– Так вы знакомы с этим джентльменом, сэр?

– Учились вместе. Это с его подачи я получил отвратительное прозвище «Носочки», от которого избавился, благодаря скромным подвигам на футбольном поле, лишь к старшим классам. «Носочки», должен пояснить, сокращение от «Спальные носочки». Эта скотина Грин пустил гнусную байку, будто дома я сплю в носочках и обязательно при свете, потому что боюсь темноты. Вы знаете – хотя, возможно, вашему чистому сердцу это неведомо – как умеет травить ближних английская золотая молодежь.

– Очень нехорошо со стороны молодых джентльменов, сэр.

– Очень. Я поклялся страшно отомстить, и теперь моя клятва исполнена.

– Мне показалось, судья очень дурно с вами обошелся.

– Не то слово! Вот уж не ожидал. Мне всегда казалось, в таких случаях защитник говорит, что угодно, а судья, откинувшись в кресле, похохатывает над его остротами. И вдруг нате! – Его Честь бьет меня под дых. А все-таки судьям нельзя отказать в проницательности. Ушлые ребята. Заметили, как этот сказал, что мне надо бросать юриспруденцию? Он просто сформулировал то, что я давно чувствую. Отныне я полностью сосредоточусь на работе, к которой чувствую призвание. Я буду писать детективы. Когда ко мне придут и попросят выступить на очередном громком процессе, я отвечу, что, увы, не располагаю свободным временем. В нашц эпоху узкой специализации нельзя разбрасываться. Да, теперь я вижу ясно: все обернулось как нельзя лучше. Однако если вы спросите, жду ли я хорошего от предстоящей встречи с мисс Шусмит, я отвечу, положа руку на сердце… О, Господи! – воскликнул Джеф, содрогаясь всем своим натренированным телом. – Вот и она.

Он мужественно расправил плечи, силясь преодолеть ноющее чувство под ложечкой. Глядя, как мисс Шусмит идет через двор, самый ненаблюдательный заметил бы в ней некоторую взвинченность. Она исчезла в дверях Холси-чемберз, и Джеф, мгновение поколебавшись, вышел на площадку ее встречать.

Он перегнулся через перила и сразу понял, что чувства в ней клокочут, ища выхода. Миртл Шусмит поднялась по лестнице и устремила на Джефа каменный взор, словно трагическая королева экрана.

– Ты рехнулся, Джеффри? – спросила она низким, вибрирующим голосом.

Джеф внутренне подобрался. Встреча явно не сулила ничего доброго.

– Я понимаю, о чем ты, – начал он. – О судебном заседании, да? Я так и думал, что ты захочешь о нем узнать. Заходи, чайку попьем, все тихонечко обсудим.

– Не надо мне чая. Я прочла отчет в «Дейли Экспресс» и чуть не упала в обморок. Ты, наверное, сошел с ума.

– Ну, должен признаться, я слегка увлекся и в какой-то мере утратил ясность суждения. Я только сейчас рассказывал мамаше Болсем, что этот Грин оказался тем самым типом, чьи гнусные наветы отравили мне юные дни. Когда я увидел его, то понял: труба зовет. Вернее, это ему труба.

– Не понимаю, что ты говоришь.

– Я объясняю, почему не был вежливо-сдержанным. Когда это ничтожество вползло на место свидетеля, и я понял, что передо мной – Вонючка Грин…

– После того, как я с таким трудом уговорила папу тебя проинструктировать…

– Понимаю, понимаю. Не думай, что я не вижу твоей точки зрения. Я просто пытаюсь объяснить, что этот паскуда Грин…

– Он вне себя. Повторяет «Я же тебе говорил!».

– Так ты заезжала домой?

– Естественно, я заезжала домой. Не думаешь же ты, что я потащилась бы сюда с чемоданами? Он умолял меня разорвать помолвку.

Джеф содрогнулся от киля до клотиков. Такого он не ожидал. Вот уж угроза так угроза. Полный разрыв. Перед глазами мелькнул проблеск надежды. Так несчастный, стоящий на эшафоте с петлей на шее и уже видевший, как палач, крякнув, поплевал на ладони, вдруг различает всадника на взмыленном коне с запечатанным пакетом в руках.

– Ты не сделаешь этого? – хрипло спросил он.

Миртл Шусмит была девушка сильная. Она видела, что слова ее потрясли Джефри до глубины души, и, несмотря на праведный гнев, немного его жалела. Однако она твердо верила в необратимость заслуженного воздаяния. Она сняла перчатку.

– Я приняла решение, еще сойдя с поезда. Разумеется, после всего этого я не могу выйти за тебя замуж. Вот твое кольцо.

Джеф держал кольцо между большим и указательным пальцем. Внезапно его озарила странная мысль, из тех, что порой наведывались к нему в минуты отличного настроения.

– Знаешь, я чувствую себя оценщиком.

– Что ты такое городишь?

– Ты дала мне кольцо. Как будто пришла в ломбард и спрашиваешь, за сколько его можно загнать.

– Прощай, – выговорила Миртл Шусмит, возмущенная до глубины души, и двинулась вниз по лестнице. Наконец-то она поняла, что имел в виду отец, когда назвал Джеффри неуравновешенным и легкомысленным.

Джеф вошел в квартиру и рухнул в кресло. Он ощущал странную расслабленность во всем теле. Внезапная радость порой вызывает полное притупление чувств. Он смутно сознавал, что мамаша Болсем к нему обращается, и потому кивнул. Из того, что она заторопилась прочь со словами «выпить, пока горяченький», ему удалось заключить, что речь шла о чае. И впрямь, скоро она появилась вновь, с подносом в руках.

Джеф оглядел поднос без всякого энтузиазма. Что бы ни писали поэты о достоинствах чая, бывают в жизни минуты, когда душа просит чего-то покрепче. Не успела мамаша Болсем выйти, как Джеф понял – сейчас именно такая минута.

Ее хотелось отметить напитком, который не просто бодрит, но горячит и жалит, словно змея. Как на случай, в буфете имелась бутылочка подходящего адского зелья.

Пятью минутами позже он сидел с ногами на подоконнике, живой огонь растекался по его жилам, а сердце переполнял бурлящий восторг. И в этом состоянии он оставался довольно долго.

Однако постепенно мысли его приняли иной оборот. В такое время, сказал себе Джеф, мало ликовать. Не для того в нашей жизни случаются великие потрясения. Главное – извлечь из них урок. Он чувствовал, что манна небесная просыпалась на него неспроста.

Зачем, не стоило труда догадаться. Джеф отлично знал свой недостаток, чрезмерную сердечность в отношениях с противоположным полом. Он любил девушек – высоких, низеньких, стройных, пухленьких, блондинок, брюнеток – и слишком часто при виде девушки его язык слетал с тормозов.

Да, это его изъян. Он – трепло. Природа наградила его способностью к легкой болтовне, которая отчасти – подтрунивание, отчасти – искреннее чувство. Слишком часто в гостях он обнаруживал, что увлек в сторонку самую хорошенькую из девиц и разливается соловьем. Именно это, с содроганием припомнил он, и случилось с Миртл Шусмит. Вся история с ней, вся немыслимая катастрофа, которой он чудом избег, имела одну цель: научить его осмотрительности и сдержанности.

Отныне, решил Джеф, его поведение круто изменится. Прежде девушки называли Дж. Дж. Миллера «наш дорогой Джеф» и «душка». Отныне они будут шепотом спрашивать у приятельниц, кто этот угрюмый молодой человек, который стоит у стены, скрестив руки, и словно совсем их не замечает.

На этом месте рассуждений он огляделся вокруг. Взгляд его упал на тарелку с булочками, к которым он так и не прикоснулся. Вид булочек вернул его к яви.

Первой мыслью его было, что он в жизни не видел ничего менее съедобного. Слишком многие хозяйки, готовя булочки из крутого теста, путают слова «крутое» и «каменное», и мамаша Болсем принадлежала именно к этой школе. Даже не будь они такими твердыми, его желудок, пусть и здоровый, не желал принимать такую пищу после доброй порции горячительного напитка.

Однако и оставлять груду булочек на тарелке было нельзя. Мамаша Болсем такая ранимая. Чуткий Джеф не мог причинить ей боль, оставив угощение нетронутым. Чувства мамаши Болсем были для него святы.

А значит, стоял вопрос, которым так часто терзались герои в его рассказах: куда девать труп? Пока он раздумывал, взгляд его упал на полуоткрытое окно дома напротив – окно с табличкой «Дж. Шерингем Эдер». И тут Джефа осенило.