Вечером довольный Доцент осторожно ссыпал сданное ему золото в двойной полиэтиленовый мешочек и поинтересовался нашими дальнейшими планами на каторжное будущее.

– Водяную мельницу надо строить для мелкого помола руды, – сказал Сергей. – Внизу, на Уч-Кадо. Выход золота будет выше. Процентов на десять-пятнадцать.

– У нас есть специалист в мельничном деле. Завтра с утра я вам его пришлю.

– И еще нужны сигареты, – сказал я, закуривая последнюю памирину. – И надо подумать о принудительной вентиляции. Когда кончится аммонит, придется действовать по старинке – огнем и водой. У вас, в кишлаке, полно разрезанных на полотнища прорезиненных вентиляционных рукавов. Все крыши ими крыты. Надо сшить из них рукав длиной метров пятьдесят и диаметром сантиметров сорок. Чтобы легче было везти, шейте по десять метров, здесь соединим...

– К утру сделаем, – кивнул Доцент, что-то отмечая в записной книжке.

– Помимо труб нужны мехи для нагнетания воздуха и молодая баранина для нас, – продолжал перечислять я. – Пока все необходимое будет собираться или изготавливаться, мы опробуем бока жилы. В них тоже может быть хорошее золото.

– Прекрасно. Мы все сделаем быстро. А вместо сигарет пришлю вам сушеный табак, – задумчиво ответил он, видимо, уже обдумывая дальнейшие действия. – А вам пора спать. Даем вам десять минут на ужин и санитарно-гигиенические процедуры.

– А как там Фатима с Фаридой поживают? – спросил я, начисто забыв о своем обещании не общаться с Доцентом. – Страстные женщины, я вам скажу. Кишлак ваш на уши они еще не поставили? Если скажете “Нет”, я не поверю.

На фейсе Доцента возникла гримаса. Гримаса, очень похожая на ту, которая возникла у меня на лице как-то вечером в Захедане, когда я в полутьме, у своей кровати увидел обнаженную Фатиму. Он поднял руку, намереваясь махнуть ею в сердцах, но, видно, решив, что жест этот может подорвать устои субординации, передумал и ушел к своим людям.

Перед тем, как нырнуть в лаз, я несколько минут смотрел в грустные глаза Лейлы. Они постепенно потеплели, и руки ее привычно обвили мои плечи.

Утром нас разбудило громыхание – кто-то из стражей колотил алюминиевой миской по устью лаза.

– Пионерский лагерь прямо, – потягиваясь, пробурчал Житник. – Я – не я, если на воле нас не ждет манная кашка на тарелочке с голубой каемочкой.

– Кашка... – сглотнув слюну, протянула Наташа. – На молоке и с желтым пятнышком сливочного масла посередине...

– Поскакали тогда, – усмехнулся Юрка. – Остынет-то какава на второе...

Гремя цепями, мы выбрались на свет божий и сделали зарядку, то есть минуты три бегали гуськом по промплощадке. Затем занялись приготовлением завтрака, а именно поставили у костра открытые банки с консервированной говядиной из Фединой запасов. Когда в них начало булькать, появился мальчик из кишлака со стопкой свежих лепешек. Нам досталось три штуки, и мы ели тушенку, макая в нее теплые лепешечные ломти.

После завтрака Житник с Бабеком занялись промывкой оставшейся рудной мелочи, а мы с Сергеем пошли в штольню, чтобы решить, что делать дальше. Осмотрев забой, нашли в нижней части кварцевой жилы несколько небольших вкраплений золота и принялись выбивать этот участок с помощью кувалды и зубила. Выбив кусок породы, в котором сверкал огромный желвак золота, и несколько обломков с тонкопрожилковым золотом, мы понесли их на-гора.

На поверхности Сергей принялся освобождать самородок из каменного плена. Не успел он и пару раз ударить молотком, как из-за скалы, торчавшей над промплощадкой, выскочило и скатилось на нее нечто черное, смердящее, безобразное и нагое. Лишь несколько приставших к коже фрагментов одежды выдавали в нем человека.

Оттолкнув меня, несчастный с воем бросился к Сергею. Тот импульсивно, совсем как ребенок, не желающий расстаться с игрушкой, попытался прикрыть самородок руками, но человек мощным толчком опрокинул его на землю и, яростно рыча, взялся за горло.

С трудом преодолев оцепенение, мы с Житником бросились на помощь товарищу и перевернули образовавшийся живой бутерброд Сергеем кверху. И увидели лицо нападавшего... Ужасное, лишенное век и практически всей правой щеки, с обнаженными костями скул, с огромными, распухшими от нарывов, губами!

Пока я, обмерев, рассматривал этот натюрморт, эту фактически мертвую натуру, Житник, грязно матерясь, попытался освободить парализованного страхом Сергея. Но, едва лишь он схватил полупокойника за руку, пальцы его утонули в гноящейся плоти. Побелев как полотно, Юрка отскочил в сторону и затряс рукой, пытаясь стряхнуть прилипшие к ладони слизеобразные кожные покровы. Но они не отставали. И Юрку вырвало. Желая отереться, он поднес к лицу правую руку, но, увидев на ней частички разложившейся плоти, вновь зашелся в рвоте...

Подавив острое желание своего завтрака присоседиться к Юркиному, я прикрыл рот и нос ладонью, поднял лежавшую под ногами большую металлическую скобу и освободил с ее помощью уже пришедшего в себя Сергея. Почувствовав, что жертва ускользнула из рук, человек завыл, жалобно модулируя звуки красно-черными распухшими губами, и, стремительно вскочив, убежал вниз к Уч-Кадо.

Следующие полчаса ушло на приведение в чувство потерявшей сознание Наташи (Лейла, как ни странно, перенесла этот ужасный эпизод стоически). Если бы не этот досадный обморок, то, пока стражники и Нур приходили в себя, мы добежали бы до канадской границы...

Опамятовавшись более-менее, Нур, сказал своим подчиненным (заикаясь и дрожа), что на Сергея напал тот самый черный мертвый человек, который двумя днями раньше схватил его за горло в штольне. Я же и мои товарищи долго не могли отвести изумленных глаз от известняковых гряд, скрывавших от нас перевал Арху. Полупокойник, несомненно, член экипажа сгоревшего вертолета, приполз оттуда. Приполз поверху, двигаясь вдоль заснеженного Гиссарского хребта. Живой и здоровый человек не смог бы этого сделать... Никогда...

Потрясенный случившимся Нур не знал, что и делать. Он с вытаращенными глазами метался по промплощадке, срываясь на фальцет, орал на подчиненных и на нас. Ему было ясно, что место вокруг стократ проклято, и надо немедленно смазывать пятки. Но нарушить приказ учителя он не мог. И, раздвоившись меж долгом и страхом, озверел и начал палить по нам из автомата. Без сомнения, на этот неосознанный психопатический поступок его подвигла мысль: “Нет их, нет штольни, нет страха”. К нашему счастью его трясущиеся руки не удержали оружия, и очередь практически полностью ушла в небо. Но привела его в чувство.

– Смотри, как он Доцента боится, – глядя на приходящего в себя Нура, сказал заметно побледневший Житник (первая пуля ударила ему прямо под ноги). – Не убежал, остался. Ну и дисциплинка у них... По сравнению с ним Резвон – нянька детсадовская. Ох, братцы, как мне себя жалко...

– А я вот о чем думаю... – сказал я, глядя в сторону перевала. – Кто этот человек? Явно не Абдурахманов... Тот поплотнее и повыше... А ведь только он знал местонахождение штольни. Вполне может быть, что...

– Это не Абдурахманова сбили на перевале? – закончил за меня Житник.

– Да... И тогда вполне может быть, что Абдурахманов еще прилетит сюда... Не сегодня, так завтра. И тогда нам – хана. Он быстро сговорится с Учителем и нас...

– Все это фантазии... – перебил Сергей, явно не желавший брать в голову сказанное мною. – Вечно ты что-нибудь выдумаешь...

– Поживем – увидим... А ты, Серый, как себя чувствуешь? – переменил я тему, шутливо ткнув его пальцем в живот. – Волнуюсь я что-то. И чего-то эта обуглившаяся головешка от тебя добивалась? Ума не приложу... Будь осторожен, дорогой – гениталии у него вроде на месте и, похоже, в полном порядке...

Мы все загоготали и еще немного пошутив над притихшим Сергеем и Юркой, по-прежнему брезгливо рассматривавшем свои ладони, приступили к работе.