– Только не говори, Глеб, что ты служишь России, это будет смешно, так говорят все мерзавцы.

– Знаю, что смешно.

Глеб взял рюмку, поднял ее и, глядя в лицо генералу, сказал:

– Все еще наладится, Федор Филиппович.

– Ты хочешь сказать, рассосется. Раковые опухоли сами по себе не рассасываются.

– Ну да, скажете, всякое в жизни случается, и чудеса в том числе.

– Глеб, пообещай, что ничего предпринимать не станешь.

– Как я понял, вы меня уже списали на берег. И теперь я отвечаю за себя сам.

– Да, – сказал генерал, выпивая вторую рюмку коньяка.

– Может, мне и оружие сдать, и аппаратуру, и мансарду вы у меня опишете.

– Я бы тебе советовал уехать вместе с семьей на год-два, а потом вернуться.

– А вы не боитесь, что меня другая спецслужба нанять может?

– Не боюсь, Глеб. Не верю.

– Значит, фраза не смешна.

– Какая? – спросил генерал.

– Служу России, кто бы ею ни управлял. Вот за это и выпьем.

– Мы вдвоем ей служили.

– Не надо генерал в прошедшем времени, мы-то с вами пока живы.

– Правильно, пока, – грустно заметил Потапчук, – Ленский на тебя большой зуб имеет, а о начальнике его охраны Прохорове и говорить нечего.

– Да уж, еще бы ему не злиться. Можно сказать, что я его голой задницей на горячую сковородку посадил. На месте Ленского я бы его давно уволил.

– Не так уж он плох, – сказал Потапчук, – просто ты слишком хорош.

– Спасибо за комплимент, генерал.

– Не называй ты меня генералом! – взвился Потапчук. – Мне отвыкать от этого звания надо, а ты повторяешь его к месту и не к месту.

– Хорошо, не буду, товарищ генерал. Чувствовалось, что Потапчуку уходить не хочется, он немного захмелел, расслабился.

– Глеб, включи-ка музыку.

– Вы же Вагнера не переносите, а другой я тут не держу.

– Все равно включай.

Глеб с удивлением посмотрел на Потапчука.

Наверное, того сильно достала жизнь, если он согласен слушать классику.

– Я вам компакт подарю, берлинский симфонический, шикарное исполнение, не придерешься. Будете слушать и меня вспоминать.

– Тебя я и без музыки каждый день вспоминаю, и забыть тебя мне не дадут даже на пенсии.

Глеб включил музыку, но негромко, не так, как для себя. Генерал вертел в руках коробку с компакт-диском, предложенным Сиверовым.

– Ты что, серьезно мне это даришь?

– Более чем.

– И не жалко?

– Жалко, – сказал Глеб, – потому и дарю.

– Что бы мне тебе подарить, – задумался генерал и похлопал себя по карманам.

– Пистолет именной или шашку золотую. Повешу на ковре в спальне, а когда напьюсь, буду ее целовать и обливаться слезами.

Потапчук вытащил из кармана портсигар, старомодный, серебряный, до блеска отполированный руками, высыпал сигареты в карман пиджака и протянул Глебу.

– На, держи, пользуйся, хотя, Глеб, Минздрав предупреждает.

– Ну вот, Федор Филиппович, даже подарить от души не можете.

– Поверь, дарю от души.

Генерал поднялся, Глеб держал портсигар. У генерала, сколько его знал Глеб, было три вещи, с которыми он не любил расставаться: портфель, портсигар и часы. Даже оправы очков он менял, Мужчины обнялись и простились. Генерал отвернулся и торопливо зашагал вниз по лестнице. Глеб закрыл дверь и усмехнулся.

– Не все так плохо, – произнес он шепотом в тон тихой музыке.

Потапчук спускался быстро, время от времени хватаясь рукой за гладкие дубовые перила. Когда он вышел во двор, страшно захотелось закурить. Инстинктивно Потапчук сунул руку в правый карман пиджака, вытащил портсигар и застыл, глядя на него…

– Чтоб ты провалился, – пробормотал генерал ФСБ и, уже улыбаясь, быстро зашагал к арке.

Курить ему расхотелось.

Повсеместная компьютеризация имеет как свои достоинства, так и свои недостатки. С одной стороны, компьютерная сеть – это один большой мешок, куда стекается вся информация, но с другой – отдельный компьютер, включенный в сеть – это дырка в мешке, из которой может высыпаться все, что угодно. Коснулась компьютеризация и оплаты телефонных счетов.

Сиверов не внял совету генерала Потапчука, не уехал из Москвы, не стал прятаться и не оставил попыток разобраться, кто же на самом деле убил олигарха Данилова, полковника налоговой полиции Кривошеева и ни в чем не повинного водителя.

Глеб толкнул стеклянную дверь и вошел в почтовое отделение, отремонтированное по последней моде. Керамическая плитка на полу, на стенах пластиковые панели, подвесной потолок, а девушки плавают за стеклянной перегородкой, как рыбки в аквариуме. Сиверов облокотился о стойку, над которой синела надпись “Оплата телефонных разговорив”. Девушка оторвала свой взгляд от компьютера и для начала улыбнулась симпатичному клиенту в тонированных очках.

– Добрый день, – сказал Сиверов, – телефончик оплатить можно?

– Пожалуйста, – ответила девушка, – номер? Не испытывая угрызений совести и не веря в плохие приметы, Сиверов назвал номер домашнего телефона покойного Кривошеева.

– Фамилия, – уточнила девушка, глядя на монитор.

– Кривошеев, – спокойно произнес Глеб. – Все верно, – девушка, принимающая оплату, сверила фамилию абонента, и назвала сумму.

Сиверов удивился:

– Почему так много?

– Вы разговаривали, мужчина, а не я.

– Я в отъезде был.

– Значит, ваша супруга или дети. Сиверов хмыкнул.

– Непорядок какой-то, – лицо Глеба стало раздраженным. – Может, жена любовнику в другой город звонила? По Москве столько не наговоришь. Или сынишка сексом по телефону балуется? Я оплачу. Не вопрос. Но мне интересно.

Сиверов наклонился к окошку, чтобы посмотреть на девушку не через стекло, а глаза в глаза. Девушка немного смутилась.

– А что вас, собственно, не устраивает?

– Кажется, жизнь моя разваливается, – с грустью произнес Глеб. – Наверное, жена любовнику звонит. Я специально пришел сам счет оплатить. После возвращения с отдыха она стала странной: всегда спешит первой трубку поднять, хотя раньше даже с дивана не вставала, когда телефон трещал.

– Мужчина, мне совсем неинтересно выслушивать ваши тайны. Я вам сейчас дам распечатку, а вы разбирайтесь сами. Надеюсь, у вас все будет хорошо.

– Я вам сверху заплачу, – сказал Сиверов.

– Нет-нет, вот ваша сдача, – оператор положила на стойку деньги.

Девушке даже в голову не пришло, что перед ней не Кривошеев. Она вывела на принтер распечатку и отдала клиенту.

Сиверов поблагодарил и, держа лист перед собой, медленно вышел из почтового отделения.

"Может, хорошее дело сделала, а может, – плохое, – подумала девушка. – Но ведь клиент имеет право узнать информацию о разговорах по его телефону. Так что моя совесть чиста. Нечего его жене любовникам названивать. Любовник сам звонить должен”.

Сиверов, идя к машине, думал иначе: “Я сделал доброе дело – заплатил за разговоры покойного Кривошеева”.

Любая бумага, оставленная погибшим человеком, может рассказать о многом. Телефон, написанный на спичечном коробке, короткая записка без конца и без начала, неоплаченная квитанция… У Глеба же в руках находился самый настоящий клад: список всех звонков, сделанных Кривошеевым с квартирного телефона в последние два месяца. Глеб удобно устроился в мансарде и теперь мог никому не открывать дверь. “Потапчук не придет – это факт, а больше никто не знает о том, что я здесь бываю”.

Распечатка лежала на коленях, и Глеб с карандашом в руках тихо насвистывал своего любимого Вагнера. Взгляд его скользил по номерам, и общая картина жизни полковника налоговой полиции вырисовалась довольно быстро. Некоторые номера Сиверов уже знал. Гараж, откуда по утрам Кривошеев вызывал машину, заместители, подчиненные.

"Звонок в гараж повторялся с завидной регулярностью – один раз по будним дням. Пару раз Кривошеев набирал этот номер и в выходные дни. А вот день, когда он не позвонил в гараж”.

Сиверов достал записную книжку и сверился с ней. Одно время он следил за Кривошеевым, а когда это делал не он, то этим занимались люди Потапчука.