Нагревшийся от близости тела пистолет все время неприятно напоминал о себе, на каждой кочке толкаясь в ребра. Человек, управлявший черной "Волгой", был, чего греха таить, кабинетным работником и не любил носить оружие, хотя по закону имел на это полное право.

Вскоре впереди блеснула искра электрического света, за ней еще одна, потом целая цепочка огней. Шурша гравием и поднимая едкую, как порошок для травли насекомых, пыль, машина вкатилась на освещенную деревенскую улицу. В двух или трех домах еще горел свет; в других, тоже немногочисленных, сквозь задернутые занавески пробивалось голубоватое мерцание работающих телевизоров. "Волга" проскочила деревню, миновала стоящую на обочине возле крайнего дома облепленную грязью сеялку и, не сбавляя хода, нырнула в темноту.

За околицей, на краю леса, вразброс стояло около десятка коттеджей, из которых достроенными и обжитыми выглядели только два. "Волга" остановилась перед запертыми воротами одного из них, в круге отбрасываемого мощным фонарем электрического света. Этот слишком сильный для здешних пустынных мест свет казался ненужным, излишним, однако у тех, кто сидел взаперти за высокими глухими воротами, несомненно, были причины опасаться неожиданных ночных визитов.

Водитель погасил фары, выключил двигатель и, попыхивая очередной сигаретой, вышел из машины в благоухающую, бархатистую прохладу майской ночи. Сделав несколько шагов в сторону ворот, он обернулся. Слегка запылившаяся, ярко освещенная фонарем "Волга" заманчиво поблескивала, будто приглашая махнуть на все рукой, снова сесть за руль и убираться подальше отсюда. Это действительно было очень заманчиво – ехать сквозь ночь куда глаза глядят, курить, прихлебывать чуть теплый кофе из термоса и ни о чем не думать – ни о чем вообще и в особенности о последствиях, которые повлечет за собой такой поступок. Но в том-то и беда, что последствия будут независимо от того, станешь ты о них думать или нет, да и майская ночь коротка – не успеешь оглянуться, а уже рассвело и пришло время платить по счетам...

Он решительно отвернулся от "Волги" и шагнул к воротам. Стучать не пришлось: с той стороны за ним внимательно наблюдали, и в калитке сразу открылось маленькое квадратное оконце. Того, кто находился по ту сторону, видно не было – он предусмотрительно стоял в стороне, под надежной защитой сваренных встык стальных листов.

Вопросов никто не задавал. В тишине, нарушаемой лишь стрекотом кузнечиков да отдаленной собачьей перебранкой, приезжий вынул из кармана пиджака служебное удостоверение и в развернутом виде просунул его в окошко. После паузы, понадобившейся, несомненно, для того, чтобы внимательно изучить документ, с той стороны послышался лязг засова, и калитка открылась с негромким скрипом.

– Здравия желаю, товарищ полковник, – тихо произнес охранник. Сказано это было без сухой официальной отчетливости, а мягко, даже тепло – свой приветствовал своего в неофициальной обстановке, на лоне природы, в мягких объятиях чудесной майской ночи, и такое уставное обращение было просто данью уважения к старшему по званию. – Что это вы на ночь глядя?

– Петли надо смазать, – отрывисто бросил полковник. – Скрипят.

– Так точно, – согласился охранник. Его поползновения к панибратству были решительно пресечены начальством. – Перекусить не хотите? Может быть, чай, кофе?

– Некогда, – так же резко, отрывисто обронил полковник. – Служба. Постоялец спит?

– Десять минут назад не спал, – ответил охранник, для верности бросив быстрый взгляд на часы. – Да вон, свет в гостиной горит. Телевизор смотрит, наверное, там этот сериал про ментов...

– Я его забираю.

– Прямо сейчас?

– Не задавайте глупых вопросов.

– Виноват, товарищ полковник, – сказал охранник. – Разрешите взглянуть на предписание?

Полковник резко остановился посреди ярко освещенного двора, повернулся к охраннику всем телом и смерил его с головы до ног пристальным ледяным взглядом. Под этим взглядом башнеподобный охранник заметно уменьшился в размерах.

– Звание? – резко спросил полковник.

– Капитан Захаров.

– Капитан? Значит, не первый год замужем. Должны бы понимать, какая у нас служба. Что вы мне тут бюрократию разводите, капитан Захаров? Хотите поговорить о предписании с генерал-полковником? Я вам это устрою! Завтра же и устрою! Он вам объяснит, капитан, чем оперативная работа отличается от просиживания штанов в архиве – а вы, похоже, именно этим и занимались до вчерашнего дня!

– Виноват, товарищ полковник! – окончательно окаменев, деревянным "уставным" голосом отчеканил капитан. – Разрешите проводить?

– Не заблужусь, – буркнул тот. – Оставайтесь здесь и смотрите в оба. Ситуация неоднозначная, могут быть эксцессы.

Насчет ситуации он сказал зря, но поправляться было поздно. Ситуация и впрямь сложилась неоднозначная и чреватая неприятными неожиданностями, но охраннику было вовсе не обязательно об этом знать. Вон как подобрался, волчина, пес цепной, вертухай в капитанских звездах... Кстати, а почему в роли ночного сторожа выступает капитан? Прапорщика не нашлось? Или этот их постоялец действительно такая важная птица?

Отчетливо стуча каблуками по цементным плитам дорожки, полковник решительно пересек двор, поднялся на крыльцо и вошел в дом. Дом был кирпичный, двухэтажный, и все его внутреннее убранство свидетельствовало об упорных, но безрезультатных попытках придать этому строению вид обжитого семейного гнездышка. Все эти коврики на полу, репродукции на стенах и легкомысленные занавески на окнах не могли скрыть бездушного казенного убожества, которое выглядывало здесь из каждого угла. Да и могло ли быть иначе? Ведь это же не постоянная явка, а так, запасной вариант, что-то вроде потайного ящика письменного стола, куда в случае крайней нужды прячут важных свидетелей, за которыми идет охота. В здешнем воздухе витал неистребимый дух присутственного места, который отчетливее всего ощущается в коридорах тюрем, бедных районных поликлиник и периферийных милицейских участков; если для полной определенности чего-то и не хватало, так это портрета президента на стене и гипсового, окрашенного под бронзу бюста Железного Феликса на верхушке задвинутого в угол древнего несгораемого шкафа.

Полковник почувствовал острый приступ тошноты – это могло быть следствием банального никотинового отравления. Подумав об этом, он вынул из зубов окурок, огляделся, ища, куда бы его бросить, заметил дверь туалета, открыл ее и швырнул окурок в унитаз. Полковник с минуту постоял на пороге, давая окурку хорошенько намокнуть, и спустил воду. После этого он заглянул в унитаз и убедился, что окурок исчез. Это была мелочь, но, когда идешь на такое дело, мелочами пренебрегать нельзя.

Постоялец сидел в гостиной перед включенным телевизором и действительно смотрел какой-то убогий сериал. Услышав позади себя шум, он обернулся и привстал – бледный, нескладный, с расширяющимся книзу грушевидным туловищем, с обширной лысиной в обрамлении длинных растрепанных прядей и в мощных очках, придававших его безвольной кроличьей физиономии особенно беззащитный вид. Это была беззащитность особого рода – та, что вместо желания помочь вызывает только глухое раздражение. Статный и подтянутый полковник в своем заграничном костюме и с благородной сединой в густых, аккуратно зачесанных назад волосах по сравнению с этим типом выглядел настоящим денди, этаким агентом 007. Сравнение придало полковнику уверенности в себе, и он подумал, что, пожалуй, отлично со всем справится.

– Здравствуйте, – сухим казенным голосом произнес он, делая шаг вперед и останавливаясь посреди комнаты. – Сергей Владимирович Воронцов, если не ошибаюсь?

– Да, это я. Добрый вечер, – слегка запинаясь, ответил постоялец и, поднявшись из кресла, встал лицом к полковнику. – А вы...

– Полковник Чистобаев, – представился тот, издали показывая Воронцову свое удостоверение. – Мне предписано немедленно доставить вас в Москву для допроса. Собирайтесь, нас ждут.