудивительно, что, едва сойдя на берег и еще не отвыкнув от качающейся палубы, матросы начинали свой питейный вояж с «Трехпалой чайки» и после двух-трех кружек двигались дальше. Однако не всех приводило сюда желание покутить. Кое-где за столами сидели весьма странные люди. Кружки с элем служили лишь для отвода глаз; те, кто их заказал, перешептывались между собой и поминутно бросали напряженные взгляды на дверь. Это были матросы с судов, перевозящих контрабанду. В любой момент мог явиться человек от их капитана и подать условный сигнал. А дальше — только успевай поворачиваться. Нужно было как можно быстрее покинуть гавань, пока портовая стража не пронюхала про запретный груз. Ночь всегда считалась союзницей контрабандистов. Если все проходило гладко, к утру корабль уже вставал на якорь в какой-нибудь незаметной бухточке, чтобы с наступлением темноты плыть дальше.
К незнакомцу, появившемуся на пороге «Трехпалой чайки», внимательно присматривались. Служанки не торопились найти ему место за столом и подать эль. Недогадливые удивленно пожимали плечами и, потолкавшись в зале, шли в другую таверну. Догадливые покупали себе и место, и внимание. Неписаный этот закон соблюдался свято.
Опутанный по рукам и ногам заклинаниями Асандира, Дакар прикусил язык и воздержался от привычных сетований. Намерение оставаться трезвым, дабы расправиться с Аритоном, подкреплялось еще и скудостью оставшихся у него денег. Чтобы не потерять из виду Фаленита, Дакару пришлось локтями прокладывать себе путь по залу «Трехпалой чайки».
Невысокий и удивительно быстрый, Аритон с ловкостью угря лавировал между посетителями таверны. Он заранее сговорился с хозяином — рослым краснолицым человеком. Прежде чем осесть на берегу, хозяин плавал корабельным коком, и привычка ходить сгорбившись стала его второй натурой.
Больше всего Дакара интересовало, о чем говорят Аритон и владелец таверны. Он всегда отличался пронырливостью и любил совать нос в чужие дела, но теперь к природному любопытству добавилась необходимость как можно лучше узнать своего врага. И пусть вокруг хохотали и пьяно горланили песни, пусть от чьих-то щипков соблазнительно попискивали пухленькие служанки, — Дакар мужественно боролся с искушениями.
Безумный Пророк любил сиживать в тавернах промозглыми осенними вечерами и в зимнюю стужу. Летом все дело портила жара. Каменные, грубо оштукатуренные стены «Трехпалой чайки» превращали зал в жаровню, только вместо аромата жареного мяса здесь стоял удушливый запах потных, немытых тел. Деревянные потолочные балки, густо исполосованные ножами, скрипели и содрогались от какой-то потасовки на втором этаже. Дакар покорно обрек себя на тесноту, духоту и скуку, но, чтобы не мучить тело, расстегнул воротник и распустил тесемки на манжетах. Потом он грузно привалился к потолочному столбу. Какой-то матрос, пьяно ухмыляясь, спросил, не намерен ли он заодно снять и штаны. Дакар закусил губу и промолчал, ибо штанам тоже досталось. Стараниями кур таридорской знахарки его ягодицы прикрывала густая бахрома свисающих нитей. Впрочем, что теперь сокрушаться? В море от соленых ветров и корабельной плесени любые штаны сопреют.
Дакар видел, как Аритон о чем-то спросил хозяина таверны и тот утвердительно кивнул. Ответные слова были достаточно громкими, и даже окружающий гул не помешал им достичь ушей Безумного Пророка.
— Капитан Диркен? С «Черного дракона»? Команда где-то здесь, это точно. Их первый помощник любит сидеть в углу, где воздух посвежее.
Расплатившись за подсказку, Аритон стремительно обернулся, и только природная ловкость позволила ему увернуться от громадной, вываливающейся из корсета груди какой-то местной милашки. Видя огорчение девицы, Фаленит усмехнулся и бросил в пространство между ее шарами серебряную монетку. Потом, не отвечая на страстные призывы, подтолкнул Дакара.
— Идем. У нас есть дела поважнее.
Повелитель Теней сумел проскользнуть между двумя ожесточенно спорящими грузчиками. Дакару с его грузными телесами этого не удалось. Спорщики стояли почти вплотную и не желали расступаться. Дакара окружили матросы, пропахшие корабельным варом. Бормоча проклятия, он вытянул шею и увидел окно, о котором говорил хозяин. Точнее, оконце, втиснутое между еще более внушительными грудями, но (увы!) принадлежащими деревянной русалке. Порядком растрескавшиеся прелести тем не менее раззадорили нескольких корабельных конопатчиков, и те, сцепивши руки на плечах друг друга, раскачивались и горланили похабную песню. Стекла покрывал толстый слой жирной грязи. Окно было полуоткрыто; его ветхие створки, похоже, намертво слиплись с подоконником.
— Свежий воздух, — проворчал Безумный Пророк. — Где он тут нашел свежий воздух? Трюмная затхлость да рыбья вонь — вот и весь их свежий воздух!
Аритон к этому времени преодолел последний ярд, отделявший его от стола. Каким-то чудом там оказался свободный табурет. Фаленит уселся напротив девицы с длинной, до пояса, черной косой и сразу же завел разговор.
Дакар облизал пересохшие губы и мысленно обругал себя за поспешность, с какой отказался от выпивки. Кружка эля сейчас пришлась бы очень кстати. Аритон словно забыл о нем. Дакар смотрел и не верил своим глазам: неужели этот человек сумел провести и Асандира? Как же ловко тогда он прикидывался аскетом, сторонящимся выпивки и женщин. И теперь, когда Асандир далеко, а Халирона нет в живых, маску благочестия можно сбросить. Какое там уважение к памяти учителя! Ишь как щебечет с милашкой. Дакар сдержал закипавшую злость и стал думать, нельзя ли извлечь из всего этого выгоду. Пожалуй, можно, тем более что судно, которое собирался нанять Аритон, числилось у властей не на самом хорошем счету.
Дакар спрятал в бороду коварную улыбку. Пора начинать. Он обвел глазами гудящий и бурлящий зал «Трехпалой чайки», выбрал себе цель — кучку игроков — и направился туда. Пророк вовсе не хотел попытать счастья. Его намерение было иным: устроить хорошую заварушку.
Его жертвы были увлечены игрой. Никто и не заметил, как Безумный Пророк вырос за спиной тощего, похожего на крысенка, воришки-карманника и словно невзначай толкнул его в спину. Воришка покачнулся и упал на здоровенного лысого верзилу с рваными мочками ушей и черными от въевшейся смолы ладонями. Карты, бешено мелькавшие в руках верзилы, полетели на пол.
