– От чего?

– Я не знаю. Просто в один из дней, когда я приехал к Лине (она тогда скрывалась на нашей даче под Рязанью), она мне сказала, что Поля умерла. Больше ничего. В то время она больше молчала и плакала, чем говорила… На следующий день мы вернулись в Москву.

– Что же было дальше?

– Мы расстались. Нет, не так… Она прогнала меня. И на сей раз я не смог ничего сделать. Я пытался уговорить ее вернуться ко мне, то бушевал, то плакал, один раз пригрозил, что повешусь, если она не изменит своего решения. Но она неизменно выгоняла меня… Тогда я решил снова уехать на Дальний Восток. Я звал ее с собой, мы могли бы жить там как муж и жена, никому не говоря о том, что мы брат с сестрой, а детей можно было не заводить, я и на это был готов… И, знаешь, она согласилась. На мгновение. Я видел по ее глазам, что она хочет этого так же сильно, как и я… – Сергей сжал пальцами виски. – Но она не поддалась искушению. Сказала, мы прокляты Богом, поэтому не можем быть вместе… Я понял ее и больше никогда не пытался вернуть.

– Потом ты уехал на Дальний Восток?

– Да, и вернулся в Москву только в семьдесят девятом, когда вышел в отставку.

– Ты по-прежнему ее любил?

– Моя любовь к Лине – это не чувство, это крест, который я нес всю жизнь. Именно поэтому, я сказал тебе, что она ее искалечила. У меня нет семьи, детей, мне некому оставить свои капиталы, и только потому, что всю жизнь я любил ее одну, а жениться без любви считал нечестным… – Он виновато улыбнулся. – Так что с тобой у нас ничего бы не вышло. Даже если бы меня не посадили. Ты мне очень нравилась, не буду скрывать, и я очень хотел тебя полюбить, но у меня не получалось… Именно поэтому Лина так старалась разлучить нас. Не потому, что ревновала, не потому, что самодурка, вернее, не только поэтому, главное – она знала, что я не смогу дать тебе того, о чем ты мечтала и чего на самом деле заслуживаешь…

– Но зачем было тебя сажать? Она же могла просто тебя попросить…

– Она умоляла меня оставить тебя в покое. Но тут я заупрямился. Впервые она зависела от меня, что мне очень нравилось. Я хотел отыграться за свою жизнь! Решил показать, что плюю на нее, и чихать хотел на ее просьбы… Лине ничего не оставалось, как толкнуть в мои объятия свою приятельницу, а потом нашептать об этом ее мужу… И одному Богу известно, чего ей стоило на такое решиться, ведь она понимала, что ты ей этого не простишь… – Он тяжело вздохнул. – Я отсидел срок за нанесение тяжких телесных повреждений человеку. Семь лет – и все время я терзался не из-за того, что до полусмерти избил ни в чем не повинного мужика, я казнил себя за то, что из-за своей глупости и мстительности разбил любовь матери и дочери… Прости меня, Лена. За это и за то, что так долго не решался обо всем тебе рассказать.

По щекам Лены катились крупные слезы, но она не замечала их. Как не замечала вопросительно-участливых взглядов официантов и протянутого Сергеем платка.

Когда слезы залили ей воротник, Лена отмерла – оттолкнула Сережину руку и хрипло спросила:

– И зачем ты рассказал об этом сейчас? Когда мама умерла и уже ничего нельзя изменить?

– Она попросила меня.

– Она?

– Твоя мать. – Он всучил-таки Лене платок, после чего пояснил: – Мы переписывались с ней все годы. Вернее, обменивались открытками – к дню рождения. Раз в год я получал от нее кусок картона, на одной стороне которого были цветы, неизменно лилии (она обожала их), а на другой несколько предложений: пока жива, более-менее здорова, все хорошо. Я пытался завести с ней более частую переписку, но мои длинные письма оставались без ответов. Я принял ее условия и стал слать ей открытки с такой же периодичностью – раз в год… Представь мое удивление, когда я обнаружил в своем абонентском ящике внеочередное ее послание. Она написала, что скоро умрет и что перед смертью хотела бы поговорить со мной, так как хочет сообщить мне нечто важное. Лина звала меня в Москву, просила поторопиться. В самом конце послания была приписка: «Если приедешь поздно и я буду уже мертва, пожалуйста, поговори с моей дочерью, расскажи ей всю правду».

Лена зажмурилась, будто солнечный свет, проникающий в зал через большие окна, слепил ее, потом чуть слышно сказала:

– Ты приехал поздно…

– Да, меня задержали дела, я не смог вылететь тут же… Когда я оказался в Москве, Лина уже была мертва…

– А мама… мама так ждала тебя, – запнувшись, проговорила Лена.

– Откуда ты знаешь?

– За день до смерти она позвонила мне. Сказала, что скоро умрет и что перед смертью хочет рассказать мне нечто важное… Я накричала на нее, велела катиться к черту и не строить из себя кающуюся Марию Магдалину… Она ответила, что не собирается каяться и вымаливать у меня прощения, просто ей необходимо открыть мне какую-то тайну, чтобы, как она сказала, тайна не ушла с ней в могилу.

– И ты поехала к ней?

– Да. Но разговора не получилось. Она пыталась мне что-то рассказать, но я вышла из себя сразу, как только она назвала твое имя… Я не хотела говорить с НЕЙ о ТЕБЕ. Тогда она мне и сказала, что ты должен со дня на день приехать в Москву. Что ждет тебя вторые сутки, а ты все не едешь…

– Она открыла тебе тайну, о которой упоминала?

– Нет, только намекнула… Она сказала… сказала… – Лена неожиданно замолкла, беззвучно открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная из воды.

Сергей непонимающе смотрел на нее, ожидая окончания фразы, но так и не дождался.

– Леночка, тебе плохо? – спросил он участливо.

– Алекс, – выдохнула Лена, глядя поверх его головы. – Алекс, я…

Тогда Сергей обернулся.

За его спиной стоял импозантный господин с тонкими усиками над капризной губой. Был он строен, хорош собой, ухожен, на него приятно было смотреть, единственное, что портило его внешность, так это взгляд: колючий, негодующий.

– Лена, кто это? – недоуменно спросил Сергей, привстав со стула.

– Я ее муж, – отчеканил красавец и, развернувшись на каблуках, кинулся к выходу. Лена бросилась за ним следом.

Аня лежала на кровати лицом вниз, раскинув руки и ноги, свесив голову, и хрипло стонала. Ей было невыносимо плохо: кости ныли, перед глазами плавали радужные круги, черепная коробка трещала, будто вместо мозгов в нее поместили непомерно большой кусок цемента. Еще было ощущение, что такой же кусок (а то и больше) был в желудке – короче говоря, Аня впервые в жизни страдала с похмелья.

Приподняв тяжелую голову, проморгавшись, чтобы разогнать разноцветные круги, упорно мельтешащие перед ее лицом, Аня перевернулась на спину. Испустив протяжный вой, села. Комната поплыла перед глазами, ком в желудке поднялся к самому горлу. Аня вскочила с кровати и, не обращая внимания на головокружение, понеслась в туалет – исторгать из себя алкоголь вперемежку с желчью, а по-простому – «дразнить барана».

Когда процесс был успешно завершен, Аня вернулась в комнату. Устало опустилась на кровать. Икнула. Боже, она и не предполагала, что похмелье – такое кошмарное состояние! Знала бы, ни за что не купила бы растреклятую бутылку «Мартини»…

Стоило подумать о выпитом вчерашним вечером вермуте, как тошнота опять подступила к горлу. Схватив с тумбочки приготовленную для поливки фикуса воду Аня залпом ее выпила. Вроде полегчало, но не сильно, поэтому она прилегла, надеясь, что в лежачем положении желудок перестанет бунтовать.

Н-да, нахрюкалась она вчера! И не мудрено – высосала целую поллитровку вина… Как только влезло! За всю свою жизнь она не выпивала больше фужера шампанского, а тут целую бутылку уговорила. «Мартини» ей не понравился абсолютно – сладкая бурда, пахнущая лекарствами, но Аня стоически опрокидывала в себя рюмку за рюмкой, ведь главное было не насладиться процессом, а опьянеть, забыться…

Когда Петр привез ее из Васильковска и Аня распрощалась с ним у подъезда, первое, что она сделала, так это разрыдалась прямо на лестничной клетке. Потом поднялась к себе в квартиру, легла на кровать и дала приказ организму – умри. Организм приказа не послушался: и сердце, и мозг, и печень с почками работали прекрасно. Тогда Аня открыла бабусину аптечку в надежде найти в ней горы лекарств, с помощью которых можно погрузиться в долгий сон, переходящий в вечный. Но в аптечке оказалась лишь жалкая пачка активированного угля. Отшвырнув ее, Аня взяла в руки пояс от халата (того самого, с прорехой), привязала его к гардине, дернула. Гардина свалилась ей на голову, больно долбанув по глупой башке. На темени тут же вздулась огромная шишка, зато в голове прояснилось: Аня приняла решение закончить на сегодня суицидальные эксперименты и подумать, как пережить этот день. Ответ пришел незамедлительно: напиться и забыться…