Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

6. Со злом бороться бесполезно. – Оскар Уайльд об аде. – Нам предлагают сыграть в колодец.

Яхта уткнулась носом в береговой песок уже в сумерки. Выплывшая на небо луна выглядела линялой, но света ее хватило, чтобы мы без затруднений добрались до особняка, белевшего посреди джунглей.

Особняк был самый настоящий "барский" – с башенками, балкончиками, беломраморными колоннами, украшенными чертями, химерами и прочей нечистью. К тяжелой двустворчатой двери красного дерева, вели широкие ступеньки из призрачно иризирующего лабрадорита.

– Нет, лакеев в ливреях в доме нет, – предупредил мой вопрос Худосоков, остановившись у беломраморного фонтана с рогатыми амурами. – Можно было, конечно Крутопрухова с доном Карлеоне попросить прислуживать, но у них такая нервная жизнь... И какие из них лакеи? Руки трясутся, глаза бегают, ноги подкашиваются.

Баламут с Бельмондо присели на край фонтана и закурили. Жизнь казалась прекрасной. Райскую, точнее, адскую тишину нарушал лишь шелест прибоя, из лесу время от времени раздавалось завораживающее пение ночных птиц, иногда оно прерывалось звонким девичьим смехом.

Худосоков присел рядом со мной и, выдержав паузу, заговорил:

– Ты, Черный, много книг прочитал, а ничего не понял...

– Чего я не понял?

– А то, что со злом бесполезно бороться. Или очень тоскливо. Все, что человек может сделать, так это то, чтобы его меньше рождалось. Человек должен вырасти счастливым, тогда он зла совершать не будет... Или мало совершать... Вот как вы... А чтобы человек вырос счастливым, должны быть счастливы его родители... А таких людей на миллион единицы...

Я изумленно посмотрел на Худосокова:

– Ну, ты даешь! В прошлом году об Империи зла толковал, говорил, что только злом мир держится, а сейчас вот как запел... Никак пытки подействовали?

– Когда они меня пытали, я никаких угрызений совести не испытывал. И, тем более не клялся, что "больше не буду". Я только боль испытывал... И если я отсюда выберусь, то опять что-нибудь придумаю... Потому как с несчастными людьми можно только по-плохому...

– Ты же небесный переворот задумал... – проговорил Баламут, искоса любуясь луной, ставшей к этому времени вполне жизнерадостной.

– Это само собой...

– Ну и что ты сделаешь, когда синапсом завладеешь?

– Я сделаю всех счастливыми. Я при рождении вобью людям в головы, что они счастливы и всегда будут счастливы...

– Э, дорогой! – усмехнулся я. – Когда пара потомственных алкоголиков сношается, то знаешь, какие они счастливые? А когда у них дебильный ребенок рождается без неба и с одним ухом, он тоже, в общем-то, очень счастливый... Несчастными люди становятся пересекаясь.

– Ты юродствуешь, Черный! Я просто стану действующим богом, богом, который будет внимать и помогать, помогать и карать за зло...

– Ты? Редкостный злодей?

– А что? Добрый человек не может сделать ничего великого... Да что я тебе говорю... Ты сам когда-то об этом думал...

– Думал, может быть, и думаю, но никогда не... – начал я оправдываться, но, вспомнив, с какими волюнтаристскими намерениями появился в Сердце Дьявола, смешался.

– Ладно, хватит философствовать, пошлите в дом, – усмехнулся Ленчик, прочитав мои мысли, мысли одного из несостоявшихся организаторов компьютерно-правовой революции.

По дороге я поинтересовался у Худосокова, где его сын Кирилл. Со слезой в голосе он поведал, что душа бедняги в настоящее время проходит по этапу в соседнем департаменте, то есть в чистилище. И начал торопливо рассказывать, каким хорошим и перспективным во всех отношениях был его мальчик.

Тем временем мы подошли к дому. По широкой мраморной лестнице Худосоков провел нас в костюмерную – большую комнату, по всему периметру которой располагались старинные шкафы с зеркальными дверцами; в них находились новехонькие одежды многих исторических эпох. Примерив тюрбаны, треуголки, цилиндры перед зеркалами и вдоволь насмеявшись друг над другом, мы оделись в привычные нам джинсы и толстовки и прошли в просторную столовую. На высоких ее стенах, украшенных старинными светильниками, висели потрескавшиеся портреты строгих стариков и дам преклонного возраста, под ними стояли на страже никелированные рыцарские доспехи в сборе. Большой любитель живописи, я спросил Худосокова, кто изображен на портретах и чьей они кисти.

– Рембрандт, Гойя, Веласкес... – ответил он, слегка улыбнувшись. – А изображенных персон вам стыдно не узнать...

И начал тыкать в портреты пальцем:

– Это Александр Македонский, это Нострадамус, это Легран, известный антильский пират, это Витторио Десклянка... На втором этаже другие портреты людей и животных, в телах которых пребывали ваши души... Как-нибудь я покажу их тебе...

– Да-с... – только и сказал я, оторвав взгляд от рыцарей и портретов. – Ад у вас, надо сказать, на все сто...

– В аду все должно быть... – сказал Худосоков, поджав губы. – Абсолютно все. Оскар Уайльд как-то воскликнул: Не получать того, что хочешь? Что может быть хуже!!? Только получать все, что хочешь!

Подивившись начитанности записного убийцы, мы уселись за длинный стол, покрытый накрахмаленными белоснежными скатертями. Не успел я осмотреться, как передо мной возникли большое блюдо с телятиной, языками и прочей мясной и овощной всячиной, бутылка красного десертного вина и хрустальный фужер. Поставила все это на стол изящная белоснежная ручка. Поразившись ее красотой, я обернулся и увидел... Ольгу! Увидел и содрогнулся: это была настоящая Ольга, а не ее копия. Это она загорала на берегу в виду яхты!

– Ты... ты умерла!!? – воскликнул я.

– Да нет, как видишь! – прыснула девушка. Она была в обтягивающем бархатном вечернем платье с глубоким вырезом. Волосы ее были собраны в пучок на затылке, в ушах сверкали крупные бриллианты, бриллиантовый же кулон нежился в ложбинке между грудями.

– Эта девушка из колодца, ты с ней в Центре познакомился, – сказал Ленчик, пристально посмотрев на Ольгу. – А Юдолина твоя жива и здорова... Ее, кстати, ты можешь увидеть, если, конечно, захочешь...

А Ольга-Из-Колодца, поправив лежащие передо мной приборы, вышла из столовой и через минуту вернулась с тарелками для Баламута и Бельмондо. Вино для них принес сам Худосоков. Поставив бутылки, он поблагодарил Ольгу и неуловимым движением подбородка отправил ее прочь.

– Я попросил оставить нас одних, – ответил Худосоков на мой недоуменный взгляд. – Не надо никому слышать то, о чем мы будем говорить. Давайте, ешьте, пейте, а потом начнем говорить.

– А ты, что, сам не ешь?

– Мы же в аду, Женя! А в аду есть и пить вовсе не обязательно...

– И нам, что ли, тоже? – изумился Баламут.

– Конечно... Но для приятности адского существования земные ритуалы и привычки вовсе нелишни. Так что не обращайте на меня внимания и кушайте, а я тем временем позволю себе расширить ваши познания об Аде.

– Валяй! – сказал я и с воодушевлением принялся опустошать свою тарелку.

– Здесь в некотором роде все наоборот, – утонув в кресле, начал рассказывать Худосоков. – Например, здесь вы можете приглашать к себе в гости не друзей, но лишь врагов...

– Приглашать врагов!? Зачем? – изумился Бельмондо.

– Видите ли, здесь можно вечно досаждать тем людям, которые в прожитой жизни досаждали вам... Человек, отягощенный злом, здесь беззащитен. Так же, как там, в жизни, беззащитен человек, отягощенный добром.

– А те люди, которым я досаждал и, о, боже, гадил, могут здесь гадить и досаждать мне? – спросил я, явственно вспомнив некоторых своих знакомых, которые сочли бы за счастье изо дня день заниматься распиловкой моей души при помощи неразведенной двуручной пилы.

– Они могут пригласить тебя в гости, – проговорил Худосоков, пригвоздив меня к спинке кресла холодным взглядом. – Если узнают, что ты здесь.

Глядя на него, я вспомнил, что у Ленчика нет одной ступни, и что оторвана она была взрывом брошенной мною гранаты. А Ленчик, насладившись моим замешательством, тронул губы презрительной усмешкой и продолжил:

28
{"b":"2999","o":1}