Меньшову еще повезло, что в машине «Скорой помощи» не оказалось санитаров, и врач с шофером снесли его вниз на носилках, иначе непременно перед этим дежурный врач заполнил бы строку в журнале – имя, фамилию больного. Но поскольку больной находился в критическом состоянии, в спешке это сделали только в больнице.

Меньшова, сделав ему пару обезболивающих уколов, увезли наверх, а Катя осталась в приемном покое.

– Имя, фамилия, отчество больного? Адрес? – спросила дежурная сестра.

Катя хотела было назвать своего знакомого, но вдруг вспомнила, что отчества его так и не знает, да и живет он в квартире, где не прописан.

– Вообще-то я… – замялась она. – Имя… Николай…

– Вот же люди! – не удержалась сестра.

– Вы обо мне?

– Да нет, врач со «Скорой»! Привез человека на операцию, а передать его нам по всей форме не удосужился. А вас бы не оказалось… Тогда бы думай, гадай.

А если помрет? – медсестра говорила об этом очень спокойно, как может говорить человек, встречающийся каждый день со смертью. И тут ее взгляд упал на светло-зеленую брезентовую куртку, которую Катя набросила на Меньшова, когда его выносили из квартиры.

Медсестра порылась в карманах и вытащила пухлый бумажник. Демонстративно, так, чтобы Катя видела, что она ничего не взяла себе, просмотрела содержимое.

Отыскался и паспорт. И тут у Кати глаза на лоб полезли от удивления: она прочла «Потапов Игорь Николаевич». Сперва ей даже пришло в голову, что в бумажник к Николаю каким-то образом попал чужой паспорт.

– А вы говорите, Николаем зовут, – усмехнулась медсестра.

– Волнуюсь так, что отчество с именем перепутала.., мы не так давно живем вместе…

Положив руки на стойку, Катя заглянула через барьер. Со страницы паспорта на нее смотрел с фотографии именно Николай.

Медсестра полистала странички, отыскала штамп прописки и аккуратно переписала адрес той самой квартиры, с которой Меньшова привезли в больницу.

«Вот те на!» – подумала Катя и вспомнила, как один-единственный раз дала волю любопытству.

Она приехала тогда к Меньшову. Они, как всегда, поразвлеклись, потом Николай уснул. И Катя не выдержала – обыскала карманы куртки своего парня, той самой, что лежала сейчас на медицинском топчане, и в том же бумажнике нашла паспорт. Она абсолютно точно помнила: паспорт был выписан на имя Николая Меньшова, и прописка в нем стояла другая. Тогда ее интересовало лишь одно – женат Николай или нет. А в паспорте, который лежал у медсестры на столе, мало того, что Николая звали совсем иначе, так у него еще имелись жена и сын. Эти записи Катя успела заметить, когда листались странички.

«Интересно получается, – подумала она, – кто же он все-таки – Николай или Игорь?»

Денег в кошельке было немного, основное свое богатство Меньшов упрятал в дорожную сумку вместе с оружием и одеждой. Но это были доллары, для Кати с ее копеечной зарплатой – целое богатство.

Сделав записи, медсестра захлопнула паспорт и сунула его в портмоне. Затем покосилась на куртку. Ценные вещи, документы и деньги в больнице на хранение не принимали, брать на себя ответственность ей не хотелось. Заносить в палату к больному, который неизвестно когда придет в себя после операции, – дело тоже рискованное, отвечай потом. Больше всего ее беспокоила сохранность портмоне.

– Вы жена больного?

Медсестра сделала вид, что не помнит замечания насчет имени, не совпадающего с написанным в паспорте. Пусть сами разбираются, а ей лишняя головная боль ни к чему.

Катя сразу же приняла условия игры:

– Да, я…

Медсестра не дала ей договорить:

– Вот и отлично. Заберете вещи мужа домой.

– Он сейчас где?

– В операционной.

– А можно туда подняться? – вдруг спросила Катя, поняв, что не сможет уйти отсюда, пока не узнает, что с Николаем.

– Туда вас не пустят.

– Я понимаю, но посидеть где-нибудь рядом, дождаться, пока его оперируют… Пожалуйста…

– Хорошо, я позвоню и вас пропустят, – поколебавшись, сказала медсестра. – Только не надоедайте расспросами, иначе мне потом влетит.

Приняв бумажник Меньшова, Катя со спокойной совестью вытащила из него десятидолларовую бумажку и протянула медсестре. Ей нечасто приходилось делать такие щедрые подарки, но деньги были чужие, да и можно будет сказать Николаю потом, что отдала больше, а кое-что себе прикарманить. За такую-то нервотрепку…

В больнице нетрудно было и заблудиться, если идти тем ходом, который предназначен для посетителей. Но деньги, хоть и небольшие, сделали свое дело.

– Вы лучше сюда пройдите, – сказала медсестра.

Открылась неприметная, завешенная портьерой дверь, и Катю подвели к большому больничному лифту, в который свободно входила каталка. Старушка в белом халате, сидевшая в кабинке на табурете, лениво поинтересовалась:

– На какой?

– Пятый, в хирургический блок, – ответила за Катю сестра.

Старушка сама задвинула решетки старого лифта, захлопнула дверцы, и кабинка, вздрогнув, медленно поползла, вверх по затянутой проволочной сеткой шахте. Проплывали междуэтажные перекрытия, за немытыми стеклами дверей возникали и исчезали больные.

Отвратительный запах наполнял лифтовую кабину.

– Приехали.

Катя стянула на груди наброшенный на плечи белый халат и вышла в коридор. У нее была довольно цепкая память, и она сразу же узнала каталку, на которой привезли Николая Меньшова. Та стояла под двойной дверью операционной, за круглыми окнами которой виднелась лишь расчерченная на квадраты белая кафельная стена. Катя отыскала топчан и устроилась на нем.

Ждать пришлось долго. Никто не входил в операционную, никто не выходил из нее. И Катя уже начала было сомневаться, не ошиблась ли дверью, как за круглыми стеклами появилась женщина в хирургической шапочке и в зеленом, покрытом пятнами крови халате.

В уголке ненакрашенных губ была зажата пезажженная сигарета. Ассистентка хирурга покосилась на Катю, но ничего не сказала. Она чувствовала себя страшно усталой, только что закончился первый этап операции, а она расчихалась, за что хирург выгнал ее в коридор.

Катя сама подошла к женщине и разговорилась с ней. Та ее успокоила, сказала, что хоть операция и сложная, самое страшное уже позади, и посоветовала не волноваться. Хотя Катя, если принять во внимание то, что она выдавала себя за жену, держалась на диво спокойно. А потом, как бы невзначай, ассистентка обмолвилась, что за деньги у них в больнице можно заказать прооперированному отдельную палату.

Женщины всегда любят тратить деньги, особенно не свои. И Катя рассудила, что скупиться не следует.

– Если платить официально, обойдется дороже, – предупредила ее новая знакомая.

Сговорились на двадцати пяти долларах в день. Катя расплатилась двумя сотнями вперед, за восемь дней, надеясь, что забота вернется ей со стороны Меньшова сторицей. Уже совсем успокоившись, она дождалась конца операции; наконец Меньшова, еще не отошедшего от наркоза, вывезли из операционной. Хирург устало бросил ей, что все в порядке, и даже добавил, криво улыбнувшись, что ничего лишнего он ее благоверному не отрезал, так что тревожиться ей не о чем.

Убедившись, что Николая поместили, как обещали, в отдельной палате с телевизором и телефоном. Катя не стала дожидаться, пока он придет в себя, решив, что навестит его завтра. Ей было довольно приятно воображать себя чьей-то женой, тем более женой человека с деньгами. Хоть на одну ступеньку социальной лестницы она переместилась, сегодня никто не мог ей сказать: это не про вас.

Было уже очень поздно, дома ее ждали мать и ребенок. Уже стоя у плиты, готовя ужин. Катя спохватилась, что дважды посолила картошку. Чисто женское любопытство не давало ей сосредоточиться на домашних заботах.

«Так кто же он все-таки? Холостой Николай или женатый Игорь? Должно же существовать объяснение нелепице, и наверняка объяснение это найдется в квартире Меньшова. Если хорошенько там покопаться, отыщется и паспорт, который я видела в первый раз, и еще какие-нибудь документы… Завтра я обязательно наведаюсь в его квартиру», – решила Катя, и ее рука скользнула в карман передника, куда она переложила найденные в прихожей ключи.