– Идите сюда, – негромко позвал Слепой. – Полюбуйтесь: человек-муха, мировой аттракцион.
Виктор подошел и выглянул в окно.
Во дворе горел одинокий, но довольно мощный ртутный фонарь, неплохо освещавший задний фасад дома и асфальт подъездной дорожки. Верхний этаж был опоясан узким, не более пяти сантиметров шириной, выступающим карнизом. По этому карнизу боком, распластавшись по стене и стоя на носках, пробирался человек, держа путь к пожарной лестнице, до которой было метров двадцать – двадцать пять. Свое кашемировое пальто он оставил в квартире вместе с пиджаком, и теперь на нем была лишь белоснежная рубашка с галстуком, Перечеркнутая ремнями наплечной кобуры. Его напряженное, с закушенной губой и скошенными к переносице от неимоверных усилий глазами лицо было повернуто в сторону квартиры, которую он только что покинул, и Виктор с внезапной вспышкой хищного ликования узнал Одинакового. Он начал поднимать обрез, но твердая ладонь Слепого легла на его предплечье и легонько сдавила.
– Не стоит еще больше пугать соседей, – сказал Глеб. – Сам упадет.
Одинаковый наверняка слышал эти слова, но не обратил внимания: у него хватало других забот. Виктор заметил, что в руке у Одинакового зажат пистолет, который наверняка сильно мешал цепляться за стену, но упрямый близнец ни в какую не хотел бросать оружие. Его можно было понять: в случае удачного спуска на землю ему еще предстояло прорваться через всполошенный пальбой центр в своей белой рубашке и наплечной кобуре.
– А вдруг не упадет? – спросил Виктор у Слепого.
– Тогда поможем, – ответил тот. – Если доберется до лестницы, стреляй.
Виктор высунулся в окно по пояс и окликнул Одинакового.
– Эй, ты, придурок, – сказал он. – Я замочил твоего брата. Собственноручно, понял? Знал бы ты, как он удивился! Ты тоже подохнешь. Если бы вас было сто близнецов, я не успокоился бы, пока не прикончил последнего.
Лучше ныряй вниз, Одинаковый.
Одинаковый остановился и оторвал от стены руку с пистолетом. Рука заметно дрожала, ствол пистолета ходил ходуном. Одинакового качнуло назад, он судорожным усилием восстановил равновесие и выстрелил. Виктор отпрянул и тут же снова высунулся в окно, чтобы досмотреть спектакль до конца.
Мизерной отдачи пистолета с избытком хватило на то, чтобы оторвать Одинакового от стены. Он качнулся назад, широко взмахнул руками, пытаясь поймать безнадежно ускользнувшее равновесие, и спиной вперед молча полетел вниз. Он так и не вскрикнул, и единственным звуком, который он издал, был глухой удар об асфальт двора.
Внизу хлопнула дверь подъезда, и во двор выскочили двое в длиннополых пальто. Они шарахнулись от распластанного на асфальте тела, посмотрели наверх, и один из них начал поднимать пистолет. Другой нетерпеливо дернул его за рукав, и оба бросились наутек. Слепой вскинул пистолет и дважды выстрелил им вслед. Один бандит упал, но другому удалось нырнуть за дерево, а оттуда – в близкую уже подворотню. Его топот гулко прозвучал в кирпичном тоннеле арки, и во дворе стало тихо. Потом где-то стукнула, открывшись, форточка, и Слепой отошел от окна, потянув за собой Виктора. Обернувшись напоследок, Активист увидел, как, протиснувшись через узкое жерло подворотни, во двор въехал сине-белый мерседесовский микроавтобус с зарешеченными окнами.
– ОМОН прибыл, – сообщил он Слепому.
– Пусть ломятся в дверь, – коротко ответил тот. – Не возбраняется.
Он зачем-то зашел в ванную и застрял там на целую минуту. Вернувшись, он протянул Виктору сверкающий никелированный парабеллум с прозрачными накладками на рукоятке.
– Держи, – сказал он. – Не люблю блестящее оружие, но это все-таки лучше, чем твоя салютная батарея.
Виктор коротко кивнул в знак благодарности и спрятал парабеллум в карман.
– И что теперь? – спросил он.
Вопрос ему самому показался донельзя глупым. По лестнице уже грохотали сапоги омоновцев, и оставалось только отстреливаться до последнего патрона, а потом прыгать с пятого этажа на твердый асфальт двора – желательно головой вниз. Слепой дернул его за рукав и увлек в маленькую комнату. Перешагивая через трупы, они поднялись по трем ступенькам. Слепой сходил на кухню и вернулся с длиннющей стремянкой.
– Вот, – сказал он. – Твой приятель не догадался посмотреть по сторонам, прежде чем лезть в окошко. Обожаю дилетантов: они сами делают за тебя всю работу.
Он установил стремянку под потолочным окном и подтолкнул Виктора вперед. Активист взобрался на самый верх, откуда можно было дотянуться до окошка. Проведя пальцами по краям рамы, он нащупал множество мелких зазубренных осколков и порадовался тому, что на нем перчатки.
Подтянувшись на руках, он выбрался на крышу. Внизу, в черном колодце оконного проема, бледным пятном маячило лицо Слепого.
– Погоди, – сказал Виктор, – я выну раму. Тут стекла…
– Давай быстрее, – поторопил его Глеб. – Они уже ломятся в дверь.
Из глубины квартиры и в самом деле доносились тяжелые глухие удары. Дверь стояла насмерть.
Виктор нащупал ржавые гвозди, которые удерживали раму, отогнул их, орудуя стволами обреза, как монтировкой, и с хрустом выдрал раму из паза. Он еще возился с ней, пристраивая на покатой крыше так, чтобы она не соскользнула вниз, а Слепой уже был рядом с ним и опять тянул за рукав, увлекая за собой.
Они пробежали по крыше, грохоча отстающим ржавым железом, до самого торца дома. Бежавший впереди Слепой вдруг исчез, и мгновение спустя внизу раздался глухой жестяной грохот. Активист резко затормозил у края и заглянул вниз. Прямо под ним находилась еще одна крыша, до которой было два этажа. Слепой стоял внизу и махал ему рукой.
Виктор стиснул зубы и прыгнул. Лет с двадцати он почему-то начал бояться высоты, но было не до тонкостей. Ржавое железо ударило в ноги, колени неудержимо согнулись, проседая, как неисправные амортизаторы, и Активист, повалившись на бок, покатился вниз по наклонному скату крыши. Глеб поймал его за полу куртки и сильным рывком помог подняться на ноги, после чего молча бросился дальше.
Виктор прихрамывая побежал за ним, благословляя темноту. Внизу, в узком ущелье Кривоколенного переулка, рычали двигателями милицейские автомобили, во дворе топали и перекликались омоновцы, но бегущую по крышам пару пока что никто не заметил.
– Левее! – крикнул Глеб и устремился к краю крыши.
Виктор послушно побежал за ним, внутренне обмирая: по его расчетам, дом был трехэтажным, и перспектива сигануть с 10 – 12 метровой высоты не прельщала. Если отбросить иносказания, это можно было назвать безумием, но временами Активисту казалось, что он как раз и попал в компанию безумца, совершенно не знающего страха, не ощущающего боли и неподвластного смерти.
Слепой остановился у хлипкого ограждения из ржавых металлических прутьев и заглянул вниз.
– Как по компасу, – удовлетворенно сказал он и перенес через ограждение сначала одну ногу, а следом и другую.
Он на мгновение задержался, держась за верхний прут ограждения левой рукой и что-то высматривая внизу. Перед мысленным взором Активиста пестрым калейдоскопом промелькнули бесчисленные кадры из отечественных и зарубежных фильмов, в которых разные люди прыгали с разной высоты на самые различные предметы: из окна на спину лошади, с моста на баржу с песком, с крыши дома в кузов автомобиля или даже в открытый канализационный люк. Он вдруг почувствовал, что, несмотря ни на что, хочет жить.
– Эй, – окликнул он своего отчаянного компаньона, – куда?!
Слепой не то не услышал его, не то просто не обратил внимания на оклик. Он разжал пальцы, сжимавшие поручень, и исчез за краем крыши. Виктору даже почудилось, что он слышит удаляющийся крик, но этот звук был, конечно же, только плодом не ко времени разыгравшегося воображения.
Он осторожно подошел к краю крыши и с опаской заглянул вниз. Прямо под ним обнаружился выложенный двухцветной керамической плиткой балкон, больше похожий на вертолетную площадку – его строили в те времена, когда еще не придумали типовых проектов и не изобрели малогабаритных квартир. На балконе никого не было.
