— Пока нет, сэр. Не так легко найти надежное укрытие для столь громоздкого предмета.

— Вот именно. Эта гадость просто как бельмо на глазу.

— Она, безусловно, привлекает к себе внимание, сэр.

— Еще бы. Те, кто моделировал для полицейского Оутса каску, не зря трудились. Им хотелось увенчать его башку чем-то внушительным, и это блестяще удалось. Это не какая-нибудь нашлепка на макушку, а настоящий котел, его в самых непролазных джунглях не спрячешь. Ну ладно, посмотрим, чего можно добиться с помощью такта и обходительности. Полагаю, они с минуты на минуту пожалуют. Ага, вот и рука Судьбы, Дживс, если чутье меня не подвело.

Но я ошибся, решив, что в комнату постучал сэр Уоткин Бассет. За дверью раздался голосок Стиффи:

— Берти, впустите меня.

Если мне кого-то и хотелось видеть, то именно ее, но я не спешил распахнуть перед ней двери. Из соображений осторожности надо было предварительно задать несколько вопросов.

— Ваш мерзкий пес с вами?

— Нет. Дворецкий повел его выгулять.

— В таком случае можете войти.

Она вошла и увидела, что Бертрам Вустер стоит перед ней сложив руки на груди и смотрит прямо в глаза суровым взглядом. Однако она как будто не заметила моего грозного вида.

— Берти, дорогой…

Она осеклась, услышав вполне звериный рык, который издал Бертрам Вустер.

— Забудьте это ваше «Берти, дорогой», барышня. У меня к вам только один вопрос: это вы положили каску в мой чемодан?

— Конечно, я. Об этом я и пришла поговорить с вами. Вы помните, я хотела найти надежное место. Так вот, я долго думала, и вдруг меня осенило.

— А теперь меня осенило.

Видно, мой ядовитый тон удивил ее. Она захлопала глазками — такая милая маленькая девочка.

— Но ведь вы не возражаете. Берти, дорогой?

— Ха!

— Но почему? Я думала, вы обрадуетесь, что смогли меня выручить.

— Ну просто на седьмое небо вознесусь от счастья. -Я жалил ее вовсю.

— Я не могла рисковать — а вдруг дядя Уоткин найдет ее в моей комнате.

— Вы предпочитаете, чтобы он нашел ее в моей?

— Почему вы так говорите? Не придет же он обыскивать вашу комнату.

— Вы так считаете?

— Еще бы. Ведь вы — его гость.

— И вы думаете, это его удержит? — Я сардонически усмехнулся. — Вы приписываете этой болотной чуме деликатность и уважение к законам гостеприимства, о которых он сроду и не слыхивал. Он обязательно явится ко мне с обыском, можете быть уверены. Если его нет до сих пор, то по одной-единственной причине: он все еще охотится за Гасси.

— Вы сказали — за Гасси?

— Носится по дому как сумасшедший, да еще с арапником. Но ведь не может он рыскать до бесконечности, рано или поздно устанет и тогда припожалует к нам, вкупе со сворой ищеек и вооруженный лупой.

Наконец она прониклась серьезностью положения. От страха пискнула, глаза увеличились до размера глубоких тарелок.

— Боже мой. Берти, наверное, я вас здорово подставила.

— Это еще слабо сказано.

— И зачем я только велела Гарольду стащить каску. Очень глупо с моей стороны, я и сама признаю. Но даже если дядя Уоткин придет сюда и найдет ее, ничего страшного не случится, правда?

— Вы слышали, Дживс?

— Да, сэр.

— Я тоже слышал. Так, так. Вам кажется, ничего страшного?

— Я хотела сказать, ваша репутация не очень пострадает, верно? Всем известно, что вы не можете спокойно видеть каску полицейского, у вас руки чешутся ее стащить. Будет еще одна.

— Ха! А что позволяет вам предположить, мисс Бинг, что, когда этот варвар ворвется сюда, как волк в овчарню, я смиренно признаю вину и не возвещу правду… Дживс, как там дальше?

— Всему подлунному миру, сэр.

— Благодарю вас, Дживс. Почему вы считаете, что я смиренно признаю вину и не возвещу правду всему подлунному миру?

Вот не думал, что ее глаза способны увеличиться, однако ж увеличились, и заметно. Она снова испуганно пискнула, да так громко, что вернее будет сказать — взвизгнула.

— Но как же так, Берти!

— Что — как же так?

— Берти, послушайте!

— Слушаю.

— Возьмите вину на себя, ну пожалуйста. Неужели вы допустите, чтобы Гарольд пострадал? Вы мне говорили сегодня вечером, что его лишат сана. Я не хочу, чтобы его лишили сана. Что он будет делать, если его лишат сана? Такой поступок ложится на священника несмываемым пятном. Почему вы не можете сказать, что вы украли каску? Вас выгонят из дома, только и всего, а вы, я думаю, и без того не жаждете остаться, правда?

— Возможно, вам не известно, что ваш дядюшка, провалиться ему в тартарары, намерен отправить злоумышленника, совершившего это преступление, в тюрьму.

— Господь с вами. В крайнем случае оштрафует.

— Увы, нет. Он сам мне сказал: в тюрьму.

— Он просто так это сказал. Наверное, в его глазах…

— Нет, не было в его глазах никакого лукавого блеска.

— Тогда я знаю, что делать. Не допущу, чтобы моего бесценного Гарольда, этого ангела, заставили отбывать срок.

— А что будет с бесценным Бертрамом, с этим ангелом?

— Но Гарольд такая тонкая, ранимая натура.

— Я тоже тонкая, ранимая натура.

— Вам далеко до Гарольда. Берти, ну пожалуйста, не упрямьтесь. Вы же настоящий товарищ. Помните, вы однажды сказали мне, что фамильная честь Вустеров не позволяет вам бросать друга в беде?

Нашла уязвимое место. Люди, взывающие к фамильной чести Вустеров, почти всегда находят отклик в душе Бертрама. По моему железному фасаду побежали трещины.

— Все это прекрасно…

— Берти, дорогой!

— Да, знаю, но пропади все пропадом…

— Берти!

— А, была не была!

— Вы скажете, что это вы?

— Да уж придется.

Она запела ликующим йодлем и, не отступи я в сторону, кинулась бы мне на шею. Она раскинула руки и шагнула вперед явно с этой целью. Но я оказался проворнее, и чтобы замаскировать свой промах, она принялась вальсировать — без сомнения, это был ее любимый танец.

— Спасибо, Берти, дорогой. Я знала, что вы согласитесь. Как я вам благодарна и как восхищаюсь вами! Вы совсем как Картер Патерсон… нет, не то… как Ник Картер… нет, не Ник Картер. Дживс, кого напоминает мистер Вустер?

— Сидни Картона, мисс.

— Точно, Сидни Картона. Но Сидни Картон мелок в сравнении с вами, Берти. И потом, я думаю, зря мы так волнуемся. Почему вы решили, что дядя Уоткин обязательно найдет каску, если придет сюда с обыском? Есть сотни мест, куда ее можно спрятать.

Не успел я сказать «назовите хотя бы три», как она подвальсировала к двери и, продолжая кружиться, исчезла. Ее шаги удалялись, песня звучала все тише. Мне было не до песен.

— Вот они, женщины, Дживс! — сказал я, криво усмехаясь.

— Увы, сэр.

— Ну что ж, Дживс, — сказал я, протягивая руку к графину, — это конец.

— Нет, сэр, не конец.

Я так сильно вздрогнул, что чуть не выбил себе передние зубы.

— Не конец?

— Нет, сэр.

— Неужели вы что-то придумали?

— Да, сэр.

— Но вы только что говорили мне, что ничего не приходит в голову.

— Да, сэр, говорил. Но я все обдумал и готов воскликнуть «Эврика!».

— Что готовы воскликнуть?

— «Эврика!», сэр. Как Архимед.

— Это он воскликнул «Эврика!»? Я думал, Шекспир.

— Нет, сэр, Архимед. Я бы посоветовал вам выбросить каску в окно. Маловероятно, что сэру Уоткину придет в голову вести поиски за пределами дома, а мы потом на досуге ее подберем. — Он умолк и стал прислушиваться. — Если вы одобряете мое предложение, сэр, мне кажется, стоит поспешить. Я слышу шаги, по-моему, сюда идут.

Он был прав. Дом буквально дрожал от топота. Вряд ли по коридору второго этажа усадьбы «Тотли-Тауэрс» мчалось стадо бизонов, оставалось лишь заключить, что сейчас нас настигнет противник. С резвостью овцы, заметившей приближение варваров, я схватил каску, подлетел к окну и швырнул эту мерзость в ночь, И вовремя: дверь тут же отворилась, в комнату вошли — в той последовательности, в которой я их представляю, — тетя Далия со снисходительной улыбкой на лице, будто она принимает участие в забавной игре, чтобы доставить удовольствие детям; папаша Бассет в бордовом халате, и, наконец, полицейский Оутс с носовым платком, который он то и дело прижимал к носу.