– Ты нам не нужен, они были нужны, – спокойно сказал Толик, и даже его напарнику показалось, что эти слова – правда. – Поэтому стань у капота и стой спокойно. Смотри, не разожми пальцы, а то, чего доброго, сам взорвешься.

– В меня нельзя стрелять.

– Знаю. Посторожи-ка его, – Толик залез в машину и неторопливо принялся что-то искать в ней. Он отыскал пачку денег в кармане водителя, пачку в кармане его соседа. И, усмехнувшись, глянул на подрывника. Ногой раздвинул створки металлического ящичка. Там лежало несколько мотков цветных проводков, пара девятивольтных батареек и широкая катушка с клейкой лентой, какой обычно заклеивают картонные ящики с аппаратурой.

Он подхватил колечко ленты, подошел к подрывнику.

Тот стоял с поднятыми руками. Толик преспокойно обыскал его карманы, извлек пачку долларов.

– Ты, я думаю, не против поделиться? Это все-таки меньше, чем жизнь.

Пока сбитый с толку подрывник пытался что-то ответить трясущимися губами, Толик больно сжал запястье его руки, в которой ничего не было.

– А теперь стой и не дергайся, – он протянул катушку скотча своему напарнику. – Замотай.

– Я сейчас пальцы разожму, взорвется все!

Подрывник пытался вырваться, но Толик держал крепко.

– Я и о твоей безопасности забочусь, – вкрадчиво говорил седовласый Толик.

– Я сейчас пальцы разожму!

– Разжимай, сам же и подорвешься.

Молодой бандит уже сноровисто накручивал на руке подрывника виток за витком клейкую ленту. Через пять секунд, если бы тот и хотел разжать пальцы, то уже не смог бы этого сделать.

– А теперь катись к черту!

Толик, продолжая сжимать запястье жертвы, подвел его к бетонному ограждению и резко толкнул вперед. Не удержав равновесие, подрывник рухнул на вымощенный бетонной плиткой откос и покатился к воде.

– Здесь глубоко? – успел спросить Толик.

– Не знаю, – пожал плечами его помощник.

Седовласый бандит вскинул пистолет и легко попал в голову катившегося к воде подрывника.

– Быть застреленным лучше, чем утонуть? – спросил он, не оборачиваясь.

– Не знаю. Я ни того, ни другого не пробовал.

Тело секунд десять покачалось на воде, а затем медленно ушло в глубину.

– И я не пробовал. А спросить у него сперва было рано, а теперь поздно.

Двоих других убитых даже не вытаскивали из автомобиля. Толик ловко, с одного удара каблуком сбил пробку с горловины бака и опустил туда длинную, скрученную в жгут тряпку. Затем немного вытянул ее назад – так, чтобы показалась часть, смоченная бензином, щелкнул зажигалкой и тут же бросился к «Ситроену». После того как он въехал на горку, сзади прогремел взрыв, сильный, на несколько секунд заложивший уши.

– Ты хоть видел, как она рванула? – поинтересовался Толик.

– Красиво, – признался парень. – Но ты знаешь, Толик, сколько я ни пробовал думать о приятном, не получалось.

– Значит, ты боялся.

– Может быть. А ты чего молчишь? – обратился он ко второму любителю поиграть в карты.

– А мне все равно, что и с кем случается, главное – не со мной.

– Вот ты-то, Шурик, плохо кончишь, – наставительно сказал Толик.

– Почему?

– Эмоции надо прятать лишь пока ты дело делаешь, а потом ты должен быть обыкновенным человеком, самым что ни на есть обыкновенным.

В Питер они возвращались уже другой дорогой, преодолев километров десять по уже подсохшему после дождя проселку. Лишь только замелькали первые дома, Толик стал коситься направо. У первого же телефона-автомата, он остановил машину и позвонил Боцману.

– Все в порядке. А главное – чисто и сухо, – засмеялся он.

Но смех Толика был не злобным. Он и в самом деле не испытывал никаких эмоций по отношению к тем, в чьем убийстве принимал участие, он всего лишь делал свою работу, может быть, грязную, неприятную, но дающую сносные средства к существованию. В отличие от других, он не глушил угрызения совести водкой, не баловался наркотиками.

Ему вполне хватало приятных воспоминаний о девочке в белом платье, о звуках вальса и о поцелуях на верхней площадке черной лестницы в здании школы. И сила его была в том, что он не боялся признаться в этом. Толик, как всякий мастер своего дела, довольно охотно делился профессиональными секретами с начинающими, наперед зная, что использовать их они не смогут, а значит, настоящей конкуренции ему не составят.

– Можешь порадовать заказчика, – бросил он в трубку.

– Отлично, – лениво ответил Боцман, – приезжайте к нам.

Когда белый «Ситроен» свернул в узкий проезд, ведущий к пятиэтажному, времен Хрущева дому, Толик, не моргнув глазом, серьезно сказал:

– Ребята, вы, конечно же, никаких денег в машине не видели…

– Да… – неуверенно ответил любитель игры в карты.

– А ты чего молчишь?

– Я вообще не понимаю, о чем идет речь.

– Да? – Толик чуть заметно усмехнулся.

– Конечно, только в том случае, если часть этих денег останется у меня.

– Никогда не проси у того, кто сильнее тебя. Бабки раскинем позже и по справедливости.

– Так поровну или по справедливости? – засмеялся более понятливый из молодых бандитов.

– Поровну никогда не бывает по справедливости.

– Это ты верно подметил. Но чтобы чувствовать себя спокойно, я всегда обижаю самого дорогого мне человека – себя. Разделим поровну. – И вновь ни улыбки, ни злости на лице Толика не было.

Боцман встретил их так же, как и предыдущую троицу – открыл двери прежде, чем раздался звонок. Ему даже на мгновение показалось, что это входят не его приятели, а те, нанятые в Москве киллеры. Хотя он твердо знал, если Толик сказал, что все в порядке, значит, той троицы среди живых днем с огнем не разыщешь.

На этот раз Боцман опростоволосился, Толик успел сесть на диван раньше него, а наглости согнать его не хватило. Не спеша, но и не смакуя детали, словно описывал обыкновенный технологический процесс, Толик пересказал все произошедшее на дороге. Сделав это, руками аккуратно пригладил короткие седые волосы и чуть заметно подмигнул молодым, мол, все приходит с опытом – и умение действовать, и умение говорить; есть мужики и есть пацаны, и ничего обидного в таком делении не существует, закон природы, против него не попрешь.

– Толик, с ними деньги были.

– Деньги? – бандит удивленно вскинул брови.

– Да. И ты это знал.

– Откуда? Ты мне, что ли, об этом сказал? А у них спрашивать времени не было.

– Ты что, не обыскивал их?

– Мне времени своего было жалко, да и зачем мне чужие деньги? Ребята, вам чужие деньги нужны?

– Толик, брось дурить, я же тебя знаю, ты своего никогда не упустишь.

– Ну, если ты меня знаешь, то зачем тогда спрашиваешь? Боцман, не будь дураком, я тебя им не считаю, и ты меня, пожалуйста, за идиота не держи.

– Ты хочешь сказать, деньги в машине сгорели?

– Это не я сказал, а ты. Я только свою работу выполнил, а инкассатором ни к кому не нанимался.

Боцман, зло сопя, смотрел в глаза Толику. Ни один, ни другой бандит не моргали, словно играли в детскую игру «гляделки» – кто кого пересмотрит. Первым не выдержал Боцман. Его веки дрогнули, а затем он часто-часто заморгал и принялся тереть глаза большими кулаками.

– Тебе со мной играть – лишняя трата времени. Я в школе всех в классе пересмотрел – и мальчишек, и девчонок. А потом принялся с учителями играть. Они урок объясняют, а я им в глаза смотрю.

– Ну, и как, получалось?

– Отлично, – усмехнулся Толик, – все подчистую проигрывали. Лишь только директор один на мой гипнотический взгляд не поддавался.

– Наверное, сильный мужик был?

– Я тоже так думал, – покачал головой Толик, – но потом выяснилось, у него зрение немногим лучше, чем у крота. Да и дураком он был полным, мыслей не то, что у тебя – их у тебя полная голова, – а у него ни одной в мозгу не было. Потому и не отводил взгляд, что не видел и думать не умел. Еще вопросы. Боцман, есть?

– Нарвешься ты когда-нибудь, Толик.

– Не ты первый мне это говоришь, а я до сих пор жив и здоров. И хочешь знать, почему? Потому что не принимаю близко к сердцу все, что слышу.