Здесь, этой крохотной комнатушке, стояла почти невыносимая жара и духота и Ленора чувствовала, как по спине потекли струйки пота. Осторожно покопавшись среди чемоданов, она, наконец, отодвинула их в угол и вытащила один из них, который был поновее, и показался ей странно знакомым. Задумавшись, что там может быть, Ленора ослабила ремни и попыталась приоткрыть крышку, но оказалось, что он заперт. Растущая в ней уверенность, что чемодан когда-то принадлежал ей, заставила ее ожесточенно рыться в пыльных коробках в поисках какого-нибудь инструмента, с помощью которого она могла бы сломать замок. Но единственное, что ей удалось обнаружить, это нож для бумаги, к тому же сломанный. К этому времени она вспотела так, что платье прилипло к спине, но открыть замок так и не смогла. Что бы там ни было, в этом чемодане, это останется тайной до тех пор, пока она не отыщет ключ.

Теперь она занялась картинами. Покопавшись в них, она не нашла ничего интересного, пока не добралась до самого конца — здесь, у стены, стояла еще одна картина, прикрытая чистым холстом. Ленора аккуратно сняла его и повернула картину к свету. На холсте был изображен пожилой мужчина, вероятно, ровесник ее отца. Лицо его отличалось правильностью и тонкостью черт. Пышные седые волосы были взлохмачены и гривой падали на плечи. Хотя лицо его было достаточно суровым и замкнутым, но было что-то в его зеленых глазах, что без слов говорило о порядочности и даже благородстве этого человека. Ленора и так и этак вертела портрет, рассматривая его под разными углами, но так и не вспомнила, кто это. Поставив картину на подрамник, она вздохнула и отошла назад, не сводя с нее глаз. Что-то в этом портрете странно напоминало ей висевший над камином пейзаж, так раздражавший ее порой. Широкие мазки, которыми был написан портрет, весьма напоминали манеру автора неудачного пейзажа.

Ленора подхватила портрет и на цыпочках прокралась в гостиную. Отставив его в сторону, она подтащила к камину тяжелый стул и влезла на него, стараясь дотянуться до пейзажа. Немного подумала и повесила на его место портрет седовласого мужчины, а потом отошла в сторону, чтобы оценить плоды своих трудов. Пейзаж, больше всего напоминавший неряшливую проплешину на коре старого дерево, раздражал ее чрезвычайно, он был здесь совершенно ни к месту и выглядел крайне непривлекательно. Теперь же комната обрела завершенность и гармонично вписывалась в обстановку остального дома. Не зная, откуда взялся в доме этот убогий пейзаж и подозревая, что это чей-то подарок, возможно, даже Малькольму, Ленора не рискнула оставить портрет на стене и с тяжелым вздохом сняла его.

Вернув картину на чердак, Ленора постаралась запомнить место, где она стояла и снова спустилась по узкой лестнице. Размотав веревку, она захлопнула люк, заперла дверь в комнату и убрала подальше ключ.

Вернувшись в свою спальню, Ленора почувствовала, как уныние снова наваливается на нее. С моря дул легкий, свежий ветерок, он приятно остужал разгоряченную кожу и шевелил шторы на окнах. Ленора взяла замызганную книжку и устроилась возле высоких французских окон, где чувствовалось слабое дуновение воздуха. Но очень скоро книжка выпала у нее из рук, и взгляд рассеянно устремился к океану. И вот перед ее мысленным взором постепенно возникло чье-то лицо, только не то, которое она ожидала увидеть. Оно принадлежало пожилому человеку с портрета. В ее памяти оно вдруг ожило и выражение его изменилось. Вот он смеется, хмурится, о чем-то задумался, а вот оно стало неожиданно нежным…

Брови Леноры резко сдвинулись на переносице. Где-то за невидимой стеной, что отделяла ее прошлую жизнь, жила память о нем. Она уже не сомневалась, что когда-то знала этого человека, причем очень хорошо.

Немного погодя Малькольм на своем черном жеребце подъехал к дому. Конь был покрыт хлопьями пены, одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что несчастное животное мчалось галопом всю дорогу от города. Похоже, однако, что молодого человека это ничуть не заботило. Он снова вонзил шпоры ему в бока и погнал коня прямо к шатру Эштона. Обогнув его несколько раз, Малькольм резко осадил жеребца перед входом. С силой натянув поводья, он издевательски хохотнул и позвал:

— Хватит прятаться, мистер Уингейт! Выходите, мне надо поговорить с вами.

Не понимая, что ему могло понадобиться, Эштон откинул полу шатра и вышел, Ленора в свою очередь появилась на крыльце, сгорая от любопытства. Прикрыв глаза ладонью, она с тревогой прикусила губу, видя, что Эштон направляется к Малькольму.

— Ну, и что вам понадобилось, Малькольм? — поинтересовался Эштон, невозмутимо вздернув бровь и прикусив кончик черной черуты.

Малькольм предпочел сделать вид, что не расслышал, он ласково похлопывал влажную шею коня с такой заботой, которая вовсе не была ему свойственна. Обычно он, не задумываясь, загонял несчастных лошадей до полусмерти, а потом менял их, как перчатки, готовя очередной жертве ту же страшную участь.

— В городе мне сказали, что вы приглядываете хорошую верховую лошадь для дамы.

— Совершенно верно, — кивнул Эштон, поднося спичку к тонкой сигаре.

— А могу я узнать, для кого именно?

Разминая туго скрученные табачные листья, Эштон будто забыл о нем. Только убедившись, что он раскурил сигару, он лениво буркнул, не вынимая ее изо рта.:

— Когда-то Лирин была отличной наездницей. — Он аккуратно снял прилипшую к языку табачную крошку и невозмутимо добавил: — Думаю, она будет в восторге от этого подарка.

Глаза Малькольма превратились в узкие щелочки, в которых полыхала ненависть, он задыхался. Наконец, справившись с собой, он процедил сквозь зубы:

— Ленора тоже отлично ездит верхом. Но если вы вбили себе в голову, что я позволю своей жене принимать подарки от другого мужчины, стало быть, вы попросту спятили!

Эштон равнодушно пожал плечами.

— Ну что вы, Малькольм, мне и в голову никогда не приходило отправлять лошадь в вашу конюшню. Я для этого слишком люблю животных, — Он выразительно ткнул кончиком сигары в жеребца, все еще покрытого хлопьями пены. — Если вы и дальше будете так обращаться с несчастным животным, то долго он не протянет.

Малькольму и в голову не пришло придумать хоть какое-то оправдание.

— Я беру от них все, что мне нужно, — Он осклабился, раздвинув полные губы в глумливой усмешке, — Впрочем, как и от женщин.

Заметив это, Эштон едва успел опустить потемневшие от гнева глаза, потом поднял руку и осторожно коснулся щеки, на которой вздулись желваки.

— Да, я видел этих несчастных, с которыми вы имели дело…в таверне Руби. Они были в столь же плачевном состоянии, что и ваша лошадь.

От этих слов Малькольм замер, вытянувшись в седле, уже готовый соскочить с коня. наконец здравый смысл взял верх, и он пожал массивными плечами.

— Ну, по крайней мере можно сказать, что по части женщин вкусы у нас сходятся.

— Не так уж трудно без памяти влюбиться в такую женщину, как Лирин, — Эштон сунул в рот черуту и с наслаждением затянулся, укутавшись облаком ароматного дыма. Потом прищелкнул языком и с интересом посмотрел на Малькольма. — Только вот непонятно, что в вас нашла Ленора?

Широкая физиономия Малькольма побагровела, и опять ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы овладеть собой. Презрительно скривившись, он нанес ответный удар.

— Да, что касается вас, мне тоже показалось это несколько странным. Признаюсь, одно время я даже считал, что вы попросту заставили Лирин стать вашей женой. У вас ведь, знаете ли, весьма неважная репутация в наших местах!

— Вы имеете в виду меня? Или себя? — Широкие плечи Эштона от смеха заходили ходуном.

— Думаю, нет смысла скрывать, что мы недолюбливаем друг друга, — холодно сказал Малькольм, — И то, похоже, ни один из нас не строит никаких иллюзий на этот счет.

— Согласен, — кивнул Эштон. — Наши чувства взаимны, не так ли?

Малькольм криво усмехнулся.

— Тогда вы, должно быть, понимаете, что я не позволю Леноре принимать от вас подарки. Так что не стоит зря тратить деньги.