– Да-да, знаю, – торопливо ответила Екатерина и принялась набирать номер.

Разговор оказался недолгим. Учительница пожелала скорейшего выздоровления Машеньке, посочувствовала ее маме.

Полковник Руднев поднялся:

– Ну что, Екатерина Евтеньевна?

Та смотрела на него невидящими глазами.

– Мне кажется, вы успокоились. Надеюсь, все будет хорошо и вы сделаете то, о чем я вас прошу. И желательно без всяких фокусов. Учтите, жизнь вашей дочери напрямую зависит от вашего послушания. И еще: если что не так, если вы кому-нибудь скажете хоть слово, с вашей Машенькой может произойти все, что угодно.

Это я вам говорю абсолютно ответственно.

Полковник Руднев не успел закончить фразу, как телефон, стоящий на столике, разразился звонком.

– Возьмите трубку и послушайте, – приказал Руднев женщине, и его лицо сделалось злым.

Екатерина Евгеньевна подняла трубку и приложила к уху.

– Алло, – каким-то не своим голосом произнесла она.

– Екатерина Евгеньевна, нашлась Машенька? – это звонил доктор Борисов.

Каштанова растерялась.

– Да-да, Игорь Николаевич, нашлась. Нашлась, нашлась… – Ну вот, я же вам говорил, а вы волновались. Так что, Екатерина Евгеньевна, отдыхайте. Завтра будет тяжелый день. В половине девятого, если вы не забыли, собирается вся бригада, а в одиннадцать у меня консилиум.

– Да, непременно буду.

– Что ж, прекрасно, – удовлетворенно заметил Руднев, когда Каштанова положила трубку. – Учтите, ваш телефон прослушивается, за вами следят, и не делайте никаких опрометчивых движений, если вам дорога жизнь дочери. Надеюсь, вы меня поняли.

Полковник вышел из квартиры. Женщина уткнулась лицом в ладони, и слезы потекли сквозь пальцы.

Никогда еще в жизни Екатерина не чувствовала себя настолько беспомощной.

Она даже не задавала себе вопросов: что делать, к кому обратиться, как выходить из этого страшного положения.

Полковник Руднев, сидя в машине на заднем сиденье и куря сигарету, довольно потирал руки.

«Ну что ж, дело сделано, можно сказать. Каштанова сломлена и будет действовать по моей указке. Она, как зомби, выполнит то, что я ей прикажу. И несколько капель прозрачной жидкости, изобретенной Симаковским, оборвут жизнь президента. Да-да, оборвут! Он небось лежит себе в палате и думает, что операция на сердце вернет ему былую силу, уверенность в себе и он опять, как и прежде, будет повелевать. Будет подписывать указы, снимать, назначать – останется президентом еще на четыре года. Но нет, этому не бывать. Машина запущена, будем надеяться, что никто ее не сможет остановить».

Полковнику Рудневу хотелось схватить телефон, позвонить шефу и сообщить радостную весть.

"Ладно, торопиться не стоит. Позвонить и увидеться с некогда всесильным шефом еще успеется, и деньги получить всегда успеется. Да что деньги – власть.

Скоро в моих руках будет власть, и тогда уж я всем покажу что почем. Все станут произносить фамилию Руднев с таким же почтением и страхом, как еще недавно произносили фамилию шефа".

Утром, как и в другие дни на протяжении нескольких последних недель, к дому Екатерины Каштановой подъехал служебный автомобиль, и ассистентку доктора Козловского, а теперь сменившего его доктора Борисова, доставили в Центральную клиническую больницу. Каштанова не спала всю ночь, смертельно изнервничалась.

Она боялась заходить в комнату дочери, боялась смотреть на ее игрушки, понимая, что стоит ей прикоснуться к какой-нибудь кукле, как с ней случится истерика.

Покрасневшие от слез глаза, потерянный, затравленный взгляд, бледные щеки и дрожащие руки – все говорило о том, что у молодой женщины большая беда.

Полковник Руднев встретил Екатерину в холле.

– А что это вы так скверно выглядите, Екатерина Евгеньевна?

Приободритесь, все хорошо. Часа через два вы сможете поговорить со своей дочерью, это я обещаю. Могу сообщить, что она хорошо спала, хорошо позавтракала. Вы сами научили ее обходиться без матери. Так что не волнуйтесь.

Пусть ваше материнское сердце бьется ровно и спокойно. Я вас провожу до кабинета, – он взял Екатерину Каштанову под руку и повел ее к кабинке лифта.

Там, в лифте, полковник Руднев и передал Каштановой ампулу с прозрачной бесцветной жидкостью, объяснив, что надо будет сделать часов за семь-восемь перед началом операции. На пятом этаже Каштанова покинула лифт, а полковник Руднев спустился вниз, где принялся распекать своих подчиненных.

Екатерина Евгеньевна как тень шла по коридору.

Она слышала биение своего сердца, готового вот-вот остановиться. Вдруг, что-то решив, Каштанова развернулась и направилась обратно к лифту. Через несколько минут она стояла перед дверью в палату, где лежал ее бывший шеф Федор Казимирович Козловский – единственный человек, которому она доверяла безоговорочно.

После автомобильной катастрофы Катя уже не раз навещала Федора Казимировича, но сейчас никак не могла заставить себя войти в палату. Наконец, решившись, она открыла дверь и тихим, сдавленным голосом поприветствовала Козловского. Затем, даже не справившись о его здоровье, неуверенно присела на стул рядом с кроватью.

– Что-то случилось, Катя? – озабоченно спросил Козловский.

И Екатерина не выдержала. Она расплакалась, схватила с тумбочки стакан с водой, и тот застучал о ее зубы.

– Говори же! – строго велел ей доктор Козловский.

…Через десять минут Федор Казимирович знал все, что произошло. Екатерина почувствовала некоторое облегчение. Она вытащила из кармана халата ампулу и протянула Козловскому. Тот взял ее, повертел в руках, зачем-то взглянул на свет и пожал плечами. А затем попросил Каштанову достать ему из тумбочки сотовый телефон и принести из его кабинета записную книжку.

Подав Федору Казимировичу телефон, Катя бросилась выполнять его вторую просьбу, а Козловский набрал номер, который просил его запомнить Сиверов.

Глеб ответил на телефонный звонок сразу же. И прикованный к больничной койке кардиохирург пересказал ему все, что узнал от своей ассистентки.

– Что нам теперь делать?

Глеб, несколько мгновений подумав, произнес почти шепотом:

– Вести себя так, будто ничего не произошло. И скажите Каштановой, чтобы она четко следовала этому совету.

– А что делать с ампулой?

– У вас есть сейф?

– Конечно.

– Я думаю, Федор Казимирович, в больнице без труда можно найти похожую ампулу? Тем более, вы говорите, что на ней нет никаких надписей.

– Разумеется, можно. А надписи, если есть, и смыть не сложно.

– Так вот, пусть Каштанова найдет похожую ампулу с какой-нибудь дистиллированной водой или физиологическим раствором и носит всегда при себе.

Если Руднев вдруг спросит, пусть она покажет ему эту ампулу.

Самое главное сейчас – не спугнуть его.

– Да-да, я все понял.

– Вот и хорошо.

Когда Каштанова вернулась в палату с записной книжкой в руках, на лице Козловского сияла улыбка.

– Катя, все будет хорошо, – взяв руки Каштановой в свои, ласково обратился он к ассистентке, – поверьте, все будет хорошо.

Она отрицательно покачала головой:

– Нет, нет, Федор Казимирович, что вы сможете сделать? Что?

– Я уже сделал все, что было нужно. И сейчас самое главное, чтобы вы вели себя так, как будто ничего не произошло. Это очень важно, поверьте мне, Екатерина Евгеньевна. Поверь мне, Катюша.

Полковник Руднев никогда не любил свою службу, относился к ней с отвращением. Но ему нравилась власть, которую она давала. Тайная власть. Он любил деньги и умудрялся грести их под себя со всех сторон, едва подворачивалась возможность. Но Руднев не любил убивать, не любил калечить.

Делал это всегда через силу. Короче говоря, он был из той породы людей, которые в нормальной стране, в нормальных условиях являются опорой власти, их невозможно вывести на площади, чтобы свергнуть существующий строй. Но в государстве, зараженном коррупцией и нечестной борьбой за власть… Наверное, такими, как Руднев, были и многие из восхищавшихся Гитлером немцев. Добропорядочные граждане, владельцы пекарен, ресторанов, трудолюбивые крестьяне… После войны они ни в чем не раскаялись, ведь они просто честно исполняли приказы.