– Ну, твое белье лысому дистрофику, может, и пригодится. Возможно, им ты и откупишься. Такое бывает. Особенно у агрессивных недоумков. Поедешь ко мне? – предложил он. – В гости к олеандровым муравьедам. Я остановился в хорошей гостинице. Тебе понравится. А вечерним рейсом полетишь домой. Я провожу.

– С тобой, Коля, хоть к муравьедам, хоть к австралийским аборигенам.

– Ну и прекрасно. А если хочешь, снимешь номер, и погуляем пару дней по Токио.

Они принялись за хорошо прожаренную рыбу, ловко орудуя палочками, которые уже освоили.

– Ты мне расскажешь про свои убойные ножи? Я уже не боюсь.

– Нет, дорогая, все равно не нужно. Лучше ты расскажи о своей косметике.

– А что косметика? Нет в ней никакого смысла. И говорить не стоит. Тем более, что многие ведущие фирмы добавляют в неё кокаин. Да-да! Кокаин! Пускай лысый и кокаин себе заберет. Он его, наверное, в креме сразу прочувствует. Любит быть большим и сильным. А без зелья он маленький и дохлый. Вот в этом-то плане сила любви неистребима.

– Макаронник на кокаине?..

– Да, я случайно слышала разговор. И Сандрони вроде бы употребляет. Говорит – для экстатического перевоплощения.

– Интересные религиозные разновидности. Духовный мир не терпит пустоты. Я это слышал, а теперь увидел. Вероисповедание с «Магнумом» в кармане. Любит лысый, наверное, пульки пускать. На них надеется. Не понимает, что бьет дух, а не какой-то там «Магнум». Ни одна пуля просто так к цели не полетит. Как палач не приведет в исполнение смертный приговор, не прочитав историю жизни смертника. Он должен знать, что будет проводником смерти справедливо. Так же и пуля. Мишень – это совсем не то. Это мертвая материя. А вот пустить пулю, одухотворенное в ствольной камере существо, – одухотворенное стрелком, чья часть духа вселяется в нее и с ней улетает навсегда; пустить пулю в живого человека, в общем-то, сотворившего ее своим разумом; пустить пулю в ее родителя, можно и так сказать, – это уже не мишень, а вопрос жизни и смерти, решение, которого, Бетти, не в нашей компетенции, и даже не в компетенции самой пули.

– Ты говоришь, как настоящий Стрелок. Но твои пули когда-нибудь уносили часть твоей души?

– Да, Бетти. Уносили. Это тяжелое чувство.

– Я бы, наверное, не смогла их выпустить в человека. Хотя по мишеням бы постреляла.

– Никто не знает, кто в нем сидит. «Смогла-не смогла» – вопрос, решаемый в последнюю секунду.

– Ну, сицилиец, или кто он там, наверное, так не считает.

– А как он считает, не имеет никакого значения. Это выясняется только в момент реального действия. Ты должна понимать, о чем я говорю.

– Да, в общем, понимаю. – Она помолчала. – Прочитать тебе стихотворение? Оно немного касается этой темы.

– Ты и, правда, поэтесса?

– Нет, я не знаю, почему он меня так назвал. Я не поэтесса. А просто записала то, что однажды почувствовала. Это даже не в рифму.

– Давай, Бетти. Стихи есть квинтэссенция духа.

Музыкант задумчиво глядел на буддистку-стенографистку.

– Тебе нравится? – спросила Бэтти.

– Нравится. Это написала ты? Поразительно. Обычно женщины так не мыслят.

– А я и не мыслила. Но это было давно.

– Ты знаешь, и я баловался такими штучками. Тоже это было очень давно.

– Коля, милый, прочти!

– Я-то прочту, но сильно подозреваю, что бред и покажется бредом.

– Нет-нет! Я уверена, ты ошибаешься!

– Хорошо, мне не жалко, но предупреждение я сделал.

Музыкант замолчал. Побарабанил пальцами по столу и стал глядеть в потолок.

– Ты прав, Коля. Стихи не от мира сего. Ты, оказывается, глубоко религиозный человек. А ведь не скажешь так сразу.

– Я религиозный? Поверь, ты ошибаешься.

– Да нет, я не ошибаюсь. Трансцендентно прочувствованный текст. Великолепно. А еще есть что-нибудь?

– Есть, Бетти. Мне нравится твой черный юмор.

– Так прочти.

– Я прочту, но больше не проси. У меня свой стиль, и я его долго выдерживать не в состоянии.

Музыкант немного злорадно глядел на Бетти:

– Ну, как стишок? – Бетти молчала.

– Чего молчишь?

– Коля, тебе нужно принять буддийское вероисповедание. Твои стихи стоит перевести на санскрит.

– Любопытная идея десантирования русской семантики…

В закусочную вошли два человека. Фигура одного показалась Музыканту странно знакомой. Он непроизвольно отодвинул бамбуковую штору и увидел перед собой ушастого параноика, избегающего спагетти. С ним был гориллообразный китаец. Оба одеты в длинных плащах. Нос ушастого распух и почти удвоился в размере. Пауза опознавания длилась секунды две и была наполнена электризующей энергетикой предстоящего прямого действия. Музыкант успел сказать итальянцу:

– Будет время – почитай Бобергауза.

В ответ параноик выхватил из-под плаща израильский автомат «Узи» и, бешено глядя на сладкую парочку, дал очередь прямо от входа в заведение. В помещении никого не было, кроме Музыканта, Бетти и официанта. При скорострельности этого оружия 900 выстрелов в минуту весь залп занял секунды три. Пули изрешетили стену, побили посуду, но ни одна не влетела за бамбуковый занавес. Китаец выхватил длинный метательный нож и с воплем метнул его в Музыканта. Стальное лезвие вонзилось в деревянную стену рядом с его головой. Сицилийский живодер вытащил второй магазин и стал вставлять его в автомат. Китаец выхватил сразу два ножа – левой и правой рукой и, заведя их за спину, заорал наводящее на цель заклинание: «Йааа!!!».

«Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах!» – прозвучало шесть выстрелов у самого уха Музыканта. Стреляла Бетти из «Магнума». Стреляла стоя и держа револьвер двумя руками. Мафиози не ожидали такого апофеоза их оперного выступления. Две пули попали в лицо макароннику, и он упал, дрыгнув худыми ногами. Автомат отлетел в сторону. Остальные четыре получил дружелюбный китаец. Лицо его осталось цело, но все пули попали в грудь и живот. Он упал на бок и тяжело стонал. Вот тебе и маленький калибр. Скорее всего, пули были подрезаны.