— Так ведь ты говорил, что гномы…

— Гномы уже не имеют к ургам никаких претензий.

— ?

— Золото, девочка, золото. Чем еще, по-твоему, можно снискать расположение этих коротышек? Я не знаю, чего стоило ургам откупиться… но они сделали это. И, видимо, не поскупились. Что-то готовится, Тэй, что-то очень неприятное. Урги копят силу, стараясь не размениваться на мелочи. И мне тошно осознавать, что в данный момент этой мелочью являются имперские легионы.

— Может, они в очередной раз решили собраться с духом и идти воевать гномов?

— Нет, — покачал головой Арманд. — Нет, не думаю. Нужно быть круглым идиотом, чтобы полезть в пещеры, даже сколь угодно большими силами. Еще никто и никогда не сумел покорить гномов.

— Так же, как никогда урги не уклонялись от первого же боя…

— Вот именно.

Воцарились долгая тишина, время от времени прерываемая шумным отхлебыванием эля. Конечно, при Дворе предпочитали более изысканные напитки, вина, привезенные из невообразимого далека, впитавшие в себя тепло чужого солнца, — но барон, большую ч&сть жизни проведший среди солдат, и напитки предпочитал соответствующие, Нередко бывало, что над его приверженностью к грубой солдатской пище посмеивались, но мало нашлось бы смельчаков, дерзнувших высказать Арманду де Брею в лицо свое мнение о его гастрономических пристрастиях.

Наконец он отставил кружку и несколько натянуто улыбнулся.

— Ладно, что мы все о делах да о делах. Давай лучше поговорим о тебе, Тэй. Нечасто нам все же удается вот так спокойно, никуда не торопясь, посидеть за столом.

— Папка, ты останешься? Хоть ненадолго? — Таяна понимала, что надежды эти призрачны. Даже одно то, что барон сейчас сидит здесь, вместо того чтобы, нахлестывая коня, спешить ко Двору, было в какой-то мере нарушением приказа Императора.

— Прости, дочка…ты же все понимаешь, не так ли? Жара спадет, и снова в дорогу. Но еще несколько часов я могу пробыть здесь. Когда-нибудь…

— Да, да, я слышала это много раз, — фыркнула Таяна, даже не пытаясь скрыть огорчения. — Когда-нибудь настанет время, и мы сможем провести вместе… Папка, ты говорил это не один десяток раз, даже тогда, когда я была совсем маленькой. Думаешь, я не помню?

— Да ладно… расскажи про этого твоего… пациента. Я смотрю, ты близко к сердцу принимаешь его недуг? Что случилось?

Таяна на мгновение задумалась. В истории с появлением Дьена было столько непонятного, столько странного… вряд ли отец сможет дать совет, но, может, все-таки?

Ее рассказ занял совсем немного времени. Она сама поразилась тому, как же мало ей известно — появился ниоткуда, не может говорить… она сказала и о странной крови этого человека, и о странном щите, прикрывающем его, пусть и неплотно, от магии, и о странно здоровом теле. Она выложила все — и оказалось этого до смешного мало.

Спутник барона, до этого не проронивший ни слова, внезапно повернул голову к Таяне. Его губы шевельнулись — и голос, прорвавшийся наружу, заставил ее кожу покрыться мурашками. Она уже слышала такой голос, очень давно, в детстве.

— Я должен посмотреть на него.

Голос был неприятен, он напоминал вой ледяного ветра среди скал, скрип несмазанной калитки, противный скрежет металла ло стеклу. И хотя слова были вполне разборчивы, даже более того — очень правильные, казалось, что говорит этот человек на языке для него чужом.

Только сейчас Таяна впервые рассмотрела его целиком — и поразилась тому, что не обратила на него внимания раньше. В этом мире воинов, где от сильных рук и широких плеч так часто зависела жизнь, нередко попадались бойцы, которым под силу было, казалось, соперничать с давно исчезнувшими великанами древности. Сам барон был отнюдь не мелковат, но этот… Пожалуй, встань он сейчас, и его макушка может упереться в потолок, а могучие, невероятно, неестественно мощные мускулы делали его еще более огромным. Ничего не выражающее лицо тоже было необычным — Таяне понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что же именно так ее удивило. А когда поняла — то вдруг вздрогнула, немного от неожиданности, немного от испуга,

Лицо этого великана было мертвым. Нет, оно двигалось, когда он произносил слова, — вернее, двигались только губы, все остальное же оставалось будто высеченным из камня.

— Ньорк?

Он коротко кивнул, не утруждая себя разговором. С его точки зрения, все, что нужно, было уже сказано.

Древняя магия, давно утраченная, когда-то достигала немыслимых высот. Короли и императоры платили золотом — и платили щедро. Платили за то, что маг, доказавший свою силу, будет на их стороне. С ними… а значит, против других — тех, чьи земли, богатства или что-то еще приглянулись хозяину. Бывало, что маги, верно служившие господину, но потерпевшие поражение в поединке Сил, отправлялись на плаху. Благодарность властителей недолговечна.

С тех пор осталось мало записей, и теперь уже не узнать, кому первому из волшебников пришла в голову мысль, что миром должна править магия. Кем бы ни был тот, самый первый, — но его одинокий голос был услышан.

Это нельзя было назвать восстанием магов — это было не восстание, не бунт, не мятеж. Это была война — страшная и кровавая война, в которой схлестнулись в смертном бою сталь и боевые заклятия. Хрустальная Цитадель, убежище, хранилище, школа… она была всем этим и еще многим другим — но, главное, она была единственным оплотом боевых магов, вознамерившихся поставить мир на колени. Магов было мало — да и не все они пошли на зов Хрустальной Цитадели — многие сохранили верность своим нанимателям, кто из страха, кто по искренней вере в справедливость. А кто и по убежденности в том, что затеянное Цитаделью дело — проигрышное. Эти, к слову сказать, оказались самыми дальновидными. Поскольку в основном они и выжили.

Итак, боевых магов было немного — но их сила превосходила все мыслимые пределы. Вряд ли в современности нашелся бы хоть один чародей, способный сравниться даже со слабейшим из Пятерых. Их было пятеро — тех, кто возглавил бойню. Доподлинно известно только одно — того, кто начал войну, не было среди них.

Маг способен сдвинуть горы и заставить кипеть реки, способен отравить воздух и зажечь лед — но попавшая в спину стрела убивала мага столь же верно, сколь и простого смерда. Волшебники нуждались в воинах — чтобы те своими телами прикрывали их во время волшбы, отводили смертельные удары и добивали павших.

Нашлось немало таких, кто согласился служить чародеям — кто купился на золото, кого прельстили обещания власти. Но этого было недостаточно.

Алхимики Хрустальной Цитадели сумели создать для себя солдат. Сильных. Невероятно живучих. Не ведающих ни страха, ни сомнений. Ньорков.

Уже потом стало ясно, что именно это и стало тем роковым шагом, который положил конец и Войне магов, и вообще былому величию волшебников. Ньорки вышли из повиновения. Созданные, чтобы с равным успехом противостоять и мечам, и магии, они повернулись против своих хозяев. Кто сделал ту ошибку, что привела к столь печальному для магов исходу? И была ли то ошибка, а может, кто-то из магов, что встали на пути отступников, пожертвовал жизнью, разрушая план создания супербойцов. Это могли бы знать сами ньорки — но они хранили молчание.

То, чего не смогли сделать имперские легионы, сделали мечи ньорков. В последнем бою у стен Хрустальной Цитадели пали все маги — и пять лидеров, и десятки их сподвижников, и многие сотни тех, кому в несчастливое время довелось оказаться за сияющими светом стенами. Силы, пущенные в ход, почти сровняли с землей Цитадель — с тех пор никто так и не рискнул поселиться хотя бы даже вблизи руин. Говорят, что души погибших, не нашедшие упокоения и в посмертии, все так же бродят ночами по развалинам величайшей крепости магов, наводя страх, безумие, а то и смерть на случайных путников, которых нелегкая занесла в эти проклятые места. Были в тех местах и другие создания, те, что стали плодами первых экспериментов по выведению сверхрасы. Бывало, что кому-то из рыцарей, возомнивших себя героями, приходило в голову попытать счастья в тех местах — что ж, следует отдать должное, иногда они возвращались живыми и даже с трофеями. Иногда.