Однажды он не смог разбудить короля…
* * *
— Теперь я уже утратил надежду снова подняться в небо… — задумчиво закончил свой рассказ дракон. — Я слишком отяжелел, золото не создано для полетов, а моя чешуя теперь мало отличается от этих монет, которыми набиты сундуки.
— Топазы… — пробормотала Айрин. — Вот оно в чем дело…
Рон непонимающе посмотрел на нее, девушка смутилась и пояснила:
— Топазы рассеивают магию. Думаю, когда их было здесь много, вообще никакое заклинание нельзя было сотворить в этих пещерах. Даже теперь, хотя все, что можно, гномы выковыряли из камня, осталось достаточно — крошка, пыль… Поэтому не удавались мои заклинания…
Гном сидел, низко опустив голову и еле заметно шевеля губами. Его руки были стиснуты на рукояти секиры с такой силой, что пальцы побелели, а из-под ногтей могла того и гляди брызнуть кровь. Рон всерьез опасался, что воитель сейчас бросится на дракона со своим смехотворным оружием, но, все-таки сумев разобрать шепот Тьюрина, понял, что защищать надо не дракона, а самого гнома.
— Позор… — шептал Тьюрин, и слеза медленно стекала по его изборожденной морщинами и шрамами щеке. — Позор… Дарт Третий… клятвопреступник… Никакое забвение не сможет смыть… только кровью… третье колено должно умереть, чтобы очистить народ от скверны…
— Эй, почтенный! — взвился Рон. — Что ты несешь? Чушь какая, как можно заставить весь род отвечать за поступки одного, хоть даже он и их король. К тому ж сколько поколений сменилось с тех пор? Или дети у вас тоже отвечают за дела отцов… даже не отцов, так ведь? Прадедов по меньшей мере…
— Ты не понимаешь, милорд. — Голос гнома был глух и печален. — Гномы никогда, запомни, никогда не нарушали клятвы. Даже если клятва давалась презренным эльфам… Это позор для всех, для каждого из нас… Только выкорчевав с корнем древо третьего колена, можно избавиться от сорняка…
— Извини, благородный гном, но ты не прав. — Голос дракона был наполнен такой убежденностью, что гном поднял голову, а где-то в глубине его глаз затеплилась искорка надежды, надежды на то, во что сам он не хотел верить, — на прощение. — Ты не прав, — повторил дракон, затем, вздохнув, продолжил: — Прежде всего потому, что можно осудить короля за деяния народа, но не народ — за деяния короля. К тому же король свято хранил тайну, не доверив ее никому из сородичей… и делал он это потому, я уверен теперь, что никто из вашего племени не потерпел бы такой подлости. Прости его — он давно уж мертв, и я забыл обиду. Прости, но не забывай об этом…
Гном выслушал дракона, подошел к самой голове чудовища, а затем медленно опустился на одно колено — невероятное, неожиданное событие. За всю историю между людьми и гномами, за всю историю их отношений, войн и примирений ни разу ни один гном не преклонил колен ни перед кем, кроме своего короля. Даже под страхом смерти. То, что сейчас видел Рон, было просто невозможно, но это было.
— Клянусь… — Голос гнома обрел былую глубину и силу, хотя еще несколько подрагивал, — Клянусь донести до моего рода… нет, до всех родов народа гномов твои слова. Клянусь рассказать правду о деяниях короля, признанного Великим, клянусь, что Песнь будет исправлена, впервые за всю нашу историю. Клянусь тебе своей жизнью… и, да будет Торн тому свидетелем, я сдержу клятву, если смерть не помешает мне.
— Я принимаю твою клятву и благодарен тебе, — медленно ответил дракон, привставая на лапы, насколько позволял потолок пещеры, и также склоняя голову в знак уважения. — И я признателен тебе, почтенный Тьюрин, за понимание.
Неожиданно дракон замер, глаза остекленели, пасть чуть приоткрылась, и стало слышно его дыхание, прерывистое, тяжелое…
Все с беспокойством смотрели на Гранита, а с тем происходило что-то необычное. Казалось, что невидящие глаза дракона сейчас лицезреют нечто иное, далекое от здешних мест и наверняка неприятное. Он зашипел, когти на могучих лапах сжались, оставляя в камне глубокие борозды, — то, что он видел, ему явно не нравилось. Гостям же его оставалось только ждать.
Прошла минута, другая, и вот он ожил. Золотая голова повернулась к Рону, безошибочно определив старшего если не по годам, то по авторитету.
— Расскажите, если это не секрет, кто вы и куда направляетесь?
— Это не секрет…
* * *
— Боюсь, что ноша, которую вы на себя столь опрометчиво взвалили, окажется вам не по плечу, — огорченно вздохнул дракон, поудобнее устраиваясь на каменном полу пещеры.
Люди и гном ждали объяснений, поэтому Гранит продолжил:
— Мы, драконы, можем многое. Видеть сквозь камни — это, пожалуй, лишь малая часть того, чем наделил нас великий Торн. У каждого был свой дар… Я могу слышать мысли некоторых неживых существ. Редко, и не каждого… и, если бы не это умение, я давно бы умер здесь, умер бы просто от скуки. Сейчас же я чувствую, что в мире назревают перемены, и эти перемены навеяны тьмой. Чаша Торна может попасть в недобрые руки… хотя, и попади она в добрые, даже святые по вашим меркам руки, все равно она будет нести миру смерть и разрушение. Нет сейчас мага, равного Торну, сумевшего бы удержать и подчинить себе Силу артефакта. Но те, кто слишком верит в свои слабые силы, уже нащупывают пути к Чаше, и один из них, боюсь, сможет преодолеть стражей, охраняющих ее.
То, что вы видели во сне, леди Айрин, — лишь один из многих кусочков мозаики, которую я вижу как целостную картину. Цепь событий, уже свершившихся, и тех, что еще могут произойти, выступает ясно и четко, хотя будущее и не является предопределенным. Несколько часов назад Серый Паладин убил некроманта, пожалуй, самого сильного из всех, кто когда-либо жил в этом мире. Ему одному, возможно, удалось бы удержать в руках Чашу, пусть и недолгое время. Но умирающий некромант бежал от Паладина, чтобы встретиться со своим учеником. Совсем недавно он совершил ритуал, который вы, люди, называете слиянием разумов. Я видел это, видел глазами той, что еще недавно была девочкой-эльфийкой, которую вы, леди, видели во сне… Да, вы правы, я же говорил, что могу читать только мысли неживых. Она мертва, но не совсем, не совсем… Вы знаете, леди, что такое «страж»? Вижу, знаете… будьте осторожны, она опасна, и вам, вероятно, еще предстоит встретиться с ней.
— Простите, великий… в ваших словах об этом слиянии разумов я почувствовал угрозу… — осторожно прервал монолог дракона Рон, ощутив, как холод назревающей опасности пробежал по телу.
— Когда сливаются разумы учителя и ученика в этом обряде, происходит передача части того, что можно назвать душой. Худшей части — это боль, гнев, ненависть, зависть, жадность, похоть… Сейчас ученик стал средоточием темной силы, не ведающей доброты и милосердия. Те, кто посвятил жизнь некромантии, и так-то не являются образцами добродетели, а теперь… Он стал сильным магом, куда сильнее учителя, но Чашу он удержать не сумеет, ему не хватит душевного равновесия, которым обладал его учитель. А значит, завладей он Чашей — и мир погибнет.
— А он попытается?
— Непременно… Ведь он унаследует память учителя, его амбиции, его стремления, и более того — он уже не сможет отличить полученные желания от своих собственных. Он попытается — ведь сил ему теперь не занимать. И его следует остановить. Я надеюсь, что он не прорвется сквозь заслоны Хранителей, но кто знает, кто знает… Если он сумеет воспользоваться силой в полной мере — Хранители падут.
— Что же можно сделать? Что можем сделать мы, простые смертные? — Рон пожал плечами, заранее предугадывая ответ. — Я же понимаю, великий, вы не просто так рассказали нам все это — иначе было бы милосерднее оставить нас в неведении.
— Ваши судьбы странно переплетены с судьбой этого молодого чернокнижника. Кто знает, что произойдет, если вы попытаетесь распутать клубок. Если кому-то и удастся его остановить, то скорее всего вам… Но я могу и ошибаться — будущее изменчиво. Но вы должны хотя бы попытаться сделать это. Время у вас есть, он не приступит к своему плану еще недели три.
