— Что это у тебя с языком?

— Н-ничего, сэр, — пробормотал Эл.

Скептически оглядев старую шляпу паренька, Коул потянулся к дверной ручке.

— Послушай, Эл. Лучше бы ты снял с головы эту штуковину.

Коренастая матрона у стойки на миг замерла, следя за тем, как двое посетителей направляются к столику у окна. Затем с безучастным видом она оглядела новенький, аккуратный мундир янки, лохмотья его спутника и вновь принялась резать овощи.

Вслед за капитаном Латимером Эл снял шляпу и уселся на предложенный ему стул, в то время как Коул изумленно разглядывал копну темно-рыжих волос.

— Кто это тебя так подстриг, парень? — стараясь скрыть усмешку, спросил он.

— Я сам.

Капитан добродушно покачал головой:

— Тебе следовало бы найти своим талантам лучшее применение.

Ответа он так и не дождался. Решив на время прекратить расспросы, Коул подозвал женщину.

— Сегодня у нас креветки, — сообщила хозяйка таверны. — В супе и под соусом. А еще есть пиво, кофе, чай, молоко. Что угодно господам? — последние слова она выговорила, забавно подражая акценту северян.

Коул пропустил этот выпад мимо ушей — он давно привык не обращать внимания на чувства, которые южане питали к любому человеку в синем мундире.

— Мне — креветки под соусом и холодное пиво, — решил он, — а мальчику — все что он пожелает, кроме пива.

Когда женщина отошла, капитан вновь принялся разглядывать паренька.

— Сдается мне, Новый Орлеан — не слишком подходящее место для того, кто ненавидит янки. Наверное, у тебя здесь есть родные.

— Здесь живет мой дядя.

— Вот и хорошо. А я думал, что придется пустить тебя на ночлег.

Юноша чуть не поперхнулся.

— Ни за что не стану жить под одной крышей с янки! — Он исподлобья посмотрел на своего благодетеля.

Вздохнув, капитан перевел разговор на другую тему:

— Насколько я понимаю, ты нуждаешься в деньгах, но работу тебе могут предложить только северяне. Госпиталь — это вовсе не так уж плохо… Разумеется, если тебя не прельщает возможность подметать улицы.

Эл потупился.

— Писать и считать умеешь?

— Немного.

— Что значит «немного»? Ты сумеешь написать что-нибудь, кроме своего имени?

Казалось, паренька вопрос задел за живое.

— Если понадобится, я смогу написать все.

— В госпитале служат несколько чернокожих уборщиков, однако все они приписаны к армии, и их в любой момент могут отозвать. Ждать помощи от раненых не приходится — тот, кто еще способен ходить, либо возвращается в свою часть, либо отправляется домой.

— Не стану я помогать янки! — В глазах Эла блеснули слезы. — Вы убили моего отца и брата, вы загнали в могилу мою мать!

Коул снова вздохнул:

— Мне очень жаль, Эл, но мой долг — спасать людей и лечить их, какие бы мундиры они ни носили.

— Я видел, как янки топчут наши поля, жгут, грабят…

— И где же это? — резко перебил капитан.

— В верховьях реки.

— Так ты с верховьев? Не из Ченслорсвилла? Или, может, из Геттисберга? Слышал про такие города? — Латимер заметил, как юноша стиснул зубы. — По твоему виду я мог бы решить, что ты такой же янки, как я, и повидал банды мятежников Джонни Ребса. Так откуда ты, парень? Из Батон-Ружа? Виксберга? Из Миннесоты?

В серых глазах промелькнуло презрение.

— Только набитый дурак явился бы сюда из Миннесоты!

Капитан строго посмотрел на него:

— Я ведь предупреждал: следи за манерами.

— С моими манерами все в порядке. — Эл вскочил и съежился, словно дикий зверь, загнанный в угол, а затем, схватив шляпу, нахлобучил ее себе на голову. — Попробуй только тронуть меня, янки, — приглушенно проговорил он, — и тебе не поздоровится. Я не стану терпеть оскорбления от какого-то синебрюхого…

Капитан Латимер не спеша поднялся. Во взгляде его сверкнула сталь, подбородок затвердел, но голос остался по-прежнему спокойным:

— Это что — угроза?

Прежде чем юный задира успел моргнуть глазом, шляпа слетела с его головы. Серые глаза широко распахнулись, и теперь в них был страх.

Тем же спокойным тоном Коул проговорил:

— Сядь и замолчи, иначе я отлуплю тебя прямо сейчас.

С трудом сглотнув, паренек послушно сел и с невольным уважением взглянул на собеседника. От его самоуверенности не осталось и следа.

Коул тоже опустился на стул и сказал, подчеркивая каждое слово:

— Я никогда не обижал ни детей, ни женщин; но если ты и впредь намерен испытывать мое терпение, я могу изменить своим правилам.

Паренек, растерявшись, молчал. Сложив руки на коленях и опустив голову, он покорно ждал решения своей судьбы.

— Вот так-то лучше, — одобрительно кивнул Коул. — Итак, откуда ты родом?

— Я жил в нескольких милях к северу от Батон-Ружа, — еле слышно пролепетал Эл.

Губы капитана дрогнули.

— Надеюсь, в будущем ты изменишь свое мнение обо мне. — Дождавшись, когда его юный собеседник поднимет голову, Коул пояснил: — Моя родина — Миннесота.

Смущение и замешательство быстро сменяли друг друга на лице подростка. Из затруднительного положения ему помогло выпутаться возвращение хозяйки таверны, ловко удерживавшей на одной руке тяжелый поднос. Она быстро поставила перед посетителями тарелки с дымящимися креветками под острым соусом, блюдо с горячими бисквитами и еще одно — с обжаренными в кукурузной муке золотистыми дольками зубатки.

Не успела женщина удалиться, как Эл схватил кусок рыбы и принялся жадно жевать. Несколько минут капитан Латимер молча наблюдал за ним, а затем тоже придвинул к себе тарелку.

Быстро утолив первый голод, мальчик вяло доедал свою порцию, в то время как его покровитель расправлялся с едой неторопливо, смакуя каждый кусок. Когда с рыбой и креветками было покончено, капитан откинулся на спинку стула и вытер губы салфеткой.

— Ты знаешь, где живет твой родственник?

Эл быстро кивнул. Коул поднялся, положил на стол несколько купюр и взял свою шляпу, а затем жестом велел пареньку следовать за ним.

— Идем. Если никто не увел мою лошадь, ты скоро будешь на месте.

Юноша с готовностью подхватил саквояж и поспешил к двери вслед за офицером. Изрядно наевшись, он чуть не потерял свою воинственность, и, кроме того, ехать верхом было гораздо удобнее, чем тащиться пешком. Борясь с увесистым саквояжем и огромными башмаками, Эл едва поспевал за офицером.

У коновязи их ждал, мирно пощипывая траву, длинноногий чалый жеребец. Отвязав поводья, Коул обернулся:

— Ты сможешь держаться на лошади?

— Да, — неуверенно отозвался Эл.

— Тогда забирайся в седло, а я подам тебе саквояж. Паренек вдел ногу в стремя и, подсаженный в седло широкой ладонью, ахнул от удивления и минутного испуга, а капитан уже протягивал ему саквояж. Затем он сам вскочил в седло и небрежно заметил:

— Должно быть, прежде тебе жилось слишком легко, Эл, — ты изнежен, как девчонка. Ну, так что, едем?

Услышав краткое «угу», Коул пустил коня шагом, и они стали медленно удаляться от пристани. Великолепно вышколенный жеребец явно не привык к столь тяжелой ноше, к тому же Эл, с трудом удерживая саквояж, старался не свалиться с седла и в то же время не слишком прижиматься к капитану, чем создавал и ему, и себе заметное неудобство.

Наконец Коул не выдержал и коротко приказал через плечо:

— Сиди смирно, Эл, или мы оба рухнем на мостовую. — Протянув руку, он схватил паренька за тонкую ладонь и заставил взяться его за свой ремень. — Держись крепче, обеими руками, и не ерзай.

Теперь саквояж был надежно зажат между спиной капитана и грудью Эла, и юноша наконец-то успокоился: по крайней мере теперь ему не надо было прижиматься к ненавистному синему мундиру.