Насупившись, сотник нанес второй удар, чуть быстрее и сильнее – и вновь стук деревяшек возвестил о том, что атака отражена.

Казалось, у сотника портится настроение – заиграли желваки, руки стиснули деревяшку с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Он снова занес меч над головой. Внезапно его левая рука взметнулась вверх и тяжелая палка, влекомая обеими руками сразу, стремительно рухнула вниз, в мелкие щепки разбившись от столкновения с вновь вовремя подставленным щитом.

Жан взвыл от боли, уже не стесняясь сотника, выронил щит и затряс отбитой рукой. Если бы у него оказались сломанными кости, он нисколько этому не удивился бы. Рука горела так, как будто удар пришелся не по толстому дубовому щиту, а прямо по мясу. На глазах выступили слезы.

– Ну что, понял, сосунок? – мрачно спросил сотник, выбирая себе новый меч. – А будь у меня боевое оружие, я бы тебе этот щит пополам развалил бы, да и тебя вместе с ним. Так, подними его, повторим еще раз.

В этот раз он не стал ничего втолковывать, но Жан все понял и так. Снова раз за разом он принимал удар на щит, стараясь не обращать внимания на боль в отбитой руке. Раздраженный тупостью парня, сотник снова попытался влепить изо всех сил, чтобы отбить руку упрямцу, однако тот внезапно скользнул в сторону и удар пришелся в пустоту. Не ожидая этого, Корт на мгновение потерял ориентацию, а уже в следующее мгновение кончик деревянного меча легонько кольнул его в шею.

– Молодец, – расплылся сотник в улыбке. – Вижу, начинаешь понимать. Ладно, хватит на сегодня. Иди в дом да ополоснись, а то вон мокрый-то весь. Скоро уж обед будет.

Обед вообще превзошел все ожидания Жана, Не тем, понятно, что был лучше, чем стряпня бабки Сатти – та готовила отменно, и мало кто с ней мог сравниться. Другое дело, что при всех своих талантах была старуха безмерно скупа, и из-за стола Жан частенько подымался голодным, хотя и вылизав свою миску подчистую. Да и не так часто на их стол попадало мясо – все больше елось то, что давал огород, репа там, капуста, картошка. Летом – с грибками свежими, зимой – с солеными. Бывало, парню удавалось рыбки наловить, а то и птицу какую подстрелить, тогда ужин бывал и понаваристее. Сатти считала первостатейной глупостью тратить деньги на мясо – что добыл, то и ешь, а не смог – вон, жуй картошечку. Впрочем, даже из одной картошки старуха умудрялась сготовить неплохой ужин, а уж если какой праздник – то бабка старалась вовсю. На свет божий извлекались соленья, варенья, в печи пеклись пироги с ягодой, рыбой или капустой – что было под руками. А то и на блины расщедрится Сатти. Щи она тоже готовила знатно, да только праздники были редкостью, в обычные дни еды никогда не бывало вдосталь. К тому же постоянные попреки в обжорстве напрочь отбивали аппетит.

Здесь же было иначе – еда была простой, но обильной, да и мясо составляло едва ли не основную ее часть. Также в углу стояла бочка пива, к которой время от времени наведывались солдаты со своими огромными кружками. Пиво было, понятно, не такое хорошее, как у Сатти или даже у кого другого в деревне, зато его было много, и можно было нырять в бочку сколько угодно, а не ограничиваться тем, что тебе нацедит скупая старуха.

Мужчин за столом было немного – всего с десяток. Остальные – кто на службе, кто дрыхнет, а у кого обед будет и попозже. Никто не гнал из-за стола, никто не провожал угрюмым взглядом каждый проглоченный кусок – так что Жан встал из-за стола слегка отяжелевшим. Да, такое начало службы ему определенно нравилось.

– Привет, разбойник!

Жан вздрогнул и обернулся, от неожиданности чуть не свалившись с коня. Его догнала грациозная Ласточка вместе со своей неразлучной всадницей.

Они выступили из замка барона Освальда фон Ридерау на рассвете. Впереди была долгая дорога – весь путь планировали покрыть за три дня, останавливаясь на ночлег в заранее подготовленных гостиницах – впереди ехали вестовые, чтобы вовремя предупредить хозяев постоялых дворов о скором прибытии знатных гостей.

Дорога была небезопасной – в последнее время на Тракте безобразничала шайка разбойников, к тому же было их противу обычного много – рыл тридцать. Не раз уж купцы попадали в засаду: кто побогаче да не жмотился на добрую охрану – те отбились, остальные же всего имущества лишились, а старого Аарона, молодцы которого ухайдокали троих нападавших, пока их самих стрелами не утыкали, так и вовсе на дереве повесили, вспоров ему брюхо и обмотав ему вокруг шеи его же собственные кишки. Барон не раз и не два посылал дружину в леса, да так ничего и не нашли.

Поговаривали, что в замке у разбойников были дознатчики, так что стоило воинам барона оседлать коней, как злыдни скрывались в непролазных топях, а то и просто расползались по домам – по всему видать было, что они большей частью из местных.

Поэтому маркиз отрядил в свиту своей будущей супруги десяток воинов да в придачу к ним Корта, лучшего своего сотника.

Возглавлял посольство сэр Берн Айдахо – не зря считавшийся первым мечом Брекланда.

Несколько неожиданно к поездке присоединились еще несколько воинов, точнее – трое. И самым диковинным было то, что эти трое не принадлежали к роду людскому. Это были эльфы – старший из них, Лериас, и двое его телохранителей, ни днем ни ночью не расстававшиеся с длинными луками.

Вообще, эльфы людей не любят – Лериас исключением не был.

Всегда слегка надменный и холодный, он тем не менее сам пришел к маркизу, который всегда был рад принять при своем дворе столь необычного посетителя. Потребовав – чем поверг слуг в состояние, близкое к панике – отвести его в тронный зал, Лериас, даже не склонив головы, что вообще-то было эльфам не свойственно, обратился к Рено де Танкарвиллью с просьбой.

Откуда Лериас прознал о предстоящей свадьбе, маркиз не спрашивал – и так вся округа только об этом и говорила. Однако его просьба – случай, когда эльф о чем-либо просил человека, был настолько редок, что маркиз такого и не помнил – была странной и даже вызывала тревогу. Высокий эльф просил – не приказывал и не требовал, как более часто поступал Дивный народ, а именно просил о милости – позволить ему стать учителем будущей маркизы де Танкарвилль. От столь неожиданной и, что уж там говорить, несколько наглой просьбы маркиз так оторопел, что даже не смог разозлиться и только поинтересовался, а почему именно эльф должен стать учителем леди Алии. Случай действительно был неслыханный – последним известным человеком, кого эльфы милостиво согласились – именно согласились, а не сами предложили свои услуги – обучать, был великий Байд, впоследствии остановивший войну и разрушивший Темный Портал.

Лериас, надменно глядя на маркиза, ответил, что такова воля его вождей. Впрочем, он снизошел до объяснений – в леди Алии якобы текла капля эльфийской крови, поэтому сам Лемелиск, князь эльфов, приказал ему, Лериасу, своему родственнику, учить девушку. А чему учить и как – про то высокочтимому маркизу Рено знать не положено. При этом тон его был таким, что воины у дверей зала положили руки на мечи, готовые вырвать язык наглецу, и только полное спокойствие их хозяина удержало их от более решительных действий.

Конечно, будь на месте маркиза кто другой – то эльф, откровенно нарывавшийся на неприятности, их бы и получил. Хотя все и знали о манере эльфов разговаривать с людьми, это не означало, что все могли эту манеру долго терпеть. Да и этот, откровенно говоря, далеко переплюнул своих сородичей по части хамства – обычно эльфы не были столь явно грубы – скорее просто демонстративно смотрели на людей свысока. Рено, к явному сожалению Лериаса, относился к меньшинству – его вывести из себя было довольно сложно. Касалось это долготерпение, впрочем, только гостей замка, но никак не слуг – тут маркиз был скор на расправу, и многочисленные сервы, следящие за порядком в замке Форш, ходили по струнке.

Эльф, кажется, был бы очень не против, если бы его с криком и руганью выгнали из замка – по крайней мере самому маркизу так и показалось. Если желают приступить к исполнению своих обязанностей, то столь нагло себя не ведут. Этот же, напротив, явно напрашивался, и маркиз сделал единственно правильный вывод – эльфу не нравится поручение князя, и он не хочет его исполнять.