Проглядывая списки предстоящих концертов для молодежи и пенсионеров, она несколько раз невольно спотыкалась взглядом о кажущееся ей странно знакомым название — поселок Липовое. Но сколько она ни напрягалась, так и не могла припомнить, что связано для нее с этим поселком, где она его название слышала.

После дневного концерта в липовском клубе все пошли гулять по поселку.

— Там у нас река, там — памятник Ленину и площадь, а там вон — поселковое кладбище, — рассказывал местный веселый комсомолец.

— Кладбище? — вдруг громко выдохнула Маринка, потрясенная внезапной догадкой.

— Да. — Пожав плечами, комсомолец продолжил говорить, но Смирнова уже его не слышала.

— Извините, я отлучусь ненадолго. Скоро буду, — взволнованно шепнула она старшему преподавателю.

— А кто тут у тебя? Родственники, знакомые? Ты вроде не говорила ничего…

Но Маринка только неопределенно тряхнула головой и убежала. Она была уверена, что сама судьба привела ее в это место.

Хотя небольшое кладбище находилось на отшибе, малоэтажные домишки поселка понемногу подбирались к нему со всех сторон. Справа вообще кипела какая-то большая стройка, работали экскаваторы, краны. Маринка не сразу разобралась, где вход — всюду, как живая ограда, стояли развесистые, тенистые деревья. Наконец она прошла через старенькие ворота и остановилась в недоумении. Прямо от ворот в разные стороны разбегались узкие дорожки. Кладбище, показавшееся Маринке со стороны небольшим, внутри оказалось весьма просторным. Девушка обратила внимание на то, что здесь очень много старых, заросших травой могил. От некоторых из них остались только полуразвалившиеся каменные или железные оградки. На многих камнях и имен-то уже не прочесть — все стерло, сгладило время.

Потянуло прохладным ветерком, Маринка поежилась. Она никогда в жизни раньше не бывала на кладбище. Все бабушки-дедушки умерли, когда она была еще очень маленькой, а больше и родственников-то у них не было. Единственным и главным потрясением, связанным со смертью, была и оставалась смерть Димкиной матери. Наверно, по этой же причине и оказалась Маринка сегодня в затерянном подмосковном поселке, на незнакомом кладбище. А кругом ни души! Из-за шелеста высокой травы и деревьев звуки работающих неподалеку бульдозеров и кранов стали почти неслышными. Маринка неуверенно побрела по одной из дорожек, напряженно всматриваясь в имена на уцелевших могильных плитах. Так она пробродила минут сорок — совершенно безрезультатно! Отыскать могилу Татьяны Алексеевны среди десятков прочих могил оказалось делом нереальным. Почти отчаявшись, Маринка огляделась. И вдруг ей показалось, что между деревьями мелькнула чья-то тень. Девушка обрадованно побежала навстречу неизвестному путнику. Шагах в двадцати от нее, скрюченная почти до самой земли, опираясь на крючковатую палку, шла совершенно седая старуха.

— Бабушка, бабушка! Постойте, пожалуйста! — крикнула запыхавшаяся Маринка. — Помогите мне, пожалуйста…

Бабка на мгновение подняла на Маринку зеленые, совершенно ясные молодые глаза и… пропала. Девушка остолбенела. Еще несколько секунд она потрясенно озиралась, пытаясь понять, куда делась старуха, потом закричала и рванула бежать прямо между могилами, обдирая голые ноги о железные оградки. Ей показалось, что бежала она целую вечность. Наконец впереди замаячили строительные краны и небольшой вагончик-бытовка. Маринка распахнула настежь дверь вагончика и забежала внутрь, не помня себя от ужаса; ее колотило. В вагончике за деревянным столом сидела полная женщина и пила чай. Она удивленно уставилась на Маринку, которая стояла перед ней — бледная, с трясущимися коленками, не в силах вымолвить ни слова.

— Ты откуда такая суматошная? — Женщина посмотрела на порванную юбку девушки и ее пораненные ноги. — Тебя что, наши ребята напугали?

Она встала, подошла к Маринке, заботливо укутала ее теплым платком. Но та по-прежнему молчала, только стучала зубами.

— Если это наши, ты скажи мне, — сурово продолжила женщина, — я им сейчас такой нагоняй устрою! Работу потеряют!

— Нет-нет, это не они! — Маринка наконец нашла в себе силы ответить. — Это старуха…

— Какая старуха? — удивилась женщина.

— Там, на кладбище… — Маринку снова затрясло, она заплакала.

— Нуты и бедолага! Одна на кладбище пошла… — Женщина развела руками. — Ну-ка сядь, выпей чаю, все мне расскажи. Меня, между прочим, Валентиной зовут. Я бригадир.

— А я Марина…

Валентина налила Маринке крепкого, черного чаю в стакан. Девушка быстро выпила его короткими, жадными глотками.

— Ну что, легче стало? — Угу.

— Ну а теперь рассказывай, какого лешего тебя одну на кладбище понесло?

— Я могилу искала…

— Родственники у тебя тут, что ли? Вижу, что ты неместная. Я в округе всех знаю…

— Неместная, — подтвердила Маринка. — Я пришла, чтобы могилу моей знакомой найти, ходила-ходила по кладбищу, заблудилась только. А тут бабка идет. Сгорбленная такая, с палкой, волосы седые…

— Ну-ну, — хмыкнула Валентина. — Вот ты со страху натерпелась-то!

— Я к ней, а она исчезла. Вот и перепугалась.

— Одной на кладбище еще не то примерещится, деточка! — сказала задумчиво бригадир. — У нас тут к одному в ночь после зарплаты вообще инопланетяне прилетали. Насилу потом беднягу откачали. Все зеленые человечки мерещились. А чью могилу-то искать ходила?

— Соловьевой Татьяны Алексеевны.

— Соловьевой? Что-то не помню такой… — Валентина наморщила лоб и задумалась. — А ты ничего не путаешь?

— Нет! Они с сестрой на юге пять лет назад погибли, а похоронили их почему-то здесь.

— Ну ты бы так сразу и сказала! — Валентина хлопнула себя по лбу. — У них тут склеп семейный, это она по мужу Соловьева, а так Семенова. Родственники ее совсем редко на кладбище приезжают. За могилами и не ухаживает никто… Пойдем, я тебя провожу.

Валентина накинула платок и заперла вагончик. Маринка мелкими шагами пошла следом, с опаской поглядывая по сторонам. Общительная бригадир на самом деле многое знала о местных жителях. Иногда она останавливалась у какой-то могилки и быстро пересказывала девушке историю покойного: где жил, как умер, кто родственники.

— Мы почти пришли, — сказала Валентина, в очередной раз останавливаясь у небольшой ухоженной могилы. — А вот здесь лежит моя племянница, Оленька. Такая болезная с рождения была, бедняжка. Но до семи лет росла, тянулась. Однажды по весне давай мать просить: пойдем, мама, за ландышами! Мне, мол, сегодня кажется, что всюду ландышами пахнет!.. Ландышей хочу! Ну сестра моя, чтобы порадовать дочь, и пошла с ней за железную дорогу в лес. А на переезде Оленьку машина сбила. Какой-то пьяный не заметил… Вот и все. Хоронили ее всей школой, в гробу в школьном платьице с передничком белым, вся в бантах лежала, такая красивая… — Валентина всхлипнула и смахнула слезы платком. — И ландышей посадили — видимо-невидимо. По весне тут все бело и ландышами пахнет, как Оленька любила… Не уйдешь от судьбы, как ни противься, — все равно нагонит!

Маринке снова стало не по себе от слов Валентины, как будто на ночь в лагере ей под одеялом пересказали страшную историю. Ей очень захотелось назад, к своим комсомольцам-удальцам, с которыми весело и шумно.

На кладбище смеркалось, становилось прохладно, откуда-то повеяло сыростью. Они прошли прямо по дорожке еще метров пятьдесят.

— Вот тут они лежат, Семеновы, — произнесла наконец бригадир, уверенно показывая пальцем на большую могилу со старой башенкой. — Мать с отцом да две дочери. Вся семья в сборе. Ты тут пообщайся, а я поблизости буду. Покурю пока… Маринка осторожно открыла скрипящую оградку, присела на скамеечку. В сумерках фотографии были видны не очень хорошо, но Татьяну Алексеевну она сразу узнала. Волнистые, светлые волосы, большие, ясные глаза. Маринка заплакала. Она столько всего хотела сказать этой женщине за прошедшие годы, но, нечаянно оказавшись на ее могиле, поняла, что у нее нет для этого слов. Поэтому она просто сидела и плакала, а Татьяна Алексеевна смотрела на нее своими удивительными ясными глазами. Маринке неожиданно стало спокойно и тепло, слезы потихоньку высохли. Почти рядом с собой она ощутила чье-то уверенное, доброе присутствие. Большего душевного контакта у нее ни с кем не было никогда в жизни.