Стиснув зубы, Эштон яростно выплюнул сигару в волны. С каким бы удовольствием он сейчас сорвал на чем-нибудь … или на ком-нибудь свой гнев! Но вокруг не было ни души, только спокойная гладь океана, да шуршащий под ногами песок, на котором оставались его следы. Но настанет утро, начнется прилив и смоет все следы, а песок станет таким же гладким, как и был.

Краем глаза он заметил, как что-то шевельнулось в темноте. Эштон бросился вперед и увидел впереди смутную фигуру в белом. Словно призрак, она бесшумно проплыла мимо него к узенькой полоске песка у самого берега, потом остановилась и стала смотреть вдаль, где на якоре стоял корабль, казалось, не замечая набегающих на берег волн. Эштон едва мог дышать. В груди его шевельнулась слабая надежда. Неужели это …

— Лирин? — шепот был едва слышен. Ночной ветерок подхватил и унес его. Но ему показалось, что он почти кричит. Он узнал эту хрупкую, стройную фигуру. Это была она!

Эштон одним прыжком оказался на другой стороне ручья, мигом позабыв об одиночестве, будто его и не было. Он бежал к ней. Заметив, как она испуганно шарахнулась в сторону, увидев его, он удивился, но внезапно понял, что на ней ничего нет, кроме полупрозрачной ночной рубашки. Подол ее уже намок и тяжело обвис, насквозь пропитавшись соленой водой, а ту ее часть, что еще не промокла, насквозь продувал ветер. Волосы ее были распущены и струились по плечам. Залитая мягким серебристым светом луны, Ленора казалась королевой из волшебной сказки.

— Лирин, — Ее имя тихо слетело с его губ. Он произнес его, как молитву, как заклинание, как мольбу человека, влюбленного в мечту. Это был голос человека, сгорающего в муках неразделенной страсти.

— Ленора, — в отчаянии прошептала она в ответ.

Хотя в темноте Эштон с трудом различал ее лицо и даже не видел, как шевельнулись ее губы, он ясно слышал в ее голосе печаль и она, словно ножом, полоснула его по сердцу.

— Как бы тебя не звали, ты по-прежнему моя любимая.

Она подняла руку, чтобы откинуть спутанные пряди с лица, и подняла на него глаза, в которых тоже горело желание. Лунный свет падал на него, и там, где расстегнутый ворот рубашки обнажал его тело, она могла видеть, как часто поднимается и опускается мускулистая, широкая грудь. В памяти всплыло время, когда она так уютно сворачивалась калачиком, приникнув к этой груди, наслаждаясь теплом и покоем, чувствуя, как его дыхание шевелит волосы у нее на виске. Какая же это мука — любовь, подумала она. Придет ли время, когда в ее душе воцарится покой?

— Я и не думала, что могу встретить тебя здесь, — пробормотала она. — Отец сказал, что ты вернулся на корабль. Он даже пригласил охранников выпить.

— Один из матросов привез мне ужин, — тихо ответил Эштон. — Скорее всего, твой отец видел его, когда он возвращался.

— Вот оно что, — Голос ее был слабым, едва слышным.

— В доме все в порядке? — тревожно спросил Эштон.

Она глубоко вздохнула, пытаясь овладеть с собой, не дать ему заметить, как она изголодалась по нему, как при одном его виде ее охватывает желание, от которого она проводит ночи без сна.

— Мне не спалось, вот я и решила прогуляться, — Она замолчала, вспомнив о том, что заставило ее в этот час покинуть свою спальню, и дрожащим голосом добавила: — Мне приснилось, что Малькольм повез меня посмотреть на твою могилу. Я даже видела могильную плиту, на которой было высечено твое имя. Было ветрено, и дождь лил, как из ведра. Это было, как будто наяву, и я проснулась в ужасе.

— Это всего-навсего сон, любимая, — прошептал Эштон. — Я вовсе не собираюсь умереть и оставить тебя ему.

Вновь воцарилось молчание, и он повернул ее к себе, чтобы увидеть ее лицо. Почему-то ему казалось, что ей не по себе. В сердце его шевельнулся страх.

— С тобой все в порядке?

Ленора уже открыла рот, чтобы сказать, что у него нет причин тревожиться из-за нее, но передумала. Она покачала головой, чувствуя, как слезы хлынули по щекам, отвела его руки и побрела по тонкой полоске песка. Ленора скорее почувствовала, чем услышала, что он бросился за ней. Да и как бы она не заметила его, когда каждая клеточка ее тела трепетала в его присутствии.

— Вы что-то сегодня печальны, мадам, — уверенно произнес он. — Скажи же мне, что случилось.

Ленора, забыв о слезах, которые текли и текли у нее по щекам, повернулась и с какой-то щемящей безысходностью негромко произнесла, глядя в сторону:

— Я…я беременна.

Эштон замер. Огромная, головокружительная радость охватила его. Он уже протянул к ней руки, но вдруг резко остановился. А он-то тут при чем? Она стояла перед ним, такая холодная, неприступная, казалось. Ей было неприятно даже говорить об этом. Он стал вплотную, почти касаясь ее, волнение охватило его с такой силой, что затряслись руки. — прошло немало времени, пока с губ его сорвалось одно — единственное слово:

— От кого ребенок?

Она отшатнулась, как от удара. Как он мог?! Слезы хлынули новым потоком, ей пришлось вытереть их, прежде чем она нашла в себе силы ответить.

— Мы с Малькольмом ни разу не были близки.

Эштон заботливо прижал ее к себе, одна рука ласкала ее грудь, другая легла на живот. Сквозь тонкий хлопок рубашки он чувствовал, какой он плоский и упругий, и изумлялся великому дару судьбы — не пройдет и года и новый человек придет в этот мир. Голова его склонилась, он осторожно прихватил губами ее ухо.

— А теперь ты вернешься со мной?

У нее перехватило дыхание, из груди вырвался не то вздох, не то сдавленный стон.

— Ребенок ничего не решает, Эштон. Я не могу вернуться, пока не узнаю, кто я есть на самом деле. Мне еще многое предстоит вспомнить. Пойми, ну как я могу принять тебя, как законного мужа, если то и дело вижу, как веселятся гости на нашей с Малькольмом свадьбе?!

— Но ведь это всего лишь видения, милая, а не реальность! Откуда ты знаешь, что так и было на самом деле?

У нее вырвался прерывистый вздох.

— Но Малькольм рассказывает то же самое слово в слово. Не мог же он узнать, что мне привиделось?

Внезапно голос Эштона стал хриплым. В нем звучал гнев.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я буду спокойно стоять в стороне, пока другой заберет и тебя и моего ребенка?!

— Дай мне еще немного времени, Эштон! — взмолилась она, мягко коснувшись руки, которая с силой прижимала ее к себе. — Этот дом хранит столько тайн. Если мы уедем, может случиться так, что я так никогда и не узнаю, кто же я такая!

— Тогда позволь мне вмешаться — и я позабочусь, чтобы Малькольм убрался отсюда! — предложил Эштон. — Я не могу быть спокоен, зная, что рядом с тобой этот человек. Стоит ему потерять голову, и он тебя не пощадит. И отец не сможет тебя защитить.

— Я знаю. Обещаю тебя, я буду очень осторожна. Но ведь Малькольм тоже часть моей прошлой жизни!

— А как же я?

Не сводя глаз с чернеющего неба на горизонте, Ленора уронила голову ему на плечо.

— Не знаю, Эштон. Надеюсь… — Губы ее задрожали и в глазах опять появились слезы. — Ради ребенка я надеюсь, что ты — не только мое настоящее, а гораздо больше. Знаешь, я ложусь в постель, тушу свет, а потом лежу без сна — вспоминаю, как это было с тобой. Мне кажется, что ты опять погружаешься в меня, а твои руки ласкают мое тело и мне становится так больно…

— Да, мадам. Уж мне-то хорошо знакомо, какую боль доставляет неутоленное желание!

— Но мне нужна уверенность, — Она бросила тревожный взгляд в сторону дорожки, услышав, как вдалеке стук копыт и скрип колес приближающегося экипажа.

— Малькольм возвращается. Мне нужно бежать.

Эштон прижал ее к себе.

— Неужели ты не поцелуешь меня на прощанье?

У нее вырвался прерывистый вздох, она почувствовала, как его напряженная плоть тяжело вжимается в ее тело.

— Ты, наверное, думаешь, что хочешь меня куда сильнее, чем я тебя.

Наконец Эштон неохотно отпустил ее, следуя за ней взглядом, пока фигурка Лирин не растворилась во мраке ночи. Он опять остался один, чувствуя тоску и отчаяние, словно что-то страшно важное ушло из его жизни. Луна висела над ним, будто тусклый фонарь. Темные облака, предвещая дождь, заволокли небо. Начинался прилив, и волны с тихим шорохом облизывали песчаный берег, стирая все следы их встречи.