Однако на следующий день он все же приехал. Я до сих пор помню звук твердых шагов, по которому сразу поняла, кто это.

Дверь дяде открыл находившийся со мной Пэдди. Когда Чарлвуд представился, старый конюх пригласил его в номер.

— Мне кажется, вы выглядите слишком молодо для того, чтобы быть дядей мисс Кетлин, — заметил Пэдди, окинув вошедшего мужчину аристократической внешности внимательным взглядом от тщательной прически до мысков ботинок. Пэдди много лет провел с моим отцом на ипподромах, и потому ни безупречного покроя костюм, ни сияющая обувь гостя не произвели на него ошеломляющего впечатления.

— Мне тридцать два года, — сказал мужчина. — Сестра была на шесть лет старше меня.

— Вы и в самом деле похожи на миссис Элизабет, — неохотно признал Пэдди.

У гостя действительно были такие же золотисто-рыжие волосы и зеленые, цвета морской волны глаза, как у моей матери. Правда, мамины глаза всегда были словно подернуты какой-то дымкой, в то время как у лорда Чарлвуда они были удивительно прозрачными. Я встала, чтобы поздороваться с ним, и теперь мы стояли, глядя друг на друга. Нас разделяли всего-навсего два фута потертого ковра.

— Я приехал, чтобы пригласить вас ко мне в дом, Кейт, — сказал наконец лорд Чарлвуд. — Ваша мать была моей единственной сестрой, и я хочу заботиться о вас в память о ней.

У него было открытое лицо, голос звучал вполне искренно. Я взглянула на Пэдди.

— Думаю, вам следует поехать с ним, мисс Кетлин, — мягко сказал старик. — Ваш отец хотел именно этого.

Я кивнула. Сердце мое готово было разорваться от боли, но я не заплакала. Вместо этого я обвела взглядом небольшую мрачноватую комнату, в которой умер отец. Мы оказались в Ньюмаркете в столь необычное время по той причине, что он надеялся продать двух меринов маркизу Стейдскому, поместье которого находилось неподалеку. Сделка еще не была заключена, и мы держали лошадей на том же постоялом дворе, где и жили. Животные стоили немалых денег. Это были крупные, здоровые гунтеры, а их тренингом занималась я сама.

— Забери лошадей, — сказала я Пэдди.

Старик посмотрел на безупречно выглядевшего лорда, моего дядю. Чарлвуд улыбнулся.

— Мисс Кетлин ни в чем не будет нуждаться, — пообещал он конюху, — так что вы можете оставить лошадей себе.

На следующее утро я покинула Ньюмаркет в карете моего дяди. Дождь кончился еще ночью. На ярко-голубом утреннем небе не было ни облачка, и я, глядя на него, и помыслить не могла о том, какие бури ждут меня впереди.

Поместье Чарлвудов показалось мне огромным, пустым и холодным. После того как несколько лет назад умер его отец, мой дядя жил в одиночестве. Жены у него не было.

Все это он поведал мне, когда мы остановились на постоялом дворе, чтобы сменить лошадей. Его рассказ вызвал у меня в душе какую-то безотчетную тревогу. Я подумала, что к тридцати двум годам мужчине уже пора бы обзавестись семьей. Он уловил мою реакцию и заверил, что к моему приезду специально пригласил в дом какую-то весьма уважаемую кузину.

— Приличия будут соблюдены, Кейт, — сказал он с улыбкой.

Когда мы добрались до места, было уже темно. Поместье Чарлвудов находилось в пяти милях к юго-западу от Ридинга. Кузина Луиза уже дожидалась нас в довольно холодной гостиной. Это было маленькое застенчивое существо, внешне чем-то похожее на мышку, и, если бы в моей душе оставалось место для еще каких-нибудь чувств, кроме горя, я бы непременно ее пожалела.

Взглянув на меня, кузина Луиза раскрыла рот от удивления.

— Да, — мягко заметил Чарлвуд, — она — вылитый отец.

В его голосе прозвучала какая-то странная интонация, заставившая меня взглянуть на него с удивлением. Губы его растянулись в широкой улыбке, но я еще раньше заметила, что, даже когда он улыбался, глаза не меняли своего холодного выражения.

— Луиза покажет вам вашу комнату, Кейт, — сказал он. — Добро пожаловать в Чарлвуд-Корт.

У меня почти не сохранилось воспоминаний о том, как выглядел дом Чарлвудов. Помню только, что комнаты в нем были большие, но при этом имели такой вид, словно в них уже очень давно никто не жил. На окнах висели тяжелые темные бархатные портьеры, не пропускавшие солнечных лучей. Несмотря на зажженные камины и свет многочисленных свечей, комнаты казались негостеприимными. Помню, что по ночам я очень часто долго не могла уснуть и, лежа в кровати, прислушивалась к царящей в доме могильной тишине. Трудно было поверить, что кто-то когда-нибудь мог быть счастлив здесь, в этом месте, под этой крышей. Еще труднее было представить себе, как моя мать жила в этом доме, когда она была ребенком. И наконец я засыпала. Мне снился отец.

Так я прожила шесть месяцев, и сердце мое было таким же холодным, как мерзлая земля за окном. Мой дядя, как и большинство аристократов, почти не бывал дома и большую часть времени проводил в Лондоне или в гостях у своих друзей, так что я редко его видела. Единственным человеком, который находился рядом и присматривал за мной, была кузина Луиза, но она в силу своего характера просто не могла быть строгой и за всю жизнь, должно быть, ни разу никому не сделала резкого замечания. За едой мы вежливо беседовали. В остальное же время она, по-видимому, сочувствуя моему горю, предоставляла меня самой себе.

Так прошла зима. Земля постепенно оттаяла и покрылась травой и цветами. Зацвели бледно-желтые нарциссы, а в воздухе ароматным облаком повис запах сирени. Атмосфера в доме была по-прежнему холодной и мертвенной, но мир за его дверями был полон жизни. Постепенно и словно бы неохотно я стала приходить в себя, как после летаргического сна.

В начале мая дядя заявился домой и сообщил, что собирается взять меня с собой в Лондон.

— В Лондон? — переспросила я, с удивлением взглянув на него поверх свечей. Мы в это время обедали в мрачной, обшитой деревянными панелями столовой. — Зачем?

— А почему бы и нет? — в свою очередь спросил он беспечным тоном. — Вам не очень-то полезно постоянно жить здесь, за городом. Вы что-то бледноваты, моя дорогая. — Дядя положил в рот кусочек картофеля и принялся медленно его пережевывать. — Всю зиму вы провели в трауре по своему отцу. Теперь вам пора возвращаться к нормальной жизни и подумать о себе.