Чтобы хорошо выглядеть, нужно много спать. Это правило Лиля усвоила, лишь только стала зарабатывать внешностью на жизнь. Сон помогал ей сохранять товарный вид.

Но раз уж жизнь идет наперекосяк, то во всем. Выспаться ей не дали. Зазвонил телефон, но не квартирный, соединенный с автоответчиком, а маленький «Эриксон», примостившийся на ночном столике рядом с букетом цветов — подарок Галкина. Хотя кому именно был сделан подарок, понять трудно, то ли Лиле, то ли самому себе. Не ответить на этот звонок было бы равносильно самоубийству.

Пришлось бурно изображать радость, хотя самой Лиле слышать голос Галкина было противно. Он говорил так бодро, словно находился на ногах уже часа два.

— Какое солнце! Какая погода! Птички поют, — сказал Галкин.

Лиля машинально посмотрела в окно, но не увидела там ни солнца, ни порхающих птичек. Окна были плотно зашторены.

— Да, погода сегодня великолепная, — проворковала она, — и воздух такой свежий!

— Не скучаешь?

— Конечно, скучаю, все одна, да одна…

— Значит, много чего надумала? Когда человек в одиночестве, он мыслям всяким предается…

— Я предаюсь только приятным мыслям.

— Вот и поделись ими со мной. Лиля не смогла сразу сообразить, чтобы такое ответить:

— Я скучаю без тебя, — как-то слишком дежурно сообщила она.

— Я об этом знаю. Но знаю и о другом: этой ночью у тебя был гость, ты не хочешь мне рассказать о нем?

— У нас с ним ничего не было, — деревянным голосом произнесла Лиля, садясь в постели. Сонливость сняло как рукой.

— И об этом я тоже знаю.

— Ты прослушиваешь мою квартиру?

— Да. В целях твоей и моей безопасности. Загляни под столик, на котором стоит букет.

Лиля посмотрела под столик, прижимая к уху трубку, и увидела небольшой микрофон, приклеенный скотчем.

— Видишь, я информирован, даже знаю цену, на которой ты согласна остановиться.

— Это я так, чтобы отвязаться от него. Я видела, он ведь не намерен соглашаться, должна же я была его сплавить?

— Вот что, дорогая, я подумал и решил согласиться на двести тысяч. Идет?

Лиля тяжело задышала, ее сердце забилось, но не в предвкушении денег, а от холодного липкого страха. Галкин, как всегда, сумел удержать ситуацию в руках и выйти из нее победителем. Получалось, что уже не она шантажирует его и назначает цену, а он сам предлагает деньги, чтобы только от нее избавиться.

— Ты думаешь, меня волнует, что ты слишком часто трахаешься с моим сыном…

— Он меня заставляет.

— Я и это знаю. Знаю, где, когда, сколько. Я знаю все, даже знаю, сколько он тебе платил. И что самое скверное, Лиля, платил он тебе моими деньгами. И я еще платил тебе.

— Но вас же это устраивало!

— И тебя, и его? До поры до времени устраивало. Я думал, что ты за ним присматривать будешь, удерживать, от всяких глупостей. Но, видимо, я ошибся, придется нам с тобой расстаться. Приезжай ко мне через час, получишь свои деньги и проваливай к чертовой матери. Пользы от тебя никакой. Кстати, можешь и «жучок» уничтожить. Прослушивать тебя уже нет смысла, больше ты мне не интересна, — в трубке раздались гудки.

— Чтоб ты сдох! — произнесла Лиля, швыряя трубку на кресло.

На глаза навернулись слезы. Она чувствовала свое полное бессилие. Против Галкина она ничего не могла сделать.

«Ладно, — залезая под душ, думала Лиля, — придется все-таки доиграть роль обиженной, брошенной любовницы до конца. Вместе с Илларионом мы стрясли бы с него больше, но каждый выбирает свой путь».

Потом Лиле было страшно. Она чувствовала, что Борис Аркадьевич приготовил ей не только этот сюрприз, наверняка, приберег еще какую-нибудь гадость напоследок. Ей казалось, что даже деньги, которые она получит, будут смердеть, как грязные мужские носки.

Она привела себя в полный порядок, словно собиралась выйти на подиум или появиться перед фотокамерами.

«Прощальные гастроли, — глядя на свое отражение, думала Лиля. — Что ж, буду неотразима. Пусть облизывается, мерзавец! Но теперь уж все, его рука не прикоснется ко мне. Я их всех ненавижу, они мне все противны. Получу деньги и воспользуюсь советом Иллариона, может быть, куда-нибудь уеду. Хотя этих денег надолго не хватит».

Ее «ауди» стояла во дворе, еще не успевшая просохнуть от утренней росы. Она забралась в салон, вырулила со двора. Городской пейзаж расплывался, как во время дождя — она не могла сдержать слезы. Такая жалость к самой себе нападала на нее крайне редко, и чем ближе она подъезжала к дому Галкина, тем сильнее становилась жалость.

Встречали ее как обычно. Охранник у двери подъезда молча открыл дверь, охранник за письменным столом возле лифта поднялся, увидев ее. Но Лиле казалось, они все уже знают о том, что она здесь в последний раз, все знают о том унижении, которое ей предстоит испытать.

Ей представлялось, что охранники, глядя ей в спину, строят ей рожи и нагло ухмыляются, показывая друг другу непристойные жесты. Створки лифта сошлись, и Лиле вдруг показалось, что створки никогда больше не откроются.

Но вновь возник охранник с приветливой улыбкой на звероподобном лице. Все переживания Лили никак не отражались в ее внешности, она по-прежнему держалась с достоинством, шла как по подиуму.

Начальник охраны Антон встретил Лилю в квартире с мрачным лицом. Лиля хотела пройти к кабинету, но начальник охраны остановил ее:

— Борис Аркадьевич просил вас подождать. Можете выпить минералки, сока, в голосе Антона было столько холода, что Лиле показалось, минералка сейчас превратится в лед.

Она села, забросила ногу за ногу и закурила первую сигарету за эту ночь и за этот день. Антон хоть и посмотрел на сигарету в ее руках неодобрительно, но делать замечание не стал.

«Черт его знает, как у них там дальше сложится с Галкиным, может, останется еще в фаворе?»

Лиля растягивала сигарету, как могла, но всему есть свой предел. Огонек подобрался к самому фильтру, тронув тонкую золотую полоску, окурок упал в массивную хрустальную пепельницу.

О Лиле словно забыли. Незнакомые ей люди заходили, о чем-то шептались с Антоном, исчезали. Антон заглянул в кабинет к Галкину, быстро вышел оттуда и сухо сообщил:

— Можете зайти, — и, не оборачиваясь, покинул гостиную.

Лиля чувствовала себя провинившейся школьницей, вызванной в кабинет к строгому директору. Ей уже казалось, что близкие отношения с Галкиным — это плод ее фантазии.

«С богом», — подумала она.

Борис Аркадьевич сидел за маленьким столом так, словно был чужим в своем кабинете и ждал прихода хозяина, который займет солидный стол и массивное кожаное кресло. Он быстро закрыл экран монитора и жестом предложил сесть.

Лиля села, закинув ногу за ногу, твердо себе пообещав, что первой разговор не заведет.

Галкин взял трубку телефона и сухо произнес:

— Зайди ко мне в кабинет.

Дверь, соединявшая кабинет с жилыми комнатами, открылась, и на пороге застыл Галкин-младший. Он уставился на Лилю. Лицо его было мрачным, выглядел он как человек, давно не появлявшийся на свежем воздухе, под глазами темнели круги.

— Что же вы не целуетесь?

Лиля прикусила губу. Галкин-младший осклабился.

— Может, хватит меня лечить электрошоком? — упавшим голосом обратился он к отцу.

— Я тебя еще не начинал лечить, но если придется, дойдет и до этого. Значит, так, друзья мои, с сегодняшнего дня, вот с этого самого времени, посмотрите на часы…

Лиля обернулась. Аркадий Галкин тоже посмотрел на часы в углу кабинете.

— Вы больше не знакомы. Вы больше никогда не будете встречаться, никогда не будете разговаривать, потому что так решил я. Посмотри на эту сучку внимательно. Она умудрялась доить и тебя, и меня, она даже хотела меня шантажировать.

Лицо Галкина было таким, как у киношных инквизиторов. Явно, что каждое слово, срывавшееся с тонких губ, было заранее приготовлено.

— Я, конечно, могу назвать для Аркаши точную сумму, в которую ты нам обошлась, но не хочу тратить на это время. Сегодня ты стоишь двести тысяч и ни цента больше со всеми своими вонючими потрохами.