– О господи, – тихо пробормотал Григорий и положил руки на произведение, лежащее у него на груди, как бы пряча его подальше от глаз.

– Ну? – вопросил командир. – Ты прочёл книгу?

– Я же сказал уже – да, – угрюмо ответил оператор.

– Я рад, я рад, – потёр руки Юра. – Мы скоро догоним потенциального противника по уровню политической подготовки!

Григорий протянул из гамака книгу с непонятным названием «Диалектика имманентного и трансцендентного». Сказал:

– Знаешь, Юра, если честно… Я прочёл. Но у меня до сих пор болит голова, и я ничего не понял. Забери её от меня, я смотреть на неё не могу – кружится всё внутри… Может она для моряков?

Командир взял книгу и испытывающе глянул на сержанта.

– Ты должен понимать такие вещи… Голова кружится даже тогда, когда первый раз из гранатомета по цели стреляешь… Сейчас идёт гонка военно-интеллектуального превосходства. – Помолчал, полистал книгу. – Про квинты и терции ты же, по-моему, понял?

– Ну, что-то вроде… – уклончиво ответил сержант.

– Так ведь здесь о том же самом, только другим способом передачи – алфавитом.

– Наверное, я не готов к такому алфавиту…

– Хорошо, попытаюсь объяснить основную мысль простыми словами. – Юра упал в гамак, который был привязан рядом, заложил руки за голову и начал говорить:

– Слушай внимательно. Имманентный мир это всё то, что тебя окружает, все, что происходит в твоей голове – твои мысли, желания и всё прочее. То, что ты можешь почувствовать, увидеть и представить, это он и есть имманентный мир. Ясно?

– Пока да.

– Ну, вот видишь как просто, – оживился Юра. – Продолжим: имманентность осознаваема, трансцендентность же, как раз наоборот. Трансцендентный мир выходит за пределы твоего восприятия и понимания. Это всё то, что ты даже не в состоянии вообразить, а не то, что увидеть или почувствовать. Это понятно?

– Нет.

– Юра пустил колечко дыма, сбил пепел с сигареты в лист фикуса и уверенно сказал:

– Щас поймёшь. Слушай внимательно. Перехожу на другой уровень подачи материала.

Григорий внимательно смотрел на командира из своего гамака.

– Имманентное и трансцендентное, – медленно начал учитель философии, – соотносятся друг с другом примерно так. В образном, конечно, изложении. – Помолчал; Спросил: – Ты любишь животных? Я тоже. Прекрасно. Представь себе: на верёвке висит кошка; слепая, глухая и к тому же без зубов и когтей. Одно только может – языком болтать.

Юра затянулся и медленно выпустил дым. Продолжил:

– Это имманентный мир, Григорий. Далее: возле верёвки с кошкой стоит стул, а на нем сидит, – как бы его назвать? – живодёр, так и назовём. Курит папиросу, пьёт пиво, а в руках плётка. Рядом столик хирургический расположен, а на нём всякие специальные инструменты лежат: щипцы для пыток, иголки разные, ну и прочее… Бидон с кипятком неподалёку поблёскивает. В общем, все нужные приспособления для пытки животного – под рукой.

Командир снова сделал паузу, затянулся сигаретой и продолжил:

– Ну, кнут – кнутом, а в стороне на маленьком столике лежит, так сказать, пара пряников: кусок сала, сыр, хлеба краюшка… Так вот, Гриша, этот живодёр – и есть трансцендентный мир. Понятно?

– Ничего не понятно.

– Ладно, поймёшь, – пустил кольцо дыма; качнулся в гамаке. Продолжил, медленно выговаривая слова:

– Сделает это падло глоточек из бутылки – бац кошку плёткой – и смеётся, наверное… Иголкой её ткнёт в бок, для общего порядка. Кошка орёт: «Жизнь собачья! Будь она проклята! Мама – роди меня обратно». Живодёр докурит бычок и, – бабах кошку по голове дубинкой. Ха-ха-ха! – наверное. И снова плёткой. И тут же, раз – пряник ей под нос. В виде куска сала. Ну, измученная тварь вцепилась, бедняга, и жуёт, жуёт – голодная ведь. И неожиданно начинает ощущать что-то вроде счастья. Мысли в голове струиться такие, примерно, начинают: «А ведь, в сущности, жизнь не такая плохая штука!» И тут снова – бац плёткой по морде, чтобы сало всё съесть не успела и не расслабилась. Да ещё, живодёрище, щипцами лапы задние, для профилактики, зажмёт; передние верёвкой затянет; ведро липкой горячей воды на кошку выльет; возьмёт верёвку – и давай её, кошку, крутить вокруг себя, приговаривая:

«Помни, у тебя всегда есть выбор! Надежда умирает последней. У всех есть равные шансы!». Это скотина живодёрище такую фигню котяре парит. «Будешь терпеть – и у тебя всё получиться! А ещё лучше – молись. Тогда все проблемы сами решатся. А ты говоришь – жизнь дерьмо. Не видала ты красотка дерьма!» И снова – бац дубинкой. Вот такая любопытная диалектика. – Юра прищурился от дыма и спросил:

– Наводящий вопрос по теме, сержант. Что в состоянии сделать кошка, как она может воздействовать на мучителя? Как она может достать его? Есть один способ. Догадайся. Ты обязан знать ответ!

– Слушай, – спросил оператор АРСН, переживающий за бедное животное, – а как кошка оказалась в таком положении? За что с ней так обходятся? Не родилась же она с верёвкой и без зубов?

– Хороший вопрос! Ты продвигаешься в обучении. А положение её изначально таково, – ответил проповедник Юра. – Когда-то, конечно, были и глаза и уши и зубы, но когда – никто не помнит. И зовётся это её непонятное положение – первородным грехом. Не родилась бы, паскуда, – не мучалась. А так – грех. Потому что соблазняешь живодёра пользоваться своей никчемной беспомощностью. Сдохнуть кошке её напарник тоже позволить не может. На кого же тогда грехи писать? И вообще… Без кошки он никуда. Делать больше ничего не умеет. Она ему необходима как воздух. Порою, правда, очень своенравные и умные котяры попадаются… Управу на живодёра находят. Редчайшие случаи, – но они бывают.

Юра швырнул в траву потухшую сигарету и сказал:

– Понял ты или не понял, а я тебе объяснил. Вот только конец истории ты должен додумать сам. Это и есть экзамен. В книге ответа нет, можешь не искать. А подсказать тебе я не могу – не помню, забыл. Да и права не имею.

– Юра, может, закончим с философией, – стал канючить Григорий. – И так тошно. Не мучай, – включи другую тему.

– С философией закончить невозможно, – ответил просвещенный командир. – Только она сама может закончить с тобой. И это ты тоже обязан понимать.

Всё, слазь с гамака. Идём обедать.

Мэрилин смотрела на мир с сотого этажа. До самого горизонта расстилалось поле небоскрёбов и фешенебельных строений невероятных конфигураций. Теперь это её мир. Возможно, навсегда. Поле с ромашками осталось в прошлом.

Охрана из двухсот человек разместилась вокруг неё в радиусе километра. Какие ромашки? Какие фиалки и колокольчики? Стеклобетон, бриллианты и зависть окружающих, переходящая в ненависть. Вот образ жизни мессии современного мира.

Мэрилин смотрела на заходящее солнце. Оно было всё то же что и десять, пятнадцать и тысячу лет назад. Оно было всё то же, что и при Клеопатре, и при Нефертити… Ничего не изменилось! Все изменения происходят только в голове. Она это уже понимала.

В её комнате стояли только несколько больших цветов в глиняных горшках, большая кровать и компьютер.

Мэрилин думала о Будде. О его свободе. О его силе и бесстрашии. О его фатальности. Как она хотела быть вместе с ним! Хотя бы в виде той белой птицы, которой она, Мэрилин, становилась во сне, который был реальнее реальности.

В дверь тихо постучали.

– Да, заходите, – проговорила. Вошел начальник охраны.

– Мария Николаевна, – сказал. – Не надо стоять у открытого окна. Мы сканируем всю местность, но всё может быть. Есть не очень хорошие данные о местном терроризме. Я вас прошу…

– Спасибо Виктор. Я ещё чуть-чуть постою и ложусь спать.

Начальник охраны вышел.

Она ещё раз окинула взглядом гигантский мегаполис. Наклонилась вниз. Там сновали мириады людей и машин. Там была жизнь. Её броуновское движение, без которого нет ничего живого. Без которого остаётся только лёд, смерть и вечная мерзлота. Лед души.