— Эй, ты там в порядке? Какая вожжа тебе под хвост попала? Ладно, не сердись, я уже ухожу…
И действительно — тихо закрыл за собой входную дверь и ушел. Маринка несколько дней снова была сама не своя. Присутствие рядом второго Димки лишало ее разума и воли, возвращало к тому, что она настойчиво пыталась забыть. Только инстинкт самосохранения еще кричал, что надо бежать от этой новой беды. От душевных метаний у нее поднялась температура, которая держалась несколько дней, несмотря на все лекарства. В бреду Маринка видела, как к ней приближается любимый, улыбающийся Димка, лет двадцати пяти от роду, но вдруг его лицо становится искаженным, незнакомым, изо рта выглядывают клыки — и он впивается ими прямо ей в шею…
Когда ей стало получше, Весельцов однажды днем приехал ее навестить. И Маринка его снова впустила — не понимая, зачем это делает. Она лежала в постели, а он сидел рядом на стуле и улыбался.
— Я же ничего не знаю о тебе, — слабым голосом сказала она, пытаясь скрыть свою радость от новой встречи, — расскажи.
— Что рассказывать? Не умею я. Я военный… Меня служить учили, а не языком болтать. Ну родился в Саратове. Мать умерла через три года…
— Умерла? — Маринка даже на локте приподнялась. — Быть такого не может!
— Почему ты удивилась? Я что-то не то сказал? — смутился Славик.
— Нет, продолжай, продолжай!
— Меня воспитали отец и мачеха. Отец тоже был военный, я его почти не видел. Разъезды сплошные. Мачеха занималась другими детьми. Меня в шестнадцать лет отдали в военное училище. Потом поездил по стране. И вот осел в училище, про которое ты знаешь…
— И где тебя все знают как отличного мужика! — съязвила Маринка.
— Это неправда… Вот. Отец умер три года назад. С мачехой не общаюсь, у них своя жизнь. А еще я от Розы ушел… Не могу больше разрываться!
Слава снова густо покраснел и затих. Голубева невольно залюбовалась его красивым, гладким лбом, светлыми ресницами, загнутыми кверху… Она потянулась к нему губами и прикоснулась к щетинистой щеке… Димка, Димка! Все возвращается на круги своя.
После болезни Маринка попыталась как-то собрать разбегающиеся мысли. В конце концов, она уже далеко не девочка. У нее семья, сын, работа. Устоявшийся, в целом благополучный быт. А тут в ее жизнь врывается нечто, что ставит под сомнение все дальнейшее существование в прежнем режиме. Разум твердил, что нельзя этого допускать. А душа… Душа ликовала, исполненная каким-то гибельным, но могучим женским торжеством. Ну и пусть настоящий Димка дважды отвергал ее детей и тысячу раз — ее саму. Теперь перед ней — его улучшенная копия. Красивый, сильный, молодой. Даже чересчур — на целых семь лет моложе Соловьева, а значит — ее тоже… Это не та жалкая месть, которую она устроила ему, выйдя замуж за Голубева! Теперь она может общаться с самим Димкой, только с лучшим — ах как хотелось ей тогда в это верить! Это лине главное доказательство женской силы — изменить любимому с ним самим? Пережить заново все то, что судьба не дала ей пережить с тем, единственным, незабвенным? Разум постепенно перестал сопротивляться, запутавшись в собственной аргументации, и, наконец, тихо сдался.
Бежали дни. Вячеслав стал приезжать все чаще. Маринка ходила с ним в кино и в дешевые кафе — на рестораны денег не было. Однажды они засиделись в таком заведении, и Весельцов опоздал на свою электричку, которая отправлялась полвторого ночи.
— Что теперь будет? Мне же даже пойти тут не к кому… Он стоял на перроне, как будто заблудившийся школьник,
с недоуменно-обиженным выражением лица. Маринка невольно рассмеялась:
— Как это — не к кому? У тебя тут Роза есть…
— Ты шутишь! — Славка поднял на нее глаза и покраснел. — Ну что я теперь буду делать?
— Да не дрожи ты так, герой-любовник! Не оставлю тебя на вокзале куковать. Поехали ко мне!
— Как — к тебе? А Павел?
— Павел уже спит. Едем!
— Ну если… Но…
Голубева рассмеялась и закрыла ему рот ладонью:
— У вас в армии все такие трусы? А кто же тогда родину защищает?
Они поймали такси и минут через сорок добрались до района, где жила Маринка.
— Сплошное разорение с тобой! Я еще не настолько богата, чтобы на такси ночами разъезжать… — Маринка улыбнулась, беря Славку за руку.
Когда входили в подъезд, Весельцов дрожал как осиновый лист. У квартиры Голубева сделала ему знак рукой, прислушалась и стала осторожно отпирать дверь.
— Марин, а может, я все-таки пойду? Неудобно как-то!
— Молчи!
В квартире было тихо, все спали. Славка быстро разделся у порога и замер, не зная, что делать дальше.
— Бери свои вещи и иди за мной! — прошептала Маринка.
Она на цыпочках прошла в гостиную, быстро разделась и, не зажигая света, нырнула под одеяло.
— А где же Павел?
— Мы давно не спим вместе. Он спит в одной комнате с Ильей. Иди ко мне! — Маринка весело протянула из-под одеяла руки. Славка осторожно залез к ней, нервно мотая рыжей головой.
— И все-таки это нехорошо!
— Кто бы говорил!
Не сомкнувшая за ночь глаз Маринка слышала, как Павел Иванович встал — как обычно рано. Из гостиной хорошо было слышно, как он умывался, возился с чайником на кухне. Потом проснулся Илья, прошлепал на кухню, где отец накормил его завтраком.
— А вдруг они зайдут сюда? — прошептал дрожащим голосом проснувшийся Весельцов.
Маринка отрицательно помотала головой и улыбнулась:
— Тоже мне Казанова! Не дрейфь!
И действительно, на кухне и в коридоре Голубев с сыном разговаривали приглушенным шепотом, даже собрались и вышли из дома быстрее, чем обычно.
— Фу! Отлегло, — шумно вздохнул Вячеслав. — Ну и ночка! Я так нервничал, что даже вспотел! У меня так в первый раз — чтобы при живом муже…
— А обычно при мертвых бывает? Нечего с чужими женами спать, тогда и потеть не придется! — парировала Маринка.
Она встала, весело напевая, набросила халат и вышла на кухню. Там для нее лежали, как обычно, приготовленные мужем два бутерброда. Чайник был еще горячий.
— Эй, герой! Тебе чай или кофе сделать?
Весельцов не отозвался, и Маринка, пританцовывая, вернулась в гостиную. Вдруг сердце у нее оглушительно стукнуло и упало в пятки. В коридоре у трюмо, аккуратно подвинутые в угол, стояли огромные Славкины ботинки. Не заметить их было невозможно.
— Это что такое? — строго спросила Голубева появившегося из гостиной любовника.
— Это мои… Ой, извини, забыл убрать… Что теперь будет?
— Ну и дурень ты все-таки, Димка!
— Какой я тебе Димка? И почему ты меня всегда Димкой зовешь? — мгновенно взъелся Вячеслав.
— Прости, у меня что-то с головой… Ты просто очень похож на одного человека… Я вас все время путаю.
— Хорошее объяснение! Ладно, пошли завтракать. Мне в училище пора…
— А ботинки ты зря оставил. Теперь объясняться придется… Через полчаса Славка уехал, а Маринка осталась хлопотать по дому. Уроков у нее в этот день не было. Она весело перемыла посуду, убрала постель и, сладко вздыхая, уселась у окна, с улыбкой вспоминая приключения прошедшей ночи.
Вечером ее ждал неприятный разговор с Голубевым. Она знала о том, что разговор этот неминуем, с того самого момента, когда увидела утром Славкины ботинки. Но отчего-то ей было вовсе не страшно. Она совершенно не собиралась ссориться с мужем, была намерена, как многократно прежде, перевести маленькую семейную драму в шутку. В первый раз, что ли, у них в семейной жизни происходят курьезы? Но в этот раз все обернулось совершенно иначе.
— Марина, — краснея, начал муж, когда Илья уснул, — мы с тобой должны кое-что обсудить… Мы так не договаривались… Это пошло!
— Как?
— У нас с тобой сын. Мы, несмотря ни на что, все-таки семья и должны соблюдать правила… Я вовсе не против, чтобы ты с кем-то встречалась, ты знаешь, но дома… В квартире моей мамы!
— То есть где-нибудь на грязной кровати в гостинице — это нормально, а тут — пошло?
— Мариночка, ты же понимаешь, что я имею в виду… Ты не нервничай, пожалуйста, выслушай. Давай раз и навсегда обо всем договоримся.