Хашдрахр сказал что-то шаху, и шах чуть заметно кивнул, однако выражение озадаченности так и не исчезло с его лица.

– Сиди ба… – сказал он и умолк.

– Э? – спросил Корбетт.

– Даже так… – перевел Хашдрахр, но и он выглядел столь же неубежденным, как и шах.

– Наа-лее! – прокричал громкоговоритель.

– Наа-лее-лее-лее-лее…

– На-ле… – сказал себе Хэккетс.

И Хэккетс думал о том как ему придется оставаться одному в казармах в эту субботу когда все остальные будут гулять по увольнительным из-за того что произошло сегодня на инспекторской утренней поверке после того как он подмел и вымыл шваброй пол и вымыл окно у своей койки и расправил одеяло и убедился что зубная паста лежит слева от тюбика с кремом для бритья и что крышки обоих тюбиков смотрят в разные стороны и что отвороты его гетр доходят аккуратно до начала шнуровки ботинок и что его обеденный судок обеденная кружка обеденная ложка обеденная вилка и обеденный нож и котелок сияют и что его деревянное ружье надраено а его эрзац-металлические части достаточно черны и что его ботинки блестят и что запасная их пара зашнурована до самого верха и шнурки их завязаны и что одежда на вешалках развешана в должном порядке – две рубашки по требованию две пары брюк по требованию три рубашки хаки трое брюк хаки две рубашки в елочку из саржи двое брюк из саржи в елочку полевая куртка блуза по требованию плащ по требованию и что все карманы этой одежды пусты и застегнуты и тогда инспектирующий офицер прошел и сказал: «Эй, солдат, у тебя ширинка расстегнута, останешься без увольнения», и…

– …во!

– Ать-два, – сказал Хэккетс.

– Шагооом…

– Шагом, шагом, шагом, гом, гом, гом…

– Шагом, – сказал себе Хэккетс.

И Хэккетс подумал куда еще его к чертям занесет в следующие двадцать три года и подумал еще что было бы очень здорово смыться куда-нибудь из Штатов на какое-то время и обосноваться где-нибудь еще и возможно быть там кем-нибудь в какой-нибудь из этих стран а не оставаться тут последней задницей без гроша в кармане и дожидаясь какого-нибудь местечка да так и не получить его в своей собственной стране или не получить хорошего местечка, но все же иметь вполне приличное местечко по сравнению с теми которые вообще никакого не дождались, но это нужно только чтобы как-нибудь прожить а он ей-богу не отказался бы и от маленькой толики славы а за морем можно заполучить и местечко и славу и пока там нет особой стрельбы а возможно ее не будет еще долго да и тогда у тебя будет настоящее доброе ружье и настоящие патроны и это тоже придает немножко славы и уж черт возьми это намного более подходящее занятие для мужчины чем маршировать взад-вперед с деревянными макетами и конечно же он не отказался бы от маленького званьица, но он знал каковы его Личные Показатели и все это тоже знают а особенно машины поэтому все так и останется все эти двадцать три года если только в машинах не перегорит какая-нибудь трубка и они не прочитают его карточку неверно и не направят его в ОЦС а это тоже случается время от времени. Был же ведь такой Мулкани которому удалось заполучить в руки свою карточку и он покрыл ее сахарной глазурью чтобы машины подумали будто ему полагается большое повышение, но его упрятали в изолятор за двадцать шестое заболевание триппером а потом направили в оркестр играть на тромбоне хотя он никак не мог насвистеть даже «Огненный крест» и все же это было лучше чем мытариться в КРРахе целыми днями а тут у тебя нет особых забот да и форма хорошая только вот надо завести штаны на «молниях» и как только пройдут эти двадцать три года он сможет подойти к какому-нибудь сучьему генералу или там полковнику и сказать ему «Поцелуй меня в…».

– Марш!

– Бумм!

Грохнул басом барабан, и левая нога Хэккетса опустилась, и он двинулся посреди громадной послушной людской лавины.

– Такару, – сказал шах Хашдрахру, перекрывая грохот. Хашдрахр улыбнулся и согласно закивал головой.

– Такару.

– Черт его знает, что мне с ним делать! – расстроенно сказал Холъярд генералу армии Бромли. – Этот малый обо всем, что он видит, говорит, пользуясь терминологией своей страны, а эта его страна, должно быть, жуткая дыра.

– Америкка вагта боуна, ни хоури манко Салим да вагга динко, – сказал шах.

– Чего ему еще надо? – нетерпеливо спросил Холъярд.

– Он говорит, американцы изменили почти всё на земле, – ответил Хашдрахр, – но легче было бы сдвинуть Гималаи, чем изменить Армию.

Шах в это время приветливо махал рукой, прощаясь с уходящими войсками.

– Дибо, такару, дибо.

Пол позавтракал в одиночестве. Анита и Финнерти все еще отсыпались после вчерашнего в разных концах дома.

Полу никак не удавалось завести свой «плимут», и наконец он обнаружил, что кончился бензин. Прошлым вечером оставалось почти полбака. Значит, Финнерти проделал в нем далекое путешествие после того, как они оставили его одного в постели и отправились без него в Кантри-Клуб.

Пол пошарил в отделении для перчаток в поисках шланга и нашел его, но тут вдруг почувствовал, что еще чего-то не хватает. Он опять сунул руку в отделение для перчаток и обшарил все кругом. Его старый пистолет исчез. Он поискал за сиденьем на полу, но так и не нашел его. Наверное, какой-нибудь мальчишка стащил пистолет, когда он заезжал в Усадьбу в поисках виски. Теперь придется немедленно сообщить в полицию, придется заполнять там всевозможные бланки. Он попытался придумать какую-нибудь отговорку, которая избавила бы его от обвинения в халатности и одновременно не принесла бы никому никаких неприятностей.

Он сунул шланг в горловину бензобака лимузина, пососал, сплюнул и сунул другой конец в горловину пустого бака «плимута». Ожидая, пока перельется бензин, он вышел из гаража на залитый теплым солнцем двор.

С треском распахнулось окно ванной комнаты, и он, посмотрев вверх, увидел Финнерти, глядящегося в зеркальце аптечки. Финнерти не заметил Пола. Во рту у него была согнутая сигарета, и эта сигарета так и оставалась у него во рту, пока он кое-как мылил лицо. Пепел на сигарете становился длиннее и длиннее и, наконец, стал невероятно длинным, так что огонек почти прикасался к губам Финнерти. Он вынул сигарету изо рта, и длинный пепел свалился. Финнерти щелчком направил окурок по направлению к туалету, взял другую сигарету и продолжал бриться. И опять столбик пепла становился все длиннее и длиннее. Финнерти наклонился вплотную к зеркалу, и столбик пепла сломался о него. Большим и указательным пальцами он попытался выдавить прыщик, но, по-видимому, безрезультатно. Все еще косясь в зеркало на покрасневшее место, он на ощупь поискал полотенце одной рукой, схватил не глядя первое попавшееся и смахнул чулки Аниты с вешалки для полотенца в раковину. Закончив свой туалет, Финнерти сказал что-то своему отражению в зеркале, скорчил рожу и вышел.

Пол вернулся в гараж, свернул шланг, сунул его в отделение для перчаток и выехал. Машина опять работала неровно, то набирая скорость, то затихая, то набирая скорость, то опять затихая. Во всяком случае, она отвлекала его от неприятных мыслей о пропавшем пистолете. На длинном подъеме у дорожки для игры в гольф мотор, как ему казалось, работал не более чем на трех цилиндрах, и команда Корпуса Реконструкции и Ремонта, приводившая в порядок заграждение от ветра к северу от здания клуба, обернулась, следя за неравной борьбой машины с земным притяжением.

– Эй! Передняя фара разбита! – крикнул один из рабочих.

Пол кивнул и благодарно улыбнулся. Автомобиль дернулся и остановился почти у самой вершины. Пол поставил машину на ручной тормоз и вышел. Он поднял капот и принялся проверять контакты. Инструменты, которые он положил рядом, звякнули, и с полдюжины кррахов просунули головы под капот рядом с ним.

– Это свечи, – сказал маленький человечек с живыми глазами, похожий на итальянца.

– Ааа, вали-ка ты в свиную задницу со своими свечами, – сказал высокий краснощекий человек, самый старший в группе. – Сейчас вы увидите, что здесь не в порядке. Дайте-ка мне вон тот ключ. – Он принялся за бензиновый насос и очень быстро отвинтил у него верхушку. Он показал прокладку под колпачком. – Вот, – произнес он очень серьезно, как хирург перед практикантами, – вот что у вас не в порядке. Пропускает воздух. Я это знал уже в ту минуту, когда услышал вас еще в миле отсюда.