Валерий Панин по кличке Студент проснулся в своей постели. За окном шел темно-серый дождь, и было совершенно непонятно, который час. Валерий забросил руку за голову и, нащупав на полке часы, поднес их к глазам. Стрелки показывали половину одиннадцатого. Валерий приложил часы к уху и услышал торопливое звонкое тиканье с металлическим подголоском — часы шли, и, следовательно, он действительно проспал чуть меньше полусуток. Тут он вспомнил про Банкира и кое-что еще, связанное с этой зловещей личностью, торопливо встал и, не одеваясь, босиком прошлепал в прихожую. Осторожно отвязав от ручки входной двери новенькую, еще сохранившую на своих ребристых боках следы заводской смазки “лимонку”, он аккуратно вернул в исходное положение отогнутые накануне усики чеки и рассеянно сунул гранату на полку встроенного шкафа. Его капкан для непрошенных гостей не сработал, и значит, следовало ожидать чего-нибудь другого, не столь примитивного. Он встал перед зеркалом и внимательно рассмотрел здоровенный, самого зловещего вида синяк на ребрах и схожий с ним по цвету след от заднего бампера “БМВ” на правом бедре. Банкир всерьез решил избавиться от молодого, но уже проевшего ему плешь конкурента, не останавливаясь ни перед чем. Валерий догадывался о причинах столь некорректного поведения такого солидного мужчины, как Банкир, но совершенно справедливо полагал, что одних догадок маловато, и что в целях обеспечения собственной безопасности ему теперь просто необходимо добраться до Банкира первым.

С проблемой подобного рода Валерий сталкивался впервые — его тернистый путь был не так тернист, как у большинства его коллег, по ряду причин. Прежде всего, Студент был умен и никогда не лез на рожон, всегда замечая опасность за версту и предпочитая мирные переговоры всем остальным методам воздействия. Вдобавок, он был обаятелен, знал это и никогда не упускал случая воспользоваться этим своим качеством. Главным же было то, без чего все перечисленное не стоило бы ломаного гроша: Валерий Панин смотрел на свой образ жизни не как на бизнес, а как на азартную игру, и никогда не пытался откусить больше, чем смог бы прожевать. Поэтому он легко и без душевных мук шел на потерю части доходов, когда это было необходимо, и никогда не рисковал чьей бы то ни было жизнью, справедливо полагая, что никакие деньги того не стоят. Он знал, что это любительский подход, но он и не собирался становиться профессионалом: он давно установил предельную сумму своих накоплений, заработав которую, собирался заняться чем-нибудь более конструктивным, чем выбивание дани из владельцев торгующих жвачкой киосков. Банкира он дразнил из чистого озорства да еще потому, что его смешила и раздражала носорожья тупость и самоуверенность этого короля местных подонков. Но теперь, судя по всему, игры кончились.

Его размышления были прерваны диким трезвоном — кто-то из соседей неистово молотил чем-то металлическим по трубам парового отопления. Зевая и почесываясь, Валерий прошлепал на кухню и три раза грохнул ножками табурета в пол. После этого условного сигнала колокола громкого боя смолкли, и из вентиляционной отдушины долетел гулкий бас:

— Валерка, рожа протокольная, спускайся, мне выпить не с кем!

Валерий резко тряхнул головой, прогоняя остатки сна, и взял с подоконника трубку радиотелефона. Набрав номер и дождавшись ответа, он сказал:

— Степаныч, ну что ты, как маленький, ей-богу? Что у тебя, телефона нет?

— Да я опять бумажку с твоим номером куда-то засунул, — с притворной виноватостью в голосе пробасил живший под ним прапорщик Мороз. Валерий в ответ на это заявление только усмехнулся — прапорщик беззастенчиво врал, просто ему нравилось барабанить по трубам и орать в вентиляцию. Больше соответствовало его характеру, надо полагать. — Спускайся, я три литра “шпаги” стяжал.

Валерия передернуло.

— Слушай, Степаныч, ну побойся ты Бога. Половина одиннадцатого, причем, заметь, утра, а не вечера, а ты мне предлагаешь спирт глушить в антисанитарной обстановке.

— Почему это — в антисанитарной? Я вчера прибирался.

— Знаю, знаю я твою уборку. Бутылки сдал и доволен... Я, между прочим, только что проснулся.

— Так самое ж время, Валера, друг ты мой дорогой! Спускайся, что ты ломаешься, как генеральская вдова!

Валерий на минуту задумался. События вчерашнего вечера вдруг всплыли перед глазами с предельной отчетливостью. Он словно наяву услышал звериный вой человека, которому собственноручно прострелил пах, заломило ребра, к горлу подкатил тугой ком, и во рту возник отвратный привкус желудочного сока.

— Ну, чего замолчал? Слюной захлебнулся?

Помимо всего прочего, вспомнилось Валерию, прапорщик Мороз всегда был весьма полезным человеком, потому что мог у себя на службе стяжать не только банку авиационного спирта, именуемого в народе “шпагой”, но и кое-какие гораздо более ценные вещи, например всемирно известную гранату Ф-1, она же “лимонка”, или пистолет Макарова — тот самый, который лежал в данный момент у Валерия под подушкой. Валерий подозревал, что, случись такая нужда, развеселый прапорщик с шутками и прибаутками подогнал бы к подъезду танк или, как минимум, бронетранспортер. Обижать такого человека не следовало, особенно сейчас.

— Ладно, Глеб Степаныч, — вздохнул Валерий, — иду.

— Скорей давай, — обрадованно загорланил прапорщик, — душа горит!

— Дай, я хоть штаны надену, не в трусах же мне к тебе спускаться...

— А хоть и без трусов, меня твои прелести не интересуют, я больше по бабам, — сказал прапорщик и со вкусом заржал в трубку.

Умывшись и одевшись, Валерий рассовал по карманам трубку радиотелефона и две пачки сигарет — прапорщик Мороз по неизвестным науке причинам вечно страдал хроническим отсутствием курева, — и, тщательно заперев дверь, спустился этажом ниже.

Прапорщик уже поджидал его за распахнутой настежь дверью своей квартиры. Одет он был в сильно вытянутые на коленях, застиранные и покрытые пятнами самого разного происхождения спортивные штаны из числа тех, что выпускала отечественная легкая промышленность в начале семидесятых годов, домашние тапочки в возрасте, продранную на волосатом брюхе голубую байковую рубаху и затрапезную меховую безрукавку. Вид он имел, по обыкновению, обманчиво потасканный, хотя здоровьем обладал воистину железным и мог, как не без оснований полагал Валерий, убить человека одним ударом волосатого кулака.

— Явился, стрикулист! — приветствовал он Валерия и отступил от двери, пропуская того в квартиру.

Двухкомнатное обиталище прапорщика Мороза было тесно заставлено дорогой импортной мебелью, приобретенной, судя по всему, во времена всеобщего повального увлечения коврами, стенками и мягкими уголками, имевшего место на фоне всеобщего же и не менее повального дефицита. За стеклянными дверцами шкафов пылились ни разу не бывшие в употреблении сервизы и наборы хрусталя, с боем добытые некогда супругой прапорщика Мороза, не вынесшей загульного нрава защитника Отечества и несколько лет назад сменившей фамилию, а заодно и мужа, и место постоянной прописки. Почему она не увезла с собой все эти фарфоры и хрустали, для Валерия было тайной за семью печатями. Он предполагал, впрочем, что причина была проста: видимо, по новому месту жительства экс-прапорщицы всего этого и так было навалом. Вряд ли бравый прапорщик стал бы возражать, пожелай его отрезанная половина забрать даже мебель: судя по слою пыли на всех плоскостях и обилию загромождавших все свободное от мебели пространство квартиры посторонних предметов, прапорщику Морозу было на все это глубоко начхать. Количество же и ассортимент этих самых посторонних предметов наводили на мысль о том, что прапорщик Глеб Степанович Мороз страдает клептоманией, причем в тяжелейшей форме. Здесь были неизвестно чем набитые и вряд ли когда-либо развязываемые вещмешки армейского образца, армейские же двадцатилитровые плоские алюминиевые термосы, выкрашенные в хаки и оснащенные системой брезентовых ремней для ношения их за плечами; прислоненные к термосам, кособоко стояли бумажные мешки с цементом и известью, валялись трубки рубероида и пожелтевшие рулоны обоев; стояли здесь также два ящика электрических лампочек мощностью в шестьдесят ватт, каковыми прапорщик охотно делился с Валерием в случае возникновения у того подобной нужды; и чего еще только не было в этой пещере Али-бабы!..