Она снилась ему каждую ночь. Часы, дни и недели посвятил Марк изучению болезни под названием «эпилепсия».
Одно это слово вызывало у него эрекцию. Описания припадков возбуждали еще больше. Случалось, он мастурбировал прямо во время чтения.
Когда на его нездоровое увлечение обратили внимание родители, Марк понял, что не может просто так, без помех, предаваться любимому занятию. Оно стало его тайной страстью – он по-прежнему собирал описания симптомов и приступов, выписывая их как из серьезной медицинской литературы, так и из художественных произведений, но стал делать это вдали от посторонних глаз, в самых дальних углах библиотек.
И – мечтал о ней.
Он мечтал о ней каждую ночь, и его мечты оставляли свои влажные отметины на его трусах и постельном белье.
Секс с другой женщиной он испытал лишь в двадцать лет. Это было слишком буднично, и ему не понравилось.
Оральный секс и «черный ход» тоже не прельстили Марка, и он по-прежнему искал той остроты ощущений, которую впервые пережил в школьной раздевалке. Преуспеть в поисках, однако, не удавалось.
Он грезил о том, что проделает с ней, если когда-нибудь встретит снова. Его фантазии становились все изощреннее, все безумнее. Увы, этой встречи не случилось.
А может быть, к счастью?
Та девчонка, в «Титанике»… Казалось, прошлое вдруг ожило. Его мечты воплотились в реальность. Правда, стоило это очень больших денег.
Сейчас, в салоне такси, воспоминания о той ночи вызывали у него только одно чувство: отвращение к самому себе.
Такого с ним не было никогда.
Марк нервно затягивался и привыкал к этому чувству.
Такси свернуло во двор его дома – двадцатиэтажной высотки в новом районе престижной застройки.
– Приехали, – сердито буркнул водитель. – С вас сто пятьдесят рублей ноль копеек.
Отсчитав две сотенные купюры, Марк бросил их на приборную панель вместе со снисходительным: «Сдачи не надо».
Он не любил развязных типов со слишком широкой душой и болтливых таксистов, для которых всякий пассажир – чуть ли не друг навеки. И тем и другим следовало поумерить жажду общения.
Охранник в стеклянном боксе поприветствовал его кивком головы. Марк вошел в лифт и поднялся на свой двадцатый этаж.
Кабина двигалась с тихим гудением, от которого его начало клонить в сон. Выйдя из нее, он уже клевал носом.
Однако в квартире Марка вдруг охватила неуемная жажда деятельности. Разувшись, он поспешно стянул с себя плащ и бросился в кабинет, где стояли два массивных книжных шкафа, до верха забитые медицинскими справочниками, подшивками ксерокопий и старыми альбомами с пожелтевшими вырезками За пятнадцать минут он полностью выпотрошил шкафы.
Вытерев со лба крупные горошины пота, Марк перевел дух и уставился на гору бумаг, возвышавшуюся в центре кабинета.
Нужно будет купить моток бельевой веревки или шпагата, подумал он. Связать это все в пачки и сегодня же вынести вниз, в мусорный контейнер.
Марк не хотел, чтобы в квартире осталось хоть какое-то напоминание о его прежней страсти.
Он подошел к окну и открыл жалюзи. В комнату тут же хлынул яркий солнечный свет. В его лучах засеребрилась пыль, покрывшая за время его отсутствия все вещи в квартире. Предстояла большая уборка.
Переодевшись в домашний костюм, Марк с азартом принялся наводить чистоту. На то, чтобы в трехкомнатной квартире все заблестело, как раньше, ему понадобилось три с половиной часа. Потом он в изнеможении упал на диван, вперил взгляд в потолок и закурил, поставив пепельницу рядом, на пол.
Его вновь одолели невеселые мысли.
Анализируя заново события, в результате которых он оказался в госпитале на берегу Байкала, Марк понимал: люди, которых он преследовал в заброшенном микрорайоне, не должны остаться в живых. Так же, как и та девчонка из «Титаника».
Он был виноват перед ней.., виноват неизмеримо. И жалел о сделанном, и презирал себя. Но сейчас эта девушка стала непосредственной угрозой его безопасности – живым свидетелем того, что никак несовместимо не только с карьерой в Конторе, но, может быть, и с дальнейшим существованием вообще. Ведь он теперь – грязное пятно на репутации целой системы. И это пятно не смыть никаким химическим средством.
Если только люди, взломавшие «Мнемосину», были как-то связаны с этой девчонкой и Панкратом, наверняка имевшим прямое отношение к спецслужбам, тогда ему нужно было действовать как можно скорее. Если они доберутся до какого-нибудь журналиста-правдоискателя (а такие пока еще встречаются) и предъявят ему рассказ девчонки вкупе со служебной информацией о Марке Эрдмане, – жди взрыва. И не только в прессе, но и в собственной квартире или машине.
Контора не позволит живому компромату так просто ходить по земле.
Вариантов у него было немного. Если уж совсем точно, то один.
Девчонку необходимо было убрать.
Затушив сигарету, Марк поднялся, подошел к журнальному столику из зеленого стекла на никелированных ножках и взял мобильник. Набрал номер Толика Грехова.
– Привет, – поздоровался он со своим заместителем. – Как дела?
– Да все в норме, – отозвался тот на фоне шелеста автомобильных шин: видимо, звонок застал его в машине. – А ты еще подлечиваешься? Как там погода, на берегах Байкала? Медсестричек небось потрахиваешь? – засыпал он его вопросами.
– Уже нет, – ответил Марк. – Я прилетел сегодня утром в Москву. Отдыхаю.
– Предупредил бы, что ли, – обиделся Грехов. – Мы бы тебя встретили. Если не всем отделом, то…
– Ладно, неважно, – перебил его Марк. – Слушай, Толик, окажи мне одну услугу.
– Какую?
– К завтрашнему дню подготовь все материалы по тем ребятам, которые вскрыли нашу спецсеть. Ты говорил, что уже накопал кой-чего, монастырь вспоминал, по-моему. В общем, подсуетись, Толян, о'кей?
– Решил окунуться в работу? – Марк ощутил его усмешку. – Давай-давай. Но я бы на твоем месте сейчас в зоопарк сходил.
– Куда-куда?!
– В зоопарк, – повторил Грехов как ни в чем не бывало. – Я сегодня по радио слышал, что лучшее расслабляющее средство – это прогулка в зоопарке. Разумеется, без капризных детей и надоедливой супруги. У тебя нет ни того ни Другого, так что вариант, по-моему, практически идеальный.
– Зоопарка мне на работе хватит, – отшутился Марк. – Давай, Толя, действуй. И какую-нибудь аналитическую отсебятину добавь. Хочу посмотреть на ход твоих мыслей.
– Мои мысли – как рыба: ходят глубоко и с поверхности не видны, – рассмеялся Толик. – Ладно, я задачу понял. Ты завтра в бункере появишься или тебе на ящик кинуть?
– Не знаю, – задумчиво протянул Марк. – Но ты на всякий случай кинь.
– Deal, – с настоящим оксфордским акцентом ответил Грехов. – Пока.
– Увидимся.
Марк отключил телефон.
«Мне будет нелегко убивать ее, – внезапно осознал он. – Пожалуй, впервые в жизни мне будет нелегко кого-то убивать».
* * *
Олег Эрдман возглавлял в организации, частью которой был отдел «ноль», службу внутренних расследований, за что и получил прозвище Гранд-Стукач. Так называли его за глаза сослуживцы всех званий и должностей, даже собственные подчиненные.
Зная об этом, он не обижался.
Но, услышав от собеседника такое в лицо, мог запросто сломать ему переносицу.
Сам он называл себя и своих сотрудников «санитарами леса». И твердо придерживался того принципа, что порочить не положено даже генеральский мундир. Олег не делал исключений ни для кого, и мало-помалу остался без друзей. А со своим сводным братом, который стремительно сделал карьеру в Конторе, за четыре года поднявшись до уровня руководителя отдела, общался только по делам службы.
Впрочем, он никогда не завидовал Марку. Поскольку знал, что брат всегда рассчитывал на собственные силы, а не на помощь отца, легендарного контрразведчика и непотопляемого заместителя начальника КГБ, пережившего на своем веку трех генсеков и четырех руководителей Конторы.
Сейчас, устав от мирских забот, старик Эрдман доживал свои последние дни на одном из островов в Эгейском море, который, ничтоже сумняшеся, приобрел в собственность, чтобы даже случайный турист не потревожил его покой. У Бориса Эрдмана несколько лет назад обнаружили лейкемию, и раз в неделю он посещал клинику на Крите, оборудованную по последнему слову техники специально для лечения всех разновидностей рака. Там ему делали полное переливание крови и вкачивали препараты с неудобопроизносимыми названиями и неприлично высокими ценами.
