Казаков быстро накрыл папку рукой и придвинул поближе к себе, но потом, что-то обдумав и приняв решение, расслабился и снова толкнул пластиковый прямоугольник в сторону посетителя.
– А ты не стесняйся, – сказал он, – взгляни, поинтересуйся. Не такой уж ты человек-невидимка, как тебе, наверное, кажется.
Глеб вынул из папки несколько сколотых скрепкой страничек и бегло их просмотрел. Так называемое “досье” содержало в себе именно то, что и должно было содержать, то есть умело составленный липовый компромат на никогда не существовавшего подполковника ФСБ Комарова, ветерана группы “Альфа”, участника множества боевых операций, погоревшего на транспортировке оружия и фальшивых долларов. Оружие подполковник Комаров поставлял, понятное дело, в Чечню, а фальшивые баксы целыми грузовиками гнал из Чечни в Москву. Предприимчивый, короче говоря, был подполковник, а главное, остроумный – фальшивую валюту он, если верить досье, переправлял в запаянных цинковых гробах, откуда предварительно выбрасывал останки погибших солдат. Останки закапывались на ближайшем пустыре. В Москве же безутешные родственники хоронили дорогого покойника, проливая слезы над цинковой посудиной, в которой на самом деле лежали сотни тысяч фальшивых долларов, а после похорон, ночью, на кладбище приходили ребята с лопатами и извлекали из гроба его содержимое. История была реальная, о ней в свое время много писали в газетах, и Казаков наверняка слышал о нашумевшем деле с “грузом 200”. А теперь, значит, прямо перед ним сидел виновник той заварухи, которого, если верить газетам, не то вовсе не нашли, не то нашли мертвым... Да, у Казакова, пожалуй, были все основания полагать, что он держит своего собеседника в кулаке!
– Чепуха какая-то, – ровным голосом сказал Глеб, дочитав до конца и положив последнюю страничку на стол. – Тем не менее я вижу, что вы воспринимаете эту белиберду всерьез, и не могу не спросить, что вы намерены в связи со всем этим предпринять. Вряд ли вам будет какая-то польза оттого, что я окажусь в следственном изоляторе ФСБ.
– Молодец! – похвалил Казаков. – Схватываешь прямо на лету. Люблю предприимчивых людей с мозгами. А такая вот информация, – он постучал пальцем по досье, – наилучшая основа для близких, доверительных отношений – как раз таких, какие должны быть между банкиром и начальником его охраны. Как ты полагаешь?
– То есть я принят на работу? – напористо произнес Глеб.
– С испытательным сроком, – уточнил Казаков. – Можешь пока оформляться, условия уточним позже, когда войдешь в курс дела. Тогда же и получишь задание, от выполнения которого будет зависеть твое дальнейшее... э... твоя дальнейшая работа.
– Простите, – негромко, но твердо сказал Слепой. – Что значит – условия уточним позже? Я не намерен покупать кота в мешке.
– Ты о деньгах, что ли? – пренебрежительно спросил банкир. – Не волнуйся, деньгами не обижу. Будешь получать как-нибудь побольше, чем командир твоей “Альфы”. И потом, выбирать-то тебе особо не приходится, правда ведь? Ты ведь, насколько я понимаю, решил легализоваться, так? Правильное решение, одобряю. Но осуществить его не так-то просто, понимаешь?
– Понимаю, – сказал Глеб и встал.
– Понимают, когда вынимают, – в присущей ему манере пошутил Андрей Васильевич Казаков.
Глеб промолчал. Банкир Казаков относился к той категории шутников, которые воспринимают юмор только тогда, когда он не обращен против них.
С того места, где стоял Сиверов, ему была хорошо фотография в простой рамке из красного дерева, установленная на столе Казакова. На снимке была изображена очень красивая блондинка лет двадцати – надо полагать, дочь, о которой упоминал генерал Потапчук. Глеб подумал, что это могла быть и покойная жена банкира в молодости, но тут же отказался от этой мысли: снимок был цифровой, отменного качества – в ту пору, когда жене Казакова было двадцать лет, делать такие еще не умели.
– Ну, чего уставился? – неожиданно агрессивно спросил Казаков, заметив, куда он смотрит. – Хороша Даша, да не ваша!
– Насколько я понимаю, это кто-то из членов вашей семьи, – спокойно ответил Глеб.
– Дочь, – буркнул Казаков. – И если ты, красавчик, начнешь подбивать клинья... Имей в виду, я только с виду такой добрый.
– Кто это вам сказал, что вы с виду добрый? – сказал Глеб. – Кто-нибудь из подчиненных? Ну, так это был обычный подхалимаж.
Казаков вытаращил на него бешеные глаза и несколько раз моргнул, а потом с шумом выпустил из легких воздух и рассмеялся.
– Язык у тебя, конечно, подвешен, – повторил он, все еще посмеиваясь. – Но ты гляди, особенно его не распускай. Я человек прямой и подхалимов не люблю, но знаешь ведь, как древние римляне говорили: что позволено Юпитеру...
– Не позволено быку, – закончил за него Глеб. – Да, я вас отлично понял. Не беспокойтесь. Я человек военный и знаю, что такое дисциплина и субординация. Что же до вашей дочери, то она, как я понял, поступает под мою охрану вместе с вами и вашим имуществом, так что знать ее в лицо – моя прямая обязанность. Приятная обязанность, я бы сказал. У вас очень красивая дочь.
– Сам знаю. Но ты о ней даже и не мечтай, понял?
– Я женат, – напомнил Глеб. Казаков пренебрежительно фыркнул.
– Эка, удивил! Как будто это кому-нибудь мешало. Впрочем, у тебя все равно ни черта не выйдет, через неделю она улетает обратно в Сорбонну. Кстати, организация ее отъезда с этой минуты ложится на тебя – билеты, рейсы, меры безопасности и все такое прочее.
– Разумеется.
– Разумеется, когда имеется, – снова сострил Казаков. – Ну все, свободен. Скажешь моей секретарше, что зачислен с испытательным сроком, она подготовит необходимые бумаги и все тебе объяснит. Да, кстати, напомни, как тебя зовут. У меня, знаешь, память на имена – ну, буквально ни к черту...
Глеб это знал.
– Комаров, – сказал он, – Федор Григорьевич. Казаков почесал лысину согнутым мизинцем, задумчиво потрогал бородавку на носу.
– Будешь Комаром, – сказал он. – Я, знаешь, всем клички даю, мне так проще запоминать. Согласись, кличка – это все-таки лучше, чем когда в тебя тычут пальцем и говорят: “Э!”
Глеб молча наклонил голову. Он не пообщался с банкиром Казаковым и получаса, а ему уже хотелось, чтобы подозрения генерала Потапчука в отношении этого плешивого борова подтвердились, – тогда его можно было бы убрать с чистой совестью.
Через час все необходимые формальности были соблюдены. Подробное ознакомление начальника охраны с делами было решено отложить до завтрашнего утра. Глеб понял это так, что Казаков хочет все хорошенько обдумать, прежде чем подпускать к себе совершенно незнакомого человека.
Выходя из банка, он автоматически бросил взгляд на электронное табло возле окошечка обменного пункта. Курс доллара снова немного понизился, у закрытого по случаю технического перерыва окошечка стояла небольшая терпеливая очередь.
Машина на стоянке за это время успела раскалиться, как доменная печь, к рулю было страшно прикасаться. Усаживаясь на горячее сиденье, Глеб привычно подумал, что автомобильный кондиционер – вещь хоть и дорогая, но порой необходимая. Он с удовольствием содрал с шеи галстук, снял и бросил на заднее сиденье пиджак, после чего запустил двигатель и включил на полную мощность вентилятор. Вентилятор с шумом погнал в салон горячий, пахнущий разогретой пластмассой воздух. Сиверов отпустил энергичное словечко, открыл окно, включил передачу и задним ходом выбрался со стоянки.
В двух, кварталах от банка он заметил, что за ним следят. Преследователи ехали на белой “Мазде”, изо всех сил стараясь оставаться незамеченными. Автомобиль был далеко не первой молодости – тоже, наверное, для того, чтобы не очень бросался в глаза. Сиверов иронически улыбнулся: это была очередная шутка банкира Казакова, решившего проверить своего нового начальника охраны на вшивость, а заодно и проследить, куда тот поедет – не на Лубянку ли?
– Ладно, – вслух сказал Глеб, – шутить так шутить.
Он сделал несколько неожиданных и совершенно ненужных поворотов – просто так, для очистки совести, чтобы окончательно убедиться в том, что и без доказательств было ясно, как божий день. “Мазда”, чуть поотстав, повторила все его маневры. Тогда Слепой увеличил скорость и, больше никуда не сворачивая, поехал за город, чтобы там без помех довести затеянную Казаковым забаву до логического завершения.
