– Да, над тобой. Над твоей юмориной «Спроси… Спроси… Разговаривает – не разговаривает?». Он показал, что им управлять не может и не будет никто. Если надо – управлять будет он. Тебе так не кажется? Или ты по-другому объяснишь фокус с остановкой физической реакции? Физической, а не лирической…

Отец задумчиво спросил:

– Ты так думаешь?

– А ты как думаешь?

– Я думаю, тебе там виднее. Хотя в жизни бывает столько совпадений, столько случайностей, столько накладок, столько всякой метафизики, что я ничего сказать не могу, кроме одного: рад, что все в порядке. Ты с ним там повежливее. И вообще… – Он прокашлялся:

– Уважаемый Будда! Я приношу глубокие извинения, искренние и от всей души, за то, что ненароком проявил к Вам недостаточное почтение! Поверьте, это только в силу отсутствия знаний о Вас!

– Папа, что с тобой?

– Хватит об этом, дай мне данные.

– Две тысячи четыреста пятьдесят. Горит надпись «Все параметры в норме».

– Это хорошо. А как твое самочувствие? Вообще.

– Хорошее. Немного только кружится голова.

Она посмотрела вниз. Земля была уже видна только в туманной дымке.

Тонкие ниточки дорог и спичечные головки домов казались игрушечными.

Неожиданно в тишине аэростата зажужжала муха. Влетела, наверное, перед герметизацией входной двери. Или сидела на Будде, да проснулась. И пошла жужжать и наворачивать круги, мертвые петли и бочки с переворотами. Чернобыльская красавица. Неутомимая, как буйвол. Да и размером с хорошего шмеля, если не больше.

– Что там у тебя за помеха в линии? – спросил отец.

– Это муха.

– Какая муха?

– Обыкновенная. Влетела, наверное, на старте.

– Я надеюсь, она без зубов и не перегрызет чего-нибудь.

– Не знаю, верить местной фауне нельзя. Ты же сам там, наверное, был и все видел.

– Не был ни разу.

– Не может быть! Ни разу не был в тридцатимкилометровой зоне?

– А что мне там делать? Все данные у меня и так есть.

– Зря, зря! Подозреваю, что у тебя не все данные. Там очень интересно и есть на что поглядеть.

Муха начинала давить на голову.

– Ну, я как-нибудь послушаю твои рассказы об этом. Возможно, это будет и поточнее, чем реальная действительность.

– Это как минимум. Обещаю, что не скажу ни слова. Это надо видеть. И, по-моему, там достаточно смотрят…

– Ну, твой Боб уже не смотрит. Хотя… хотя… Может быть, это и в самом деле энтомологические исследования? Они же все помешанные, эти насекомолюбы.

– …С «Беретой» под рукой? И помповым ружьем? Мне кажется, что ты устал.

– Может быть, и так… ну, а что у нас с набором?

– Три тысячи двести. Подъем нормальный.

– Как там погода?

– Ни облачка. Голубое небо. Ты знаешь, ну вот никогда так себя вольно, как птица, не чувствовала. Прямо как ангел небесный, только муха задолбала.

– Что-что?

– Муха, говорю, задолбала. Сейчас голова развалится. Летающий вентилятор.

– Муха-муха… Хорошо, набирай высоту. После восьми тысяч свяжешься. Я тут все перекодировал. Пароль спутника «ХОРЬ-22».

– Прекрасный пароль. Суперкомпьютер не вскроет. Твое творчество. Узнаю.

– Хватит болтать! Давай! – отец отключился.

Муха неожиданно тоже затихла. Слава Богу! Наверное, батарейка кончилась. Приятная тишина радовала ухо. Мэрилин присела на край платформы и стала глядеть вниз. Неведомые дали. Что там, кто там, внизу? Она вспомнила детство, вспомнила речку ранним-ранним утром. Маленьких рыбешек, которые тыкались своими губами в ее детские ноги, по колено стоявшие в воде и терпеливо не двигающиеся, чтобы не спугнуть тех рыбешек, заплывающих в стеклянную банку, которую она держала в руках. Пять утра, середина лета, свесившиеся ивы и поле цветов на том берегу. Вода, как парное молоко. И чистая, как слеза. Когда это было? Но ведь было, было? Да, конечно, было. Да и есть, наверное.

Неожиданно в глубине аэростатного объема раздался скрипящий звук, вернувший ее из прошлого. Вроде того, когда два воздушных шарика трут друг о друга. Затих. Снова по уху резануло, уже как гвоздем по стеклу. Мэрилин перегнулась через край платформы в сторону звука и увидела сидящую муху. Та грызла стенку аэростата, которая была толщиной микрон двадцать. Мать родная! Она и, правда, с зубами!.. Скржиииу! Скржиииу! Виииии… Наверное, ген от термитов проявился. Те тоже грызут все, что попало. Чем несъедобнее – тем лучше. Но дырочка в стенке аэростата на высоте пяти километров не стоит уникальности изощренного насекомого, будь оно хоть звездой энтомологии, и не только с зубами, но и даже с веселыми песнями на итальянском языке.

До красавицы чернобыльских прерий было метра два. Мэрилин не решилась спуститься из пластиковой платформы на тонкое дно цилиндра. Она сняла свою кофту и, размахнувшись, изо всех сил ударила по мухе. Та злобно оглянулась и не двинулась с места. Скржиииу! Виииии! Господи, да она пуленепробиваемая, что ли? Или на кремниевой основе. Вместо углерода в основе строения молекул – кремний. Читала где-то такое. И не боится!.. Монстр прямо, а не муха. Бах! – снова кофтой. Хррум! Хррум! Хррум! Звук изменился. Прогрызает!.. Мэрилин схватила винтовку и, взяв ее за приклад, дотянулась до мухи и кончиком глушителя толкнула ее изо всей силы в бок. Это помогло. Недовольное насекомое быстро перебежало еще выше по стенке аэростата, и до него теперь можно было достать только пулей. Скржиииу!

Наверное, подобная тварь заползла в 1986 году в четвертый энергоблок Чернобыльской атомной электростанции. И какой-нибудь важный элемент перегрызла. В результате – неуправляемая реакция. Вииии!..

Неожиданно рядом с Мэрилин мелькнула тень, и на пластик аэростата, как на поле корриды, выскочила желтая крыса, неведомо как очутившаяся на борту. Наверное незаметно вползла следом за быком. Быстро подбежав к прожорливому насекомому, она остановилась в пяти сантиметрах от него. Муха замолчала и уставилась на крысу, оценивающе разглядывая ее. Что глядеть-то? Молниеносное движение – и чернобыльская тварь оказалась в пасти. Раздался скрипящий звук: крыса пыталась перекусить муху. Насекомое заработало крыльями и гудело, как микровентилятор, издавая щелкающие звуки, очевидно, зубами. Точно кремниевая! Но поднять в воздух откормленную на бойне крысу было перебором даже для нее, летающей буровой установки. Так продолжалось с минуту, и монстр стал затихать, жужжать неуверенно, дергать лапами, и наконец замолк. Выждав еще полминуты, хвостатый тореро отпустил вредителя, и тот, кувыркаясь, скатился по стенке аэростата прямо к платформе. Мэрилин сквозь ткань кофты взяла неподвижное насекомое и придавила прикладом автомата. Было впечатление, что пытаешься раздавить косточку от персика. Тогда она ударила изо всех сил. Раздался хруст. Все, конец последней серии. Сдохла.

Мария Николаевна аккуратно завернула безжизненное тело в бумажку, обернув несколькими слоями, перевязала ниткой, вытянутой из кофты. И положила в уголок. Достала бутылку коньяка (вспомнив про Боба, царство ему небесное). Открутила пробочку, сделала глоточек. Посидела, помолчала, глотнула еще раз. Гладкие мышцы медленно расслабились. Она закрутила пробку и сунула бутылку в мешок. Глянула на экран. Высота – девять тысяч метров. Температура атмосферы – минус тридцать два градуса. Скорость воздушного потока – тридцать три метра в секунду. Направление – юго-восток. Системы работают нормально. Набор высоты продолжается. Она наугад набрала «УПРАВЛЕНИЕ». Угадала: высветилась таблица. Внимательно прочитала, набрала на клавиатуре «ПОТОЛОК». Мигающий дефис заполнила цифрой 10000. Оглянулась в сторону саркофага с мухой. Вздохнула. Замигал вызов связи. Включилась. Отец:

– Как там дела? Дай данные набора.

– Десять тысяч метров. Я остановила набор.

– Я же тебя просил позвонить, когда будет восемь. Надо, понимаешь, выбрать необходимый воздушный поток, учесть розу ветров, струйные течения, температурные перепады, скорость ветра. Это аэростат. Это не велосипед. Ты знаешь, куда тебя сейчас сносит? А я знаю. Я вот сижу, гляжу на монитор и вижу точку, а в этой точке – ты. Мне отсюда все видно, и будь добра: если я прошу сделать так, то делай так, а не эдак. Потому что эдак – это не совсем так. Тебе понятно?