– Есть налево! На сундук мертвеца и бутылка рома, – отрапортовал Федя, вернувшись из забоя. И, пошмыгав носом, продолжил сокрушенно:

– И что вы за люди геологи? Сами себя не уважаете! Вот, Васька мужик был очень неглупый, с высшим образованием, гордый – пальцем его не тронь, а в таких портках ходил! Белой капроновой ниткой чиненых от мотни до жопы! Стежки с сантиметр!

– Все в норме, дорогой, – засмеялся Сергей, взглянув на свои не раз ремонтированные штаны. – Главное – не красота, а надежность. А насчет внешнего вида анекдот есть старый. Слушай:

Однажды Политбюро по просьбе женщин решило мужикам смотр устроить. Ну и вызвали представителей сильного пола на свое заседание. Первым, конечно, пошел свой человек из министерства легкой промышленности. Смотрят – выбрит гладко, отутюжен, пахнет хорошо и смотрит ласково.

– Внешний вид, – говорят, – “Отлично”.

– Курите? – затем спрашивают.

– Нет!

– Пьете?

– Нет!

– А как насчет женщин???

– Только с собственной женой!!!

– Замечательно! И что только гражданки жалуются?! Следующий!

Следующим был морячок. Бескозырка белая, в полоску воротник. Выбрит до синевы, опрятен, красив, весел. Тоже получил за внешность высший бал.

– Курите? – потом его спрашивают.

– Только советские папиросы!

– Пьете?

– Только “Советское шампанское”!

– А как насчет женщин?

– Только в советских портах!

– Замечательно! Можете идти!

Третьим по недоразумению какому-то геолог прошел. Небритый, один сапог кирзовый, другой резиновый, одежда драная, нос облуплен, глаза бегают...

– Да... – говорят. – Оценка за внешность ясна... Курите?

– А есть?

– Пьете?

– Наливай!!!

– А как насчет женщин?

– Счас будут!

Все, кроме меня, засмеялись, хотя рты у каждого были забиты опостылевшей пищей, которую не хотелось ни жевать, ни глотать.

– Да, бичей среди геологов полно, – сказал я, стараясь прогнать из головы невеселые мысли. – Стать им просто. Особенно без женской ласки и на этом вот “Завтраке туриста”. Нет бабы – все, конец геологу. Сначала перестаешь бриться, потом – ширинку застегивать, затем – мыться, затем – ложкой пользоваться и одежду менять. Однажды оставили мы на зимовку на Кумархе Олега Семакова, нашего техника-геофизика. Чтобы, значит, местные не разворовали все начисто. На пять месяцев, с декабря по апрель. Когда в мае поднялись – никто его не узнал. Зверь зверем. Зарос весь, грязный, говорить разучился. Таджики из Дехиколона сказали, что вставал он с кровати раз в месяц, когда самогонка у него кончалась. Кладовщица Нина Суслановна потом пяти мешков сахара не досчиталась! А в Карелии с другим бичом был знаком. Классный геолог, большой специалист по апатитовому сырью и строительному камню. Я полтора года с ним рядом проработал, так он за все это время ни разу одежды и носок не сменил. Представьте, как от него пахло. И ел он как зверь... Наклонится над чашкой и ест быстро, не жуя, чавкая и обливаясь. И, знаете, чувствовалось, что ложка для него не столовый прибор, так он ее держал (вернее, удерживал), а нечто, символ принадлежности к людям, что ли... Или даже, может быть, последняя ниточка с цивилизацией связывающая...

Заканчивал я уже автоматически. Опять мои мысли унеслись к Лейле. “Последняя моя ниточка... Киска... Болтаю здесь... Как будто ничего не случилось. Измучил девочку. Давно надо было уйти от нее, отправить к родственникам в Париж. И все так получилось из-за того... из-за того, что боялся, что уйдет, оставит одного... И привел ее сюда. Негодяй! Это все страх, подспудная боязнь одиночества...”

Ближе к концу нашей скудной трапезы, от входа в штольню раздался глухой протяжный стон.

– Афганец мой, похоже, откидывается... Судорога его бьет! – первым сообразил Юрка.

– Сидел бы дома, в духане своем спичками торговал, а то нет, сюда за смертью пришел, – грустно сказала Наташа, несколько минут назад смененная Федей.

– А ты чего дома не сидишь? – усмехнулся Житник.

– Я не по своей воле здесь. Будь моя воля, сидела бы дома и детей рожала. Хотя... Помните, Лейла на Арху говорила: “Когда не умер – жить хорошо”?.. Я тогда ее поняла... Когда от Резвона в первый раз убежала, в скалах застряла. Только вверх можно было лезть. И на самом верху повисла... На пальцах. Но вылезла, не знаю как. Чудом... И легла на краю. До сих пор помню все вокруг... Как будто заново родилась. И все остальное тоже. И солнце, и скалы, и небо. Все только что появилось. Все такое чистое, новое...

– Чистое, новое! Завтра, может быть, всех нас шлепнут и поделом... – с трудом проглотив последний кусок “Завтрака”, переменил Сергей тему разговора. – Давайте лучше о деле, то есть о том, что мы имеем и будем иметь. Значит, все вместе мы видели четверых. Один из них – Юркин моджахед, он, судя по всему, благополучно откинулся. Напарник моджахеда, возможно, это Резвон – ранен в седалище, чему я искренне рад. Третий, Наташкин Вовчик – ранен в руки, и стрелять теперь долго не сможет. Четвертый – жив и невредим. Без сомнения, у них еще есть пара человек. Или на сотню больше, если они кишлаки окрестные подняли... Но это маловероятно.

Теперь о завтрашних делах... Я предлагаю Черному с Наташкой завтра идти на разведку, или в охранение – как хотите. Пусть Резвона поищут. А до того мы все вместе здесь...

– Давай, я с Черным пойду, – мрачно перебил его Житник. В колеблющемся свету карбидной лампы его лицо выглядело зловещим.

– А Наташку с кувалдой в забой? Понимаешь ведь, что штольня – это ловушка. И женщин лучше держать от нее подальше. Слушай дальше, джентльмен. До ухода Черного с Наташкой мы все вместе подготовим здесь песец котенку. А именно перенесем ящики с аммонитом в рассечку. Аммонита у нас мало, но можно забить ящики камнями, а аммонит сверху положить. Чтобы, значит, было видно, что взрывчатки у нас вагон и маленькая тележка. И если ее взорвать, то от золота одна пыль останется. Потом соберем золото в брезентовые мешки... То же золото, которое оторвало после последней отпалки...

– Загадками говоришь, начальник! Зачем все это? – опять перебил Сергея Житник.

– А затем. С самого рассвета, а лучше часов с четырех ночи, Черный с Наташкой уйдут в поиск, найдут их банду и будут издали следить за бандитами. Я это к тому, что когда за тобой кто-то следит, да еще с оружием, всегда хочется мирного соглашения. Рано или поздно Резвон припрется Лейлу менять, и тогда одного из них мы приведем в забой и покажем эти ящики с взрывчаткой и золото, естественно. И предъявим им ультиматум: либо они отдают Лейлу, либо мы взрываем этот рудник к чертовой матери. И потом даем знать о нем городским властям. При благоприятном для нас решении Юра с Федей грузят мешки на ишаков и соединяются с Черновым и Наташей где-нибудь на пригорке. Потом Резвон отпускает Лейлу, и со своей шайкой уходит подальше, а я присоединяюсь к вам, и мы чешем в Зидды на третьей скорости. А Резвон получает в собственность штольню со всеми ее потрохами.

– Для этого обмена, – с сомнением покачала Наташа головой, – надо доказать ему, что в штольне остается много золота...

– Я заходил в рассечку после последней отпалки. Там на стенке в заколе два самородка с блюдечко и тарелку... Классное зрелище. Мало ему не покажется, – сказал Житник, немного подумав. – Но все, конечно, будет совсем не так. Резвон, скорее всего, не поверит Сергею. Не поверит, что он не взорвет золотую рассечку. Так, из вредности. Сам бы он наверняка взорвал. А вообще, делайте что хотите, а за вынос мешков из штольни буду отвечать я. Вынесу, а там трава не расти и Лейла...

– А с вредностью, – перебил я его, по глазам догадавшись, что он намеривается сказать какую-то гадость, – есть выход... Можно огнепроводный шнур на боевике сделать очень коротким, сантиметров пять-десять... И Резвону показать. И объяснить ему, что на выход из штольни минимум двадцать секунд нужно. И если Сергей решит повредничать, то растворится в атмосфере вместе с золотом. И, естественно, убедить, что другого шнура подлиннее нигде мы не спрятали. Короче, есть, чем торговать. Резвон умный мужик, хоть и зверь. С ним можно договориться.